Ибо
вы были у меня, а я и до сих пор у вас; скажите, кому падали такие розовые
яблоки с дерева, как мне?
Я всё ещё наследие и земля любви вашей, цветущий, в память о вас,
пёстрыми, дико растущими добродетелями, о вы, возлюбленные мои!
Ах, мы были созданы оставаться вблизи друг друга, вы, милые,
нездешние чудеса; и не как боязливые птицы приблизились вы ко мне и к
желанию моему нет, как доверчивые к доверчивому!
Да, вы были созданы для верности, подобно мне, и для нежных
вечностей; должен ли я теперь называть вас именем вашей неверности, вы,
божественные блики и миги: иному имени не научился я ещё.
Поистине, слишком быстро умерли вы для меня, вы, беглецы. Но не
бежали вы от меня, не бежал и я от вас: не виновны мы друг перед другом в
нашей неверности.
Чтобы меня убить, душили вас, вы, певчие птицы моих надежд! Да, в
нас, вы, возлюбленные мои, пускала всегда злоба свои стрелы чтобы попасть в
моё сердце!
И она попала! Ибо вы были всегда самыми близкими моему сердцу, вы
были всё, чем я владел и что владело мною, и потому вы должны были умереть
молодыми и слишком рано!
В самое уязвимое, чем я владел, пустили они стрелу: то были вы, чья
кожа походит на нежный пух, и ещё больше на улыбку, умирающую от одного
взгляда на неё!
Но так скажу я своим врагам: что значит всякое человекоубийство в
сравнении с тем, что вы мне сделали!
Больше зла сделали вы мне, чем всякое человекоубийство: невозвратное
взяли вы у меня так говорю я вам, мои враги.
Разве вы не убивали ликов и самых дорогих чудес моей юности!
Товарищей моих игр отнимали вы у меня, блаженных духов! Памяти их возлагаю
я этот венок и это проклятие.
Это проклятие вам, мои враги! Не вы ли укоротили мою вечность,
подобно звуку, разбивающемуся в холодную ночь! Одним лишь взглядом
божественного ока промелькнула она для меня, одним бликом!
Так говорила в добрый час когда-то моя чистота: божественными должны
быть для меня все существа .
Тогда напали вы на меня с грязными призраками; ах, куда же девался
теперь тот добрый час!
Все дни должны быть для меня священны так говорила когда-то мудрость
моей юности; поистине, весёлой мудрости речь!
Но тогда украли вы, враги, у меня мои ночи и продали их за бессонную
муку; ах, куда же девалась теперь та весёлая мудрость?
Когда-то искал я по птицам счастливых примет; тогда пустили вы мне на
дорогу противное чудовище сову. Ах, куда же девалось тогда моё нежное
стремление?
Когда-то дал я обет отрешиться от всякого отвращения тогда превратили
вы моих близких и ближних в гнойные язвы. Ах, куда же девался тогда мой
самый благородный обет?
Как слепец, шёл я когда-то блаженными путями тогда набросали вы грязи
на дорогу слепца; и теперь чувствует он отвращение к старой тропинке
слепца.
И когда я совершал самое трудное для меня и праздновал победу своих
преодолений, тогда вы заставили тех, что любили меня, кричать, что причиняю
я им жестокое горе.
Поистине, вы всегда поступали так: вы отравляли мне мой лучший мёд и
старания моих лучших пчёл.
К щедрости моей посылали вы всегда самых наглых нищих; вокруг моего
сострадания заставляли вы всегда тесниться неисправимых бесстыдников. Так
ранили вы мои добродетели в их вере.
И если приносил я в жертву, что было у меня самого священного, тотчас
присоединяло сюда и ваше благочестие свои жирные дары, так что в чаду
вашего жира глохло, что было у меня самого священного.
И однажды хотел я плясать, как никогда ещё не плясал: выше всех небес
хотел я плясать. Тогда уговорили вы моего самого любимого певца.
И теперь он запел заунывную, мрачную песню; ах, он трубил мне в уши,
как печальный рог!
Убийственный певец, орудие злобы, ты виновен менее всех! Уже стоял я
готовым к лучшему танцу тогда убил ты своими звуками мой восторг!
Только в пляске умею я говорить символами о самых высоких вещах и
теперь остался мой самый высокий символ неизречённым в моих телодвижениях!
Неизречённой и неразрешённой осталась во мне высшая надежда! И умерли
все лики и утешения моей юности!
Как только перенёс я это? Как избыл и превозмог я эти раны? Как
воскресла моя душа из этих могил?
Да, есть во мне нечто неранимое, незахоронимое, взрывающее скалы:
моей волею называется оно. Молчаливо и не изменяясь проходит оно через
годы.
Своей поступью хочет идти моими стопами моя закадычная воля; её
чувство безжалостно и неуязвимо.
Неуязвима во мне только моя пята. Ты жива ещё и верна себе, самая
терпеливая! Всё ещё прорываешься ты сквозь все могилы!
В тебе живёт ещё всё неразрешённое моей юности; и как жизнь и юность,
сидишь ты здесь, надеясь, на жёлтых обломках могил.
Да, ты ещё для меня разрушительница всех могил; здравствуй же, моя
воля! И только там, где есть могилы, есть и воскресение.
Так пел Заратустра.
О самопреодолении
Волею к истине называете вы, мудрейшие, то, что движет вами и
возбуждает вас?
Волею к мыслимости всего сущего так называю я вашу волю!
Всё сущее хотите вы сделать сперва мыслимым: ибо вы сомневаетесь с
добрым недоверием, мыслимо ли оно.
Но оно должно подчиняться и покоряться вам! Так водит ваша воля.
Гладким должно стать оно и подвластным духу, как его зеркало и отражение в
нём.
В этом вся ваша воля, вы, мудрейшие, как воля к власти, и даже когда
вы говорите о добре и зле и об оценках ценностей.
Создать хотите вы ещё мир, перед которым вы могли бы преклонить
колена, такова ваша последняя надежда и опьянение.
Но немудрые, народ, они подобны реке, по которой плывёт челнок, и в
челноке сидят торжественные и переряженные оценки ценностей.
Вашу волю и ваши ценности спустили вы на реку становления; старая
воля к власти брезжит мне в том, во что верит народ как в добро и зло.
То были вы, мудрейшие, кто посадил таких гостей в этот челнок и дал
им блеск и гордые имена, вы и ваша господствующая воля!
Дальше несёт теперь река ваш челнок: она должна его нести. Что за
беда, если пенится разбитая волна и гневно противится килю!
Не река является вашей опасностью и концом вашего добра и зла, вы,
мудрейшие, но сама эта воля, воля к власти неистощимая, творящая воля к
жизни.
Но чтобы поняли вы моё слово о добре и зле, я скажу вам ещё своё
слово о жизни и свойстве всего живого.
Всё живое проследил я, я прошёл великими и малыми путями, чтобы
познать его свойство.
Стогранным зеркалом ловил я взор жизни, когда уста её молчали, дабы
её взор говорил мне. И её взор говорил мне.
Но где бы ни находил я живое, везде слышал я и речь о послушании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
вы были у меня, а я и до сих пор у вас; скажите, кому падали такие розовые
яблоки с дерева, как мне?
Я всё ещё наследие и земля любви вашей, цветущий, в память о вас,
пёстрыми, дико растущими добродетелями, о вы, возлюбленные мои!
Ах, мы были созданы оставаться вблизи друг друга, вы, милые,
нездешние чудеса; и не как боязливые птицы приблизились вы ко мне и к
желанию моему нет, как доверчивые к доверчивому!
Да, вы были созданы для верности, подобно мне, и для нежных
вечностей; должен ли я теперь называть вас именем вашей неверности, вы,
божественные блики и миги: иному имени не научился я ещё.
Поистине, слишком быстро умерли вы для меня, вы, беглецы. Но не
бежали вы от меня, не бежал и я от вас: не виновны мы друг перед другом в
нашей неверности.
Чтобы меня убить, душили вас, вы, певчие птицы моих надежд! Да, в
нас, вы, возлюбленные мои, пускала всегда злоба свои стрелы чтобы попасть в
моё сердце!
И она попала! Ибо вы были всегда самыми близкими моему сердцу, вы
были всё, чем я владел и что владело мною, и потому вы должны были умереть
молодыми и слишком рано!
В самое уязвимое, чем я владел, пустили они стрелу: то были вы, чья
кожа походит на нежный пух, и ещё больше на улыбку, умирающую от одного
взгляда на неё!
Но так скажу я своим врагам: что значит всякое человекоубийство в
сравнении с тем, что вы мне сделали!
Больше зла сделали вы мне, чем всякое человекоубийство: невозвратное
взяли вы у меня так говорю я вам, мои враги.
Разве вы не убивали ликов и самых дорогих чудес моей юности!
Товарищей моих игр отнимали вы у меня, блаженных духов! Памяти их возлагаю
я этот венок и это проклятие.
Это проклятие вам, мои враги! Не вы ли укоротили мою вечность,
подобно звуку, разбивающемуся в холодную ночь! Одним лишь взглядом
божественного ока промелькнула она для меня, одним бликом!
Так говорила в добрый час когда-то моя чистота: божественными должны
быть для меня все существа .
Тогда напали вы на меня с грязными призраками; ах, куда же девался
теперь тот добрый час!
Все дни должны быть для меня священны так говорила когда-то мудрость
моей юности; поистине, весёлой мудрости речь!
Но тогда украли вы, враги, у меня мои ночи и продали их за бессонную
муку; ах, куда же девалась теперь та весёлая мудрость?
Когда-то искал я по птицам счастливых примет; тогда пустили вы мне на
дорогу противное чудовище сову. Ах, куда же девалось тогда моё нежное
стремление?
Когда-то дал я обет отрешиться от всякого отвращения тогда превратили
вы моих близких и ближних в гнойные язвы. Ах, куда же девался тогда мой
самый благородный обет?
Как слепец, шёл я когда-то блаженными путями тогда набросали вы грязи
на дорогу слепца; и теперь чувствует он отвращение к старой тропинке
слепца.
И когда я совершал самое трудное для меня и праздновал победу своих
преодолений, тогда вы заставили тех, что любили меня, кричать, что причиняю
я им жестокое горе.
Поистине, вы всегда поступали так: вы отравляли мне мой лучший мёд и
старания моих лучших пчёл.
К щедрости моей посылали вы всегда самых наглых нищих; вокруг моего
сострадания заставляли вы всегда тесниться неисправимых бесстыдников. Так
ранили вы мои добродетели в их вере.
И если приносил я в жертву, что было у меня самого священного, тотчас
присоединяло сюда и ваше благочестие свои жирные дары, так что в чаду
вашего жира глохло, что было у меня самого священного.
И однажды хотел я плясать, как никогда ещё не плясал: выше всех небес
хотел я плясать. Тогда уговорили вы моего самого любимого певца.
И теперь он запел заунывную, мрачную песню; ах, он трубил мне в уши,
как печальный рог!
Убийственный певец, орудие злобы, ты виновен менее всех! Уже стоял я
готовым к лучшему танцу тогда убил ты своими звуками мой восторг!
Только в пляске умею я говорить символами о самых высоких вещах и
теперь остался мой самый высокий символ неизречённым в моих телодвижениях!
Неизречённой и неразрешённой осталась во мне высшая надежда! И умерли
все лики и утешения моей юности!
Как только перенёс я это? Как избыл и превозмог я эти раны? Как
воскресла моя душа из этих могил?
Да, есть во мне нечто неранимое, незахоронимое, взрывающее скалы:
моей волею называется оно. Молчаливо и не изменяясь проходит оно через
годы.
Своей поступью хочет идти моими стопами моя закадычная воля; её
чувство безжалостно и неуязвимо.
Неуязвима во мне только моя пята. Ты жива ещё и верна себе, самая
терпеливая! Всё ещё прорываешься ты сквозь все могилы!
В тебе живёт ещё всё неразрешённое моей юности; и как жизнь и юность,
сидишь ты здесь, надеясь, на жёлтых обломках могил.
Да, ты ещё для меня разрушительница всех могил; здравствуй же, моя
воля! И только там, где есть могилы, есть и воскресение.
Так пел Заратустра.
О самопреодолении
Волею к истине называете вы, мудрейшие, то, что движет вами и
возбуждает вас?
Волею к мыслимости всего сущего так называю я вашу волю!
Всё сущее хотите вы сделать сперва мыслимым: ибо вы сомневаетесь с
добрым недоверием, мыслимо ли оно.
Но оно должно подчиняться и покоряться вам! Так водит ваша воля.
Гладким должно стать оно и подвластным духу, как его зеркало и отражение в
нём.
В этом вся ваша воля, вы, мудрейшие, как воля к власти, и даже когда
вы говорите о добре и зле и об оценках ценностей.
Создать хотите вы ещё мир, перед которым вы могли бы преклонить
колена, такова ваша последняя надежда и опьянение.
Но немудрые, народ, они подобны реке, по которой плывёт челнок, и в
челноке сидят торжественные и переряженные оценки ценностей.
Вашу волю и ваши ценности спустили вы на реку становления; старая
воля к власти брезжит мне в том, во что верит народ как в добро и зло.
То были вы, мудрейшие, кто посадил таких гостей в этот челнок и дал
им блеск и гордые имена, вы и ваша господствующая воля!
Дальше несёт теперь река ваш челнок: она должна его нести. Что за
беда, если пенится разбитая волна и гневно противится килю!
Не река является вашей опасностью и концом вашего добра и зла, вы,
мудрейшие, но сама эта воля, воля к власти неистощимая, творящая воля к
жизни.
Но чтобы поняли вы моё слово о добре и зле, я скажу вам ещё своё
слово о жизни и свойстве всего живого.
Всё живое проследил я, я прошёл великими и малыми путями, чтобы
познать его свойство.
Стогранным зеркалом ловил я взор жизни, когда уста её молчали, дабы
её взор говорил мне. И её взор говорил мне.
Но где бы ни находил я живое, везде слышал я и речь о послушании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75