Порой орлу подобно с высоты, Уставив в глубину недвижный взгляд, В своё
владенье, в пропасть смотришь долго, Как, вглубь стремясь, она всё ниже,
вниз Змеится кольцами, спускаясь внутрь И вдруг Затем В падении отвесном
Полёт, как меч, направив, В ягнят ударил ты, Стремительно бросаясь с хищным
жаром Терзать ягнят Со злобой против всех овечьих душ И яростно кипя на
всё, что смотрит Овцеподобно, ягнеоко и курчаво, С приветной тупостью ягнят
молочных.
Вот так Пантеры свойств, орлиных качеств Исполнены поэта ощущенья, Они твои
под тысячью личин. Твои, поэт и скоморох!
Ведь это ты, признавший в человеке Так безразлично Бога и овцу, И божество
терзая в человеке, В нём также и овцу терзаешь ты, Терзаешь, радуясь.
Твоё блаженство в этом, Блаженство злой пантеры и орла, Блаженство
скомороха и поэта.
Когда яснеет воздух и луна Серпом зеленоватым между тучек, Среди полос
пурпурных вдруг мелькнувши, Прокрадётся, завистливо, как враг, Дневного
света враг, Она всё ближе, ближе подступает, Подрезывая тайно, постепенно
Ковры из роз, гирляндами висящих, Пока цветы с головкой побледневшей Не
опрокинутся в ночную тьму.
Так я упал когда-то с высоты, Где в сновиденьях правды я носился Весь
полный ощущений дня и света, Упал я навзничь в тьму вечерней тени,
Испепелённый правдою одною И жаждущий единой этой правды. Ты помнишь ли
ещё, горячая душа, Как мы тогда томились этой жаждой, Томились тем, что ты
в изгнанье вечном От всякой правды далеко, Лишь скоморох, поэт, и только.
О науке
Так пел чародей; и все собравшиеся попали, как птицы, незаметно в
сети его хитрого, тоскливого сладострастия. Только совестливый духом не был
пойман им: он быстро выхватил арфу из рук чародея и воскликнул: Воздуху!
Впустите чистого воздуху! Впустите Заратустру! Ты делаешь воздух этой
пещеры удушливым и ядовитым, ты, старый, злой чародей!
Лживый и утончённый, ты соблазняешь к неведомым страстям и к
неведомым пустыням. И горе, если такие, как ты, говорят об истине и придают
значение ей!
Горе всем свободным умам, которые не остерегаются таких чародеев! Они
должны проститься со свободой своей: ты учишь возвращению в тюрьмы и манишь
назад, в темницы,
ты старый, мрачный демон, в жалобе твоей слышится манящая свирель,
ты похож на тех, кто своей похвалой целомудрию призывает тайно к разврату!
Так говорил совестливый; старый же чародей оглядывался вокруг,
наслаждаясь победой своей, и оттого проглотил досаду, причинённую ему
совестливым. Помолчи! сказал он скромным голосом. Хорошие песни должны
хорошо отзываться в сердцах: после хороших песен надо долго хранить
молчание.
Так поступают все эти высшие люди. Но ты, должно быть, мало понял из
песни моей? В тебе очень мало от духа чародея .
Ты хвалишь меня, возразил совестливый, отделяя меня от себя; ну что
ж! Но вы, остальные, что вижу я? Вы все сидите ещё с похотливыми глазами
о свободные души, куда девалась свобода ваша! Вы кажетесь мне
похожими на тех, кто долго смотрел на развратных женщин, нагих и танцующих:
ваши души сами начали танцевать!
В вас, о высшие люди, ещё много есть из того, что чародей называет
своим злым духом обмана и чар, мы, конечно, должны быть различны.
И, поистине, мы достаточно говорили и думали вместе, прежде чем
Заратустра вернулся в пещеру свою, достаточно, чтобы знать, что мы
различны.
И мы ищем различного даже здесь, наверху, вы и я. Ибо я ищу побольше
устойчивости, потому и пришёл я к Заратустре. Ибо он самая крепкая башня и
воля
теперь, когда всё колеблется, когда вся земля дрожит. Но когда я
вижу глаза ваши, какие вот сейчас у вас, я скорее поверил бы, что вы ищете
побольше неустойчивости,
побольше трепета, побольше опасности, побольше землетрясения. Вы
хотите, так кажется мне, простите предположение моё, о высшие люди,
вы хотите самой трудной, самой опасной жизни, внушающей мне
наибольший страх, жизни диких зверей, хотите лесов, пещер, горных стремнин
и непроходимых ущелий.
И не те, что выводят вас из опасности, нравятся вам больше всего, а
те, что отвращают вас в сторону от всех дорог, совратители. Но если такое
желание истинно в вас, всё-таки оно кажется мне невозможным.
Ибо страх наследственное, основное чувство человека; страхом
объясняется всё, наследственный грех и наследственная добродетель. Из
страха выросла и моя добродетель, она называется: наука.
Ибо страх перед дикими животными этот страх дольше всего
воспитывается в человеке, включая и страх перед тем животным, которого
человек прячет и страшится в себе самом. Заратустра называет его внутренней
скотиной .
Этот долгий, старый страх, ставший наконец тонким и одухотворённым,
нынче, сдаётся мне, называется: наука .
Так говорил совестливый; но Заратустра, который только что вернулся в
пещеру свою и слышал последние слова и угадал смысл их, кинул совестливому
горсть роз и смеялся над истинами его. Как! воскликнул он. Что слышал я
только что? Поистине, кажется мне, что или ты глупец, или я сам, и твою
истину мигом поставлю я вверх ногами.
Ибо страх исключение для нас. Но мужество, дух приключений, любовь к
неизвестному, к тому, на что никто ещё не отважился, мужеством кажется мне
вся предшествующая история человека.
Самым диким, самым мужественным животным позавидовал он и отнял у них
все добродетели их: только этим путём стал он человеком.
Это мужество, ставшее наконец духовничьим, духовным, это мужество
человеческое, с орлиными крыльями и змеиною мудростью: это мужество,
сдаётся мне, называется теперь...
Заратустрой! крикнули в один голос все собравшиеся и громко
рассмеялись; но от них поднялось как бы тяжёлое облако. Чародей также
засмеялся и сказал с лукавым видом: Ну что ж! Он ушёл, мой злой дух!
И разве я сам не предостерегал вас от него, когда говорил, что он
обманщик, дух лжи и обмана?
Особенно когда он показывается нагим. Но разве я ответствен за козни
его! Разве я создал его и мир?
Ну что ж! Будем опять добрыми и весёлыми! И хотя Заратустра смотрит
уже сердито взгляните же на него! он сердится на меня,
но прежде чем наступит ночь, научится он снова меня любить и
хвалить, он не может долго жить, не делая этих глупостей.
Он любит врагов своих; это искусство понимает он лучше всех, кого
только я видел. Но за это он мстит друзьям своим!
Так говорил старый чародей, и высшие люди согласились с ним; так что
Заратустра стал обходить друзей своих, пожимая им руки со злобой и любовью,
как тот, кому у каждого нужно испросить прощенья в чем-то и что-нибудь
загладить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75