Также и сегодня ешь и пей
у меня и прости, если весёлый старик сядет за стол вместе с тобою! Весёлый
старик? отвечал прорицатель, качая головою. Но кем бы ты ни был или кем бы
ни хотел быть, о Заратустра, тебе не долго оставаться здесь наверху, твой
челн скоро не будет лежать на суше! Разве я лежу на суше? спросил
Заратустра, смеясь. Волны вокруг горы твоей, отвечал прорицатель, всё
поднимаются и поднимаются, волны великой нищеты и печали: скоро они
поднимут челн твой и унесут тебя отсюда . Заратустра молчал и удивлялся.
Разве ты ещё ничего не слышишь? продолжал прорицатель. Не доносятся ли шум
и клокотанье из глубины? Заратустра снова молчал и прислушивался: тогда он
услыхал долгий, протяжный крик, который пучины перебрасывали одна другой,
ибо ни одна из них не хотела оставить его у себя: так гибельно звучал он.
Роковой провозвестник, сказал наконец Заратустра, это крик о помощи,
крик человека, он, очевидно, исходит из чёрного моря. Но что мне за дело до
человеческой беды! Последний грех, оставленный мне, знаешь ли ты, как
называется он?
Состраданием! отвечал прорицатель от полноты сердца и поднял обе
руки. О Заратустра, я иду, чтобы ввести тебя в твой последний грех!
И едва произнесены были эти слова, как вторично раздался крик, более
протяжный и тоскливый, чем прежде, и уже гораздо ближе. Слышишь? слышишь, о
Заратустра? кричал прорицатель. К тебе обращен этот крик, тебя зовёт он:
приходи, приходи, приходи, время настало, нельзя терять ни минуты!
Но Заратустра молчал, смущённый и потрясённый; наконец он спросил,
как некто колеблющийся в себе самом: А кто тот, который там зовёт меня?
Но ты ведь знаешь его, с раздражением отвечал прорицатель, зачем же
ты скрываешься? Это высший человек взывает к тебе!
Высший человек? воскликнул Заратустра, объятый ужасом. Чего хочет
он? Чего хочет он? Высший человек! Чего хочет он здесь? и тело его
покрылось потом.
Но прорицатель не отвечал на испуг Заратустры, а продолжал
прислушиваться к пучине. Когда же там надолго водворилась тишина, он
оглянулся и увидел, что Заратустра стоит по-прежнему и дрожит.
О Заратустра, начал он печальным голосом, ты стоишь не так, как тот,
кого счастье заставляет кружиться: ты должен будешь плясать, чтобы не
упасть навзничь.
И если бы даже ты и захотел плясать предо мною и проделывать прыжки
свои во все стороны, всё-таки никто не мог бы сказать мне: Смотри, вот
пляшет последний весёлый человек!
Напрасно поднимался бы на эту вершину тот, кто искал бы его здесь: он
нашёл бы пещеры и в пещерах тайники для скрывшихся, но не нашёл бы шахт и
сокровищниц счастья, ни новых золотых жил его.
Счастье разве можно найти счастье, у этих заживо погребённых и
отшельников! Неужели должен я искать последнего счастья на блаженных
островах и далеко среди забытых морей?
Но всё одинаково, не стоит ничего делать, тщетны все поиски, не
существует больше и блаженных островов!
Так вздыхал прорицатель; но при последнем вздохе его сделался
Заратустра опять светел и уверен, как некто из глубокой пропасти выходящий
на свет. Нет! Нет! Трижды нет! воскликнул он твёрдым голосом и погладил
себе бороду. Это знаю я лучше! Существуют ещё блаженные острова! Не говори
об этом, ты, вздыхающий мешок печали!
Перестань журчать об этом, ты, дождевое облако перед полуднем! Разве
я ещё не промок от печали твоей, как облитая водою собака?
Теперь я встряхнусь и убегу от тебя, чтобы просохнуть: этому ты не
должен удивляться! Не кажусь ли я тебе невежливым? Но здесь мои владения.
Что же касается твоего высшего человека ну, что ж! я мигом поищу его
в этих лесах: оттуда раздавался крик его. Быть может, его преследует
какой-нибудь лютый зверь.
Он в моих владениях здесь не должно случиться с ним несчастья! И
поистине, есть много лютых зверей у меня .
С этими словами Заратустра хотел уйти. Тогда сказал прорицатель: О
Заратустра, ты плут!
Я знаю: ты хочешь отделаться от меня! С большим удовольствием
побежишь ты в леса и будешь охотиться на диких зверей!
Но поможет ли это тебе? Вечером всё-таки я буду у тебя; в твоей
собственной пещере буду я сидеть, терпеливый и тяжёлый, как колода, и
поджидать тебя!
Пусть будет так! крикнул Заратустра, уходя. И что есть моего в
пещере моей принадлежит и тебе, дорогому гостю моему!
Если же ты найдёшь в ней ещё и мёд, ну что ж! полижи его, ты,
ворчливый медведь, и услади душу свою! Ибо к вечеру оба мы будем веселы,
веселы и довольны, что день этот кончился! И ты сам должен будешь
плясать под песни мои, как учёный медведь мой.
Ты не веришь этому? Ты качаешь головой? Ну что ж! Ступай! Старый
медведь! Но и я прорицатель .
Так говорил Заратустра.
Беседа с королями
1
Заратустра не ходил ещё и часу в горах и лесах своих, как вдруг
увидел он странное шествие. Как раз по дороге, с которой он думал
спуститься, шли два короля, украшенные коронами и красными поясами и
пёстрые, как птица фламинго; они гнали перед собой нагруженного осла. Чего
хотят эти короли в царстве моём? с удивлением говорил Заратустра в сердце
своём и быстро спрятался за куст. Но когда короли подошли близко к нему, он
сказал вполголоса, как некто говорящий сам с собой: Странно! Странно! Как
увязать это? Я вижу двух королей и только одного осла!
Тогда оба короля остановились, улыбнулись, посмотрели в ту сторону,
откуда исходил голос, и затем взглянули друг другу в лицо. Так думают
многие и у нас, сказал король справа, но не высказывают этого .
Король слева пожал плечами и ответил: Это, должно быть, козопас. Или
отшельник, слишком долго живший среди скал и деревьев. Ибо отсутствие
всякого общества тоже портит добрые правы .
Добрые нравы? с негодованием и горечью возразил другой король. Кого
же сторонимся мы? Не добрых ли нравов ? Не нашего ли хорошего общества ?
Поистине, уж лучше жить среди отшельников и козопасов, чем среди
нашей раззолоченной, лживой, нарумяненной черни, хотя бы она и называла
себя хорошим обществом ,
хотя бы она и называла себя аристократией . Но в ней всё лживо и
гнило, начиная с крови, благодаря застарелым дурным болезням и ещё более
дурным исцелителям.
Я предпочитаю ей во всех смыслах здорового крестьянина грубого,
хитрого, упрямого и выносливого: сегодня это самый благородный тип.
Крестьянин сегодня лучше всех других; и крестьянский тип должен бы
быть господином! И однако теперь царство толпы, я не позволяю себе более
обольщаться. Но толпа значит: всякая всячина.
Толпа это всякая всячина: в ней всё перемешано, и святой, и негодяй,
и барин, и еврей, и всякий скот из Ноева ковчега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
у меня и прости, если весёлый старик сядет за стол вместе с тобою! Весёлый
старик? отвечал прорицатель, качая головою. Но кем бы ты ни был или кем бы
ни хотел быть, о Заратустра, тебе не долго оставаться здесь наверху, твой
челн скоро не будет лежать на суше! Разве я лежу на суше? спросил
Заратустра, смеясь. Волны вокруг горы твоей, отвечал прорицатель, всё
поднимаются и поднимаются, волны великой нищеты и печали: скоро они
поднимут челн твой и унесут тебя отсюда . Заратустра молчал и удивлялся.
Разве ты ещё ничего не слышишь? продолжал прорицатель. Не доносятся ли шум
и клокотанье из глубины? Заратустра снова молчал и прислушивался: тогда он
услыхал долгий, протяжный крик, который пучины перебрасывали одна другой,
ибо ни одна из них не хотела оставить его у себя: так гибельно звучал он.
Роковой провозвестник, сказал наконец Заратустра, это крик о помощи,
крик человека, он, очевидно, исходит из чёрного моря. Но что мне за дело до
человеческой беды! Последний грех, оставленный мне, знаешь ли ты, как
называется он?
Состраданием! отвечал прорицатель от полноты сердца и поднял обе
руки. О Заратустра, я иду, чтобы ввести тебя в твой последний грех!
И едва произнесены были эти слова, как вторично раздался крик, более
протяжный и тоскливый, чем прежде, и уже гораздо ближе. Слышишь? слышишь, о
Заратустра? кричал прорицатель. К тебе обращен этот крик, тебя зовёт он:
приходи, приходи, приходи, время настало, нельзя терять ни минуты!
Но Заратустра молчал, смущённый и потрясённый; наконец он спросил,
как некто колеблющийся в себе самом: А кто тот, который там зовёт меня?
Но ты ведь знаешь его, с раздражением отвечал прорицатель, зачем же
ты скрываешься? Это высший человек взывает к тебе!
Высший человек? воскликнул Заратустра, объятый ужасом. Чего хочет
он? Чего хочет он? Высший человек! Чего хочет он здесь? и тело его
покрылось потом.
Но прорицатель не отвечал на испуг Заратустры, а продолжал
прислушиваться к пучине. Когда же там надолго водворилась тишина, он
оглянулся и увидел, что Заратустра стоит по-прежнему и дрожит.
О Заратустра, начал он печальным голосом, ты стоишь не так, как тот,
кого счастье заставляет кружиться: ты должен будешь плясать, чтобы не
упасть навзничь.
И если бы даже ты и захотел плясать предо мною и проделывать прыжки
свои во все стороны, всё-таки никто не мог бы сказать мне: Смотри, вот
пляшет последний весёлый человек!
Напрасно поднимался бы на эту вершину тот, кто искал бы его здесь: он
нашёл бы пещеры и в пещерах тайники для скрывшихся, но не нашёл бы шахт и
сокровищниц счастья, ни новых золотых жил его.
Счастье разве можно найти счастье, у этих заживо погребённых и
отшельников! Неужели должен я искать последнего счастья на блаженных
островах и далеко среди забытых морей?
Но всё одинаково, не стоит ничего делать, тщетны все поиски, не
существует больше и блаженных островов!
Так вздыхал прорицатель; но при последнем вздохе его сделался
Заратустра опять светел и уверен, как некто из глубокой пропасти выходящий
на свет. Нет! Нет! Трижды нет! воскликнул он твёрдым голосом и погладил
себе бороду. Это знаю я лучше! Существуют ещё блаженные острова! Не говори
об этом, ты, вздыхающий мешок печали!
Перестань журчать об этом, ты, дождевое облако перед полуднем! Разве
я ещё не промок от печали твоей, как облитая водою собака?
Теперь я встряхнусь и убегу от тебя, чтобы просохнуть: этому ты не
должен удивляться! Не кажусь ли я тебе невежливым? Но здесь мои владения.
Что же касается твоего высшего человека ну, что ж! я мигом поищу его
в этих лесах: оттуда раздавался крик его. Быть может, его преследует
какой-нибудь лютый зверь.
Он в моих владениях здесь не должно случиться с ним несчастья! И
поистине, есть много лютых зверей у меня .
С этими словами Заратустра хотел уйти. Тогда сказал прорицатель: О
Заратустра, ты плут!
Я знаю: ты хочешь отделаться от меня! С большим удовольствием
побежишь ты в леса и будешь охотиться на диких зверей!
Но поможет ли это тебе? Вечером всё-таки я буду у тебя; в твоей
собственной пещере буду я сидеть, терпеливый и тяжёлый, как колода, и
поджидать тебя!
Пусть будет так! крикнул Заратустра, уходя. И что есть моего в
пещере моей принадлежит и тебе, дорогому гостю моему!
Если же ты найдёшь в ней ещё и мёд, ну что ж! полижи его, ты,
ворчливый медведь, и услади душу свою! Ибо к вечеру оба мы будем веселы,
веселы и довольны, что день этот кончился! И ты сам должен будешь
плясать под песни мои, как учёный медведь мой.
Ты не веришь этому? Ты качаешь головой? Ну что ж! Ступай! Старый
медведь! Но и я прорицатель .
Так говорил Заратустра.
Беседа с королями
1
Заратустра не ходил ещё и часу в горах и лесах своих, как вдруг
увидел он странное шествие. Как раз по дороге, с которой он думал
спуститься, шли два короля, украшенные коронами и красными поясами и
пёстрые, как птица фламинго; они гнали перед собой нагруженного осла. Чего
хотят эти короли в царстве моём? с удивлением говорил Заратустра в сердце
своём и быстро спрятался за куст. Но когда короли подошли близко к нему, он
сказал вполголоса, как некто говорящий сам с собой: Странно! Странно! Как
увязать это? Я вижу двух королей и только одного осла!
Тогда оба короля остановились, улыбнулись, посмотрели в ту сторону,
откуда исходил голос, и затем взглянули друг другу в лицо. Так думают
многие и у нас, сказал король справа, но не высказывают этого .
Король слева пожал плечами и ответил: Это, должно быть, козопас. Или
отшельник, слишком долго живший среди скал и деревьев. Ибо отсутствие
всякого общества тоже портит добрые правы .
Добрые нравы? с негодованием и горечью возразил другой король. Кого
же сторонимся мы? Не добрых ли нравов ? Не нашего ли хорошего общества ?
Поистине, уж лучше жить среди отшельников и козопасов, чем среди
нашей раззолоченной, лживой, нарумяненной черни, хотя бы она и называла
себя хорошим обществом ,
хотя бы она и называла себя аристократией . Но в ней всё лживо и
гнило, начиная с крови, благодаря застарелым дурным болезням и ещё более
дурным исцелителям.
Я предпочитаю ей во всех смыслах здорового крестьянина грубого,
хитрого, упрямого и выносливого: сегодня это самый благородный тип.
Крестьянин сегодня лучше всех других; и крестьянский тип должен бы
быть господином! И однако теперь царство толпы, я не позволяю себе более
обольщаться. Но толпа значит: всякая всячина.
Толпа это всякая всячина: в ней всё перемешано, и святой, и негодяй,
и барин, и еврей, и всякий скот из Ноева ковчега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75