Как? Выкупа? Какого же и сколько? Потребуй много так твердит мне гордость,
И кратко говори другой её совет.
Так вот как? Да? Меня? Меня ты хочешь? Меня всецело, и всего? А! так зачем
же Ты мучаешь меня, глупец, при этом? Зачем терзаешь душу униженьем?..
Дай мне любви, кому меня согреть? Горячую мне руку протяни И пламя
рдеющих углей для сердца дай мне, Мне одинокому в своём уединенье, Что ко
врагам и седмиричный лёд, К врагам стремиться научает. Ты сам отдайся мне.
Необоримый враг, Сам мне!
Прочь! улетел! Умчался прочь Единственный товарищ мой и враг, Великий враг
И чуждый мне опять Божественный палач.
Нет! Возвратись ко мне И с пытками твоими, Мои все слёзы льются за тобой, И
для тебя вдруг загорелся снова Огонь последний на сердце моём. Вернись,
вернись ко мне, мой бог, моё
страданье, И счастие последнее моё!..
2
Но тут Заратустра не мог долее сдерживать себя, схватил свою палку
и ударил изо всех сил того, кто так горько жаловался. Перестань, кричал он
ему со злобным смехом, перестань, комедиант! фальшивомонетчик! закоренелый
лжец! Я узнаю тебя!
Я отогрею тебе ноги, злой чародей, я хорошо умею поджаривать таких,
как ты!
Оставь, сказал старик и вскочил с земли, не бей больше, о
Заратустра! Всё это была только комедия!
В этом искусство моё; тебя самого хотел я испытать, подвергая тебя
этому искусу! И поистине, ты разгадал меня!
Но и ты также дал мне о себе немалое свидетельство: ты суров, ты,
мудрый Заратустра! Суровые удары наносишь ты своими истинами , палка твоя
вынуждает у меня эту истину!
Не льсти, отвечал Заратустра, всё ещё возбуждённый и мрачно смотря
на него, ты закоренелый фигляр! Ты лжив: что толкуешь ты об истине!
Ты павлин из павлинов, ты море тщеславия, что разыгрывал ты предо
мною, ты, злой чародей, в кого должен был я верить, когда ты так горько
жаловался?
В кающегося духом, сказал старик, его представлял я; ты сам изобрёл
некогда это слово
поэта и чародея, обратившего наконец дух свой против себя самого,
преображённого, который замерзает от своего плохого знания и от своей
дурной совести.
И сознайся: нужно было много времени, о Заратустра, прежде чем ты
заметил искусство моё и ложь мою! Ты поверил в моё горе, когда ты держал
мне голову обеими руками,
я слышал, как ты горько жаловался: его слишком мало любили, слишком
мало любили! Что я так далеко тебя обманул, этому радовалась внутри меня
злоба моя .
Ты, пожалуй, обманывал и более хитрых, чем я, сказал Заратустра
сурово. Я не стерегусь обманщиков, ибо неосторожным должен я быть: так
хочет судьба моя.
Но ты должен обманывать: настолько я знаю тебя! Слова твои всегда
должны иметь два-три-четыре смысла! Даже в чём сознавался ты сейчас, не
было для меня ни достаточной правдой, ни достаточной ложью!
Злой фальшивомонетчик, разве мог бы ты поступать иначе! Даже болезнь
свою нарумянил бы ты, если бы нагим показался врачу своему.
Точно так же румянил ты предо мною ложь свою, когда говорил: Всё это
была только комедия! Было в этом и нечто серьёзное, ибо и сам ты отчасти
такой же кающийся духом!
Я хорошо угадываю тебя: ты стал чародеем для всех, но для себя не
осталось у тебя больше ни лжи, ни лукавства, ты сам перестал быть для себя
чародеем!
Ты пожинал отвращение как единственную истину свою. Нет ни одного
правдивого слова в тебе, но ещё правдивы уста твои: правдиво отвращение,
прилипшее к устам твоим .
Но кто же ты! воскликнул тут старый чародей надменным голосом, кто
смеет так говорить со мною, самым великим среди живущих ныне? и зелёная
молния сверкнула из его глаз на Заратустру. Но тотчас же он изменился и
сказал с грустью:
О Заратустра, я устал, противны мне искусства мои, я не велик, для
чего притворяюсь я! Но, ты знаешь это хорошо, я искал величия!
Великого человека хотел я представлять и убедил в этом многих; но эта
ложь была свыше сил моих. Об неё разбиваюсь я.
О Заратустра, всё ложь во мне; но что я разбиваюсь это правда во мне!
Это делает тебе честь, сказал Заратустра мрачно и смотря в сторону,
делает тебе честь, что искал ты величия, но это же и выдаёт тебя. Ты не
велик.
Злой, старый чародей, это твоё лучшее и самое честное, и я чту в тебе
то, что устал ты от себя и сказал: Я не велик .
За это чту я тебя, как кающегося духом: даже если только на один миг,
но в этот момент был ты правдив.
Но скажи, чего ищешь ты здесь в лесах и на скалах моих? И если для
меня лежал ты на дороге, чего хотел ты от меня?
в чём искушал ты меня?
Так говорил Заратустра, и глаза его сверкали. Старый чародей помолчал
немного, потом сказал он: Разве я искушал тебя? Я только ищу.
О Заратустра, я ищу кого-нибудь правдивого, простого, справедливого,
недвусмысленного, человека честного во всех отношениях, сосуда мудрости,
праведника знания, великого человека! Разве ты не знаешь этого, о
Заратустра! Я ищу Заратустру .
Тут воцарилось долгое молчание между ними; Заратустра погрузился в
глубокое раздумье, так что даже закрыл глаза. Но затем, возвратясь к своему
собеседнику, он схватил чародея за руку и сказал ему вежливо и с хитростью:
Ну что ж! Туда вверх идёт дорога, там находится пещера Заратустры. В
ней можешь ты искать, кого хотел бы ты найти.
И спроси совета у зверей моих, у орла моего и у змеи моей: пусть
помогут они тебе искать. Но пещера моя велика.
Правда, я сам я не видел ещё великого человека. Для великого груб ещё
сегодня глаз даже самых тонких людей. Теперь царство толпы.
Многих встречал я уже, которые тянулись и надувались, а народ кричал:
Вот великий человек! Но что толку во всех воздуходувках! В конце концов
воздух выйдет из них.
В конце концов лопается лягушка, которая слишком долго надувалась: и
воздух выйдет из неё. Ткнуть в живот надувшемуся это называю я славной
шуткою. Слушайте, дети!
Это сегодня принадлежит толпе: кто там знает ещё, что велико и что
мало! Кто искал там успешно величия! Только глупец: и глупцы имеют успех.
Ты ищешь великих людей, ты, странный глупец? Кто научил тебя искать
их? Разве теперь время для этого? О злой искатель, в чём искушаешь ты меня?
Так говорил Заратустра, утешенный в сердце своём, и пошёл, смеясь,
своей дорогою.
В отставке
Немного спустя после того, как Заратустра освободился от чародея,
увидел он опять, что кто-то сидит на дороге, по которой он шёл; это был
чёрный высокий человек с исхудавшим, бледным лицом, сильно раздосадовавший
его. Горе, сказал он в сердце своём, вот сидит закутанная печаль, мне
кажется, она из рода священников;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75