и так как собравшиеся гости говорили все сразу и даже осёл, при подобном
поощрении, не остался безмолвен, то Заратустрой овладело некоторое
отвращение и насмешливое чувство к посетителям своим, хотя его и тешила
радость их. Ибо она казалась ему признаком выздоровления. Он незаметно
вышел из пещеры на чистый воздух и стал говорить со зверями своими.
Куда же девалось теперь несчастье их? спросил он и уже сам вздохнул
с облегчением от своей маленькой досады. У меня разучились они, как мне
кажется, кричать о помощи!
хотя, к сожалению, не разучились ещё вообще кричать . И Заратустра
заткнул уши себе, ибо в тот момент ослиное И-А удивительно смешивалось с
шумом веселья этих высших людей.
Они веселы, продолжал он, и кто знает? быть может, на счёт хозяина
их; и если научились они у меня смеяться, то не моему смеху научились они.
Ну что ж! Они старые люди: они выздоравливают по-своему, они смеются
по-своему; мои уши выносили ещё худшее и не увядали.
Этот день победа: он удаляется уже, он бежит, дух тяжести, мой старый
заклятый враг! Как хорошо хочет кончиться этот день, так дурно и тяжело
начавшийся.
И кончиться хочет он! Уже настаёт вечер: по морю скачет он, добрый
всадник! Как он качается на своих пурпурных седлах, он, блаженный,
возвращающийся домой!
Небо ясное смотрит, мир покоится глубоко: о все вы, странные люди,
пришедшие ко мне, право, стоит жить у меня!


Так говорил Заратустра. И снова крик и смех высших людей послышался
из пещеры. И Заратустра продолжал:
Они идут на улочку, приманка моя действует, и от них отступает враг
их, дух тяжести. Уже учатся они смеяться сами над собой так ли слышу я?
Моя пища мужей действует, мои изречения сочные и сильные и, поистине,
я не кормил их овощами, от которых пучит живот! Но пищею воинов, пищею
завоевателей новые вожделения пробудил я в них.
Новые надежды забились в руках и ногах их, сердце их потягивается.
Они находят новые слова, скоро дух их будет дышать дерзновением.
Такая пища, конечно, не для детей и не для томных женщин, молодых и
старых. Нужны иные средства, чтобы убедить их нутро; я не врач и не учитель
их.
Отвращение отступает от этих высших людей: ну что ж! Это моя победа.
В царстве моём они чувствуют себя в безопасности, всякий глупый стыд бежит
их, они открываются.
Они открывают сердца свои, хорошее время возвращается к ним, они
празднуют и пережёвывают, они становятся благодарными.
Это считаю я за лучший признак: они становятся благодарными. Ещё
немного, и они начнут придумывать себе праздники и поставят памятники своим
старым радостям.
Они выздоравливающие! Так говорил Заратустра радостно в сердце своём
и глядел вдаль; звери же его теснились к нему и чтили счастье его и
молчание его.

2


Но внезапно испуган был слух Заратустры: ибо в пещере, дотоле полной
шума и смеха, сразу водворилась мёртвая тишина; нос же его ощутил
благоухающий дым ладана, как будто горели кедровые шишки.
Что тут происходит? Что делают они? спрашивал он себя и подкрался ко
входу, чтобы незаметно смотреть на гостей своих. О чудо из чудес! что
пришлось ему там увидеть своими собственными глазами!
Все они опять стали набожны, они молятся, они безумцы! говорил он и
дивился чрезмерно. И действительно! все эти высшие люди, два короля, папа в
отставке, злой чародей, добровольный нищий, странник и тень, старый
прорицатель, совестливый духом и самый безобразный человек, все они, как
дети или старые бабы, стояли на коленях и молились ослу. И вот начал самый
безобразный человек пыхтеть и клокотать, как будто что-то неизрекаемое
собиралось выйти из него; но когда он в самом деле добрался до слов,
неожиданно оказались они благоговейным, странным молебном в прославление
осла, которому молились и кадили. И этот молебен так звучал:


Аминь! Слава, честь, премудрость, благодарение, хвала и сила Богу
нашему, во веки веков!
Осёл же кричал на это И-А.
Он несёт тяготу нашу, он принял образ раба, он кроток сердцем и
никогда не говорит нет; и кто любит своего Бога, тот бичует его.
Осёл же кричал на это И-А.
Он не говорит; только миру, им созданному, он вечно говорит Да: так
прославляет он мир свой. Его хитрость не позволяет ему говорить; поэтому
бывает он редко не прав.
Осёл же кричал на это И-А.
Незаметным проходит он через мир. В серый цвет тела своего закутывает
он добродетель свою. Если есть в нём дух, то он скрывает его; но всякий
верит в длинные уши его.
Осёл же кричал на это И-А.
Какая скрытая мудрость в том, что он носит длинные уши и говорит
всегда Да и никогда Нет! Разве не создал он мир по образу своему, т. е.
глупым насколько возможно?
Осёл же кричал на это И-А.
Ты идёшь прямыми и кривыми путями, и беспокоит тебя мало, что нам,
людям, кажется прямым или кривым. По ту сторону добра и зла царство твоё.
Невинность твоя в том, чтобы не знать, что такое невинность.
Осёл же кричал на это И-А.
И вот ты не отталкиваешь от себя никого, ни нищих, ни королей. Детей
допускаешь ты к себе, и, если злые мальчишки соблазняют тебя, ты говоришь
просто И-А.
Осёл же кричал на это И-А.
Ты любишь ослиц и свежие смоквы, ты неразборчив на пищу. Чертополох
радует сердце твоё, когда ты голоден. В этом премудрость Бога.
Осёл же кричал на это И-А.



Праздник осла

1


Но на этом месте молебна не мог Заратустра больше сдерживать себя,
сам закричал И-А ещё громче, чем осёл, и бросился в середину своих
обезумевших гостей. Что делаете вы здесь, вы, человеческие дети? воскликнул
он, поднимая молящихся с земли. Горе, если бы вас увидел кто-нибудь другой,
а не Заратустра:
всякий подумал бы, что вы с вашей новой верою стали худшими из
богохульников или самыми неразумными из всех старых баб!
И ты сам, ты, старый папа, как миришься ты с самим собою, что в таком
образе молишься ослу здесь, как Богу?
О Заратустра, отвечал папа, прости мне, но в вопросах Бога я
просвещённее тебя! Так лучше.
Лучше молиться Богу в этом образе, чем без всякого образа. Поразмысли
об этом изречении, мой высокий друг и ты скоро убедишься, что в этом
изречении скрывается мудрость.
Тот, кто говорил Бог есть дух , тот делал до сих пор на земле
величайший шаг к безверию: такие слова на земле не легко исправлять!
Моё старое сердце бьётся и трепещет от того, что ещё есть на земле
чему молиться. Прости это, о Заратустра, старому благочестивому сердцу
папы!
И ты, сказал Заратустра страннику и тени, ты называешь и мнишь
себя свободным духом? И совершаешь здесь подобные идолослужения и обманы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75