Нигде на земле мне не будет теперь лучше, чем у тебя!
Аминь! Да будет так! сказал Заратустра с великим удивлением. Туда
вверх ведёт дорога, там находится пещера Заратустры.
Поистине, я сам охотно проводил бы тебя туда, досточтимый, ибо я
люблю всех благочестивых людей. Но теперь меня поспешно отзывает от тебя
крик о помощи.
В моём царстве ни с кем не должно быть несчастья; пещера моя хорошая
пристань. И больше всего хотел бы я всякого, кто печалится, опять поставить
на твёрдую землю и на твёрдые ноги.
Но кто снимет с плеч твою печаль? Для этого я слишком слаб. Поистине,
долго придётся нам ждать, пока кто-нибудь опять воскресит тебе твоего Бога.
Ибо этот старый Бог не жив более: он основательно умер .
Так говорил Заратустра.
Самый безобразный человек
И опять бежали ноги Заратустры по горам и лесам, и глаза его
непрестанно искали, но нигде не было видно, кого искали они, кто кричал о
помощи и страдал великою скорбью. Всю дорогу, однако, радовался он в сердце
своём и был полон признательности. Какие хорошие вещи, говорил он, подарил
мне, однако, этот день в награду за то, что так скверно начался он! Каких
редких собеседников нашёл я!
Долго придётся пережёвывать мне слова их, как хорошие хлебные зёрна;
и зубам моим придётся измолоть и истолочь их, пока не потекут они в душу
мою, как молоко!
Но когда дорога опять обогнула скалу, сразу изменился ландшафт, и
Заратустра вступил в царство смерти. Здесь торчали чёрные и красные выступы
скал; не было ни травы, ни деревьев, ни пения птиц. Ибо это была долина,
которой избегали все животные, даже хищные звери; и только змеи одной
породы безобразные, толстые, зелёные, состарившись, приползали сюда
умирать. Поэтому называли пастухи эту долину: Смерть змей.
Но Заратустра погрузился в мрачные воспоминания, ибо ему казалось,
что однажды он уже стоял в этой долине. И много тяжёлого вспоминалось ему:
так что шёл он всё тише и тише и наконец остановился совсем. Здесь, открыв
глаза, увидел он перед собою что-то сидевшее на краю дороги, по виду
напоминавшее человека или почти что человека, нечто невыразимое. И
мгновенно охватил Заратустру великий стыд, что пришлось ему своими глазами
увидеть нечто подобное: покраснев до корней седых волос своих, отвернулся
он и хотел уже бежать из этого скверного места. Вдруг мёртвая пустыня
огласилась шипевшими и хрипевшими звуками, поднимавшимися из самой земли,
подобно тому как ночью шипит и хрипит вода в засорившейся водопроводной
трубе; наконец эти звуки сложились в человеческий голос и человеческую речь
и она так гласила:
Заратустра! Заратустра! Разгадай загадку мою! Говори, говори! Что
такое месть свидетелю?
Я предостерегаю тебя, здесь скользкий лёд! Смотри, смотри, как бы
гордость твоя не сломала здесь ногу себе!
Ты считаешь себя мудрым, ты, гордый Заратустра! Так разгадай же
загадку, ты, щелкун твёрдых орешков, загадку, которую представляю я! Скажи:
кто я!
Но когда Заратустра услыхал слова эти, как думаете вы, что
случилось с душою его? Сострадание овладело им, и вдруг он упал ниц, как
дуб, долго сопротивлявшийся многим дровосекам, тяжело, внезапно, пугая даже
тех, кто хотел срубить его. Но вот он снова поднялся с земли, и лицо его
сделалось суровым.
Я отлично узнаю тебя, сказал он голосом, звучавшим, как медь, ты
убийца Бога! Пусти меня.
Ты не вынес того, кто видел тебя, кто всегда и насквозь видел тебя,
самого безобразного человека! Ты отомстил этому свидетелю!
Так говорил Заратустра и хотел идти, но невыразимый схватил его за
край одежды и снова стал клокотать и подыскивать слова. Останься! сказал он
наконец
останься! Не проходи мимо! Я угадал, какой топор сразил тебя: хвала
тебе, о Заратустра, что ты снова встал!
Ты угадал, я знаю это, каково тому, кто его убил, убийце Бога.
Останься! Присядь ко мне, это будет не напрасно.
К кому же стремился я, как не к тебе? Останься, сядь! Но не смотри на
меня! Почти этим безобразие моё!
Они преследуют меня теперь ты последнее убежище моё. Не ненавистью
своей, не своими ищейками о, над таким преследованием смеялся бы я,
гордился бы им и радовался ему!
Разве успех не был доселе на стороне хорошо преследуемых? И кто
хорошо преследует, легко научится следовать раз уж он очутился позади! Но
от их сострадания
от их сострадания бегу я и прибегаю к тебе. О Заратустра, защити
меня, ты последнее убежище моё, ты единственный, разгадавший меня:
ты угадал, каково тому, кто убил его. Останься! И если ты хочешь
идти, ты, нетерпеливый, не ходи дорогою, какою я шёл. Эта дорога плохая.
Ты сердишься, что я так долго уже заикаюсь и спотыкаюсь? Что я даю
уже советы тебе? Но знай, что это я, самый безобразный человек,
у которого самые большие и тяжёлые ноги. Где я шёл, там дорога
плохая. Я обращаю все дороги в смерть и позор.
Но по тому, как ты прошёл молча мимо меня, как ты покраснел, я это
видел, я узнал в тебе Заратустру.
Всякий другой бросил бы мне милостыню свою, сострадание своё, взором
и речью. Но для этого я недостаточно нищий, это угадал ты
для этого я слишком богат, богат великим, ужасным, самым
безобразным и невыразимым! Твой стыд, о Заратустра, почтил меня!
С трудом ушёл я из толпы сострадательных, чтобы найти единственного,
который учит нынче: Сострадание навязчиво , тебя, о Заратустра!
будь оно божеским, будь оно человеческим состраданием оно перечит
стыду. И нежелание помочь может быть благороднее, чем эта путающаяся под
ногами добродетель.
Но сострадание называется сегодня у всех маленьких людей самой
добродетелью они не умеют чтить великое несчастье, великое безобразие,
великую неудачу.
Поверх всех их смотрю я, как смотрит собака поверх спин овец,
копошащихся в стадах своих. Это маленькие, мягкошерстные, доброхотные,
серые люди.
Как цапля, закинув голову, с презрением смотрит поверх мелководных
прудов, так смотрю я поверх копошения серых маленьких волн, воль и душ.
Давно уже дано им право, этим маленьким людям, так что дана им
наконец и власть теперь учат они: Хорошо только то, что маленькие люди
называют хорошим .
И истиной называется сегодня то, о чём говорил проповедник, сам
вышедший из них, этот странный святой и защитник маленьких людей, который
свидетельствовал о себе: Я истина .
Этот нескромный давно уже сделал маленьких людей горделивыми он,
учивший огромному заблуждению, когда он учил: Я истина .
Отвечал ли кто нескромному учтивее? Но ты, о Заратустра, прошёл мимо
него и говорил: Нет! Нет! Трижды нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75