Кого окружает пламя ревности, тот обращает наконец, подобно
скорпиону, отравленное жало на самого себя.
Ах, брат мой, разве ты никогда ещё не видел, как добродетель клевещет
на себя и жалит самое себя?
Человек есть нечто, что должно превзойти; и оттого должен ты любить
свои добродетели ибо от них ты погибнешь.
Так говорил Заратустра.



О бледном преступнике


Вы не хотите убивать, вы, судьи и жертвоприносители, пока животное не
наклонит головы? Взгляните, бледный преступник склонил голову, из его глаз
говорит великое презрение.
Моё Я есть нечто, что должно превзойти: моё Я служит для меня
великим презрением к человеку так говорят глаза его.
То, что он сам осудил себя, было его высшим мгновением; не
допускайте, чтобы тот, кто возвысился, опять опустился в свою пропасть!
Нет спасения для того, кто так страдает от себя самого, кроме быстрой
смерти.
Ваше убийство, судьи, должно быть жалостью, а не мщением. И, убивая,
блюдите, чтобы сами вы оправдывали жизнь!
Недостаточно примириться с тем, кого вы убиваете. Ваша печаль да
будет любовью к сверхчеловеку: так оправдаете вы свою всё ещё жизнь!
Враг должны вы говорить, а не злодей ; больной должны вы говорить, а
не негодяй ; сумасшедший должны вы говорить, а не грешник .
И ты, красный судья, если бы ты громко сказал всё, что ты совершил
уже в мыслях, каждый закричал бы: Прочь эту скверну и этого ядовитого
червя!
Но одно мысль, другое дело, третье образ дела. Между ними не
вращается колесо причинности.
Образ сделал этого бледного человека бледным. На высоте своего дела
был он, когда он совершал его; но он не вынес его образа, когда оно
совершилось.
Всегда смотрел он на себя как на свершителя одного свершения.
Безумием называю я это: исключение обернулось ему сущностью его.
Черта околдовывает курицу; чертовщина, которой он отдался,
околдовывает его бедный разум безумием после дела называю я это.
Слушайте вы, судьи! Другое безумие существует ещё это безумие перед
делом. Ах, вы вползли недостаточно глубоко в эту душу!
Так говорит красный судья: но ради чего убил этот преступник? Он
хотел ограбить .
Но я говорю вам: душа его хотела крови, а не грабежа он жаждал
счастья ножа!
Но его бедный разум не понял этого безумия и убедил его. Что толку в
крови! говорил он. Не хочешь ли ты по крайней мере совершить при этом
грабёж? Отмстить?
И он послушался своего бедного разума: как свинец, легла на него его
речь и вот, убивая, он ограбил. Он не хотел стыдиться своего безумия.
И теперь опять свинец его вины лежит на нём, и опять его бедный разум
стал таким затёкшим, таким расслабленным, таким тяжёлым.
Если бы только он мог тряхнуть головою, его бремя скатилось бы вниз;
но кто тряхнёт эту голову?
Что такое этот человек? Куча болезней, через дух проникающих в мир:
там ищут они своей добычи.
Что такое этот человек? Клубок диких змей, которые редко вместе
бывают спокойны, и вот они расползаются и ищут добычи в мире.
Взгляните на это бедное тело! Что оно выстрадало и чего страстно
желало, вот что пыталась объяснить себе эта бедная душа она объясняла это
как радость убийства и алчность к счастью ножа.
Кто теперь становится больным, на того нападает зло, которое теперь
считается злом: страдание хочет он причинять тем самым, что ему причиняет
страдание. Но были другие времена и другое зло и добро.
Некогда были злом сомнение и воля к самому себе. Тогда становился
больной еретиком и колдуном: как еретик и колдун, страдал он и хотел
заставить страдать других.
Но это не вмещается в ваши уши: это вредит вашим добрым, говорите вы
мне. Но что мне за дело до ваших добрых!
Многое в ваших добрых вызывает во мне отвращение, и поистине не их
зло. Я хотел бы, чтобы безумие охватило их, от которого они бы погибли, как
этот бледный преступник!
Поистине, я хотел бы, чтобы их безумие называлось истиной, или
верностью, или справедливостью; но у них есть своя добродетель, чтобы долго
жить в жалком довольстве собою.
Я перила моста на стремительном потоке: держись за меня, кто может за
меня держаться. Но вашим костылём не служу я.
Так говорил Заратустра.



О чтении и письме


Из всего написанного люблю я только то, что пишется своей кровью.
Пиши кровью и ты узнаешь, что кровь есть дух.
Не легко понять чужую кровь: я ненавижу читающих бездельников.
Кто знает читателя, тот ничего не делает для читателя. Ещё одно
столетие читателей и дух сам будет смердеть.
То, что каждый имеет право учиться читать, портит надолго не только
писание, но и мысль.
Некогда дух был Богом, потом стал человеком, а ныне становится он
даже чернью.
Кто пишет кровью и притчами, тот хочет, чтобы его не читали, а
заучивали наизусть.
В горах кратчайший путь с вершины на вершину; но для этого надо иметь
длинные ноги. Притчи должны быть вершинами: и те, к кому говорят они,
большими и рослыми.
Воздух разрежённый и чистый, опасность близкая и дух, полный
радостной злобы, всё это хорошо идёт одно к другому.
Я хочу, чтобы вокруг меня были кобольды, ибо мужествен я. Мужество
гонит призраки, само создаёт себе кобольдов мужество хочет смеяться.
Я не чувствую больше вместе с вами: эта туча, что я вижу под собой,
эта чернота и тяжесть, над которыми я смеюсь, такова ваша грозовая туча.
Вы смотрите вверх, когда вы стремитесь подняться. А я смотрю вниз,
ибо я поднялся.
Кто из вас может одновременно смеяться и быть высоко?
Кто поднимается на высочайшие горы, тот смеётся над всякой трагедией
сцены и жизни.
Беззаботными, насмешливыми, сильными такими хочет нас мудрость: она
женщина и любит всегда только воина.
Вы говорите мне: жизнь тяжело нести . Но к чему была бы вам ваша
гордость поутру и ваша покорность вечером?
Жизнь тяжело нести; но не притворяйтесь же такими нежными! Мы все
прекрасные вьючные ослы и ослицы.
Что у нас общего с розовой почкой, которая дрожит, ибо капля росы
лежит у неё на теле?
Правда, мы любим жизнь, но не потому, что к жизни, а потому, что к
любви мы привыкли.
В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть
немного разума.
И даже мне, расположенному к жизни, кажется, что мотыльки и мыльные
пузыри и те, кто похож на них среди людей, больше всех знают о счастье.
Зреть, как порхают они, эти лёгкие вздорные ломкие бойкие душеньки
вот что пьянит Заратустру до песен и слёз.
Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы танцевать.
И когда я увидел своего демона, я нашёл его серьёзным, веским,
глубоким и торжественным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75