Теперь ещё всё спит, говорил он, спит также и море. Чуждое, сонное
смотрит его око на меня.
Но ею тёплое дыхание чувствую я. И я чувствую также, что оно грезит.
В грёзах мечется оно на жёстких подушках.
Чу! Как оно стонет от тяжких воспоминаний! Или от недобрых
предчувствий!
Ах, я разделяю твою печаль, тёмное чудовище, и из-за тебя досадую я
на себя самого.
Ах, почему нет в моей руке достаточной силы! Поистине, охотно избавил
бы я тебя от тяжёлых грёз!
И пока Заратустра так говорил, смеялся он с тоскою и горечью над
самим собой. Как! Заратустра! сказал он, ты ещё думаешь утешать море?
Ах, ты, любвеобильный глупец Заратустра, безмерно блаженный в своём
доверии! Но таким был ты всегда: всегда подходил ты доверчиво ко всему
ужасному.
Ты хотел приласкать всех чудовищ. Тёплое дыхание, немного мягкой
шерсти на лапах и ты уже готов был полюбить и привлечь к себе.
Любовь есть опасность для самого одинокого; любовь ко всему, если
только оно живое! Поистине, достойны смеха моя глупость и моя скромность в
любви!
Так говорил Заратустра и опять засмеялся: но тут он вспомнил о своих
покинутых друзьях и, как бы провинившись перед ними своими мыслями, он
рассердился на себя за свои мысли. И вскоре смеющийся заплакал от гнева и
тоски горько заплакал Заратустра.

О призраке и загадке

1


Когда среди моряков распространился слух, что Заратустра находится на
корабле, ибо одновременно с ним сел на корабль человек, прибывший с
блаженных островов, всеми овладело великое любопытство и ожидание. Но
Заратустра молчал два дня и был холоден и глух от печали, так что не
отвечал ни на взгляды, ни на вопросы. К вечеру же второго дня отверз он уши
свои, хотя и продолжал молчать: ибо много необыкновенного и опасного можно
было услышать на этом корабле, пришедшем издалека и собиравшемся плыть ещё
далее. Заратустра же любил всех, кто предпринимает дальние странствования и
не может жить без опасности. И вот, пока слушал он других, развязался его
собственный язык, и лёд сердца его разбился тогда начал он так говорить:
Вам, смелым искателям, испытателям и всем, кто когда-либо плавал
под коварными парусами по страшным морям,
вам, опьянённым загадками, любителям сумерек, чья душа привлекается
звуками свирели ко всякой обманчивой пучине,
ибо вы не хотите нащупывать нить трусливой рукой и, где можете вы
угадать, там ненавидите вы делать выводы,
вам одним расскажу я загадку, которую видел я, призрак, представший
пред самым одиноким.
Мрачный шёл я недавно среди мертвенно-бледных сумерек, мрачный и
суровый, со стиснутыми зубами. Уже не одно солнце закатилось для меня.
Тропинка, капризно извивавшаяся между камнями, злобная, одинокая, не
желавшая ни травы, ни кустарника, эта горная тропинка хрустела под
упрямством ноги моей.
Безмолвно ступая среди насмешливого грохота камней, стирая в прах
камень, о который спотыкалась моя нога, так медленно взбирался я вверх.
Вверх: наперекор духу, увлекавшему меня вниз, в пропасть, духу
тяжести, моему демону и смертельному врагу.
Вверх: хотя он сидел на мне, полукарлик, полукрот; хромой, делая
хромым и меня; вливая свинец в мои уши, свинцовые мысли в мой мозг.
О Заратустра, насмешливо отчеканил он, ты камень мудрости! Как
высоко вознёсся ты, но каждый брошенный камень должен упасть!
О Заратустра, ты камень мудрости, ты камень, пущенный пращою, ты
сокрушитель звёзд! Как высоко вознёсся ты, но каждый брошенный камень
должен упасть!
Приговорённый к самому себе и к побиению себя камнями: о Заратустра,
как далеко бросил ты камень, но на тебя упадёт он!
Карлик умолк; и это длилось долго. Его молчание давило меня; и
поистине, вдвоём человек бывает более одиноким, чем наедине с собою!
Я поднимался, я поднимался, я грезил, я думал, но всё давило меня. Я
походил на больного, которого усыпляет тяжесть страданий его, но которого
снова будит от сна ещё более тяжёлый сон.
Но есть во мне нечто, что называю я мужеством: оно до сих пор убивало
во мне уныние. Это мужество заставило меня наконец остановиться и сказать:
Карлик! Ты! Или я!
Мужество лучшее смертоносное оружие, мужество нападающее: ибо в
каждом нападении есть победная музыка.
Человек же самое мужественное животное: этим победил он всех
животных. Победной музыкой преодолел он всякое страдание; а человеческое
страдание самое глубокое страдание.
Мужество побеждает даже головокружение на краю пропасти; а где же
человек не стоял бы на краю пропасти! Разве смотреть в себя самого не
значит смотреть в пропасть!
Мужество лучшее смертоносное оружие: мужество убивает даже
сострадание. Сострадание же есть наиболее глубокая пропасть: ибо, насколько
глубоко человек заглядывает в жизнь, настолько глубоко заглядывает он и в
страдание.
Мужество лучшее смертоносное оружие, мужество нападающее: оно
забивает даже смерть до смерти, ибо оно говорит: Так это была жизнь? Ну что
ж! Ещё раз!
Но в этих словах громко звучит победная музыка. Имеющий уши да
слышит.



2


Стой, карлик! сказал я. Я! Или ты! Но я сильнейший из нас двоих: ты
не знаешь самой бездонной мысли моей! Её бремени ты не мог бы нести!
Тут случилось то, что облегчило меня: назойливый карлик спрыгнул с
моих плеч! Съёжившись, он сел на камень против меня. Путь, где мы
остановились, лежал через ворота.
Взгляни на эти ворота, карлик! продолжал я. У них два лица. Две
дороги сходятся тут: по ним никто ещё не проходил до конца.
Этот длинный путь позади он тянется целую вечность. А этот длинный
путь впереди другая вечность.
Эти пути противоречат один другому, они сталкиваются лбами, и именно
здесь, у этих ворот, они сходятся вместе. Название ворот написано вверху:
Мгновенье .
Но если кто-нибудь по ним пошёл бы дальше и дальше всё и дальше, то
думаешь ли, ты, карлик, что эти два пути себе противоречили бы вечно?
Всё прямое лжёт, презрительно пробормотал карлик. Всякая истина
крива, само время есть круг .
Дух тяжести, проговорил я с гневом, не притворяйся, что это так
легко! Или я оставлю тебя здесь, где ты сидишь, хромой уродец, а я ведь нёс
тебя наверх!
Взгляни, продолжал я, на это Мгновенье! От этих врат Мгновенья уходит
длинный, вечный путь назад: позади нас лежит вечность.
Не должно ли было всё, что может идти, уже однажды пройти этот путь?
Не должно ли было всё, что может случиться, уже однажды случиться,
сделаться, пройти?
И если всё уже было что думаешь ты, карлик, об этом Мгновенье? Не
должны ли были и эти ворота уже однажды быть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75