Но всё жевать и переваривать это настоящая порода свиньи! Постоянно
говорить И-А этому научился только осёл и кто брат ему по духу!
Густая жёлтая и яркая алая краски: их требует мой вкус, примешивающий
кровь во все цвета. Но кто окрашивает дом свой белой краской, обнаруживает
выбеленную душу.
Одни влюблены в мумии, другие в призраки; и те и другие одинаково
враждебны всякой плоти и крови о, как противны они моему вкусу! Ибо я люблю
кровь.
И там не хочу я жить и обитать, где каждый плюёт и плюётся: таков мой
вкус лучше стал бы я жить среди воров и клятвопреступников. Никто не носит
золота во рту.
Но ещё противнее мне все прихлебатели; и самое противное животное,
какое встречал я среди людей, назвал я паразитом: оно не хотело любить и,
однако, хотело жить от любви.
Несчастными называю я всех, у кого один только выбор: сделаться лютым
зверем или лютым укротителем зверей, у них не построил бы я шатра своего.
Несчастными называю я также и тех, кто всегда должен быть на страже,
противны они моему вкусу; все эти мытари и торгаши, короли и прочие
охранители страны и лавок.
Поистине, я также основательно научился быть на страже, но только на
страже самого себя. И прежде всего научился я стоять, и ходить, и бегать, и
прыгать, и лазить, и танцевать.
Ибо в том моё учение: кто хочет научиться летать, должен сперва
научиться стоять, и ходить, и бегать, и лазить, и танцевать, нельзя сразу
научиться летать!
По верёвочной лестнице научился я влезать во многие окна, проворно
влезал я на высокие мачты: сидеть на высоких мачтах познания казалось мне
немалым блаженством,
гореть малым огнём на высоких мачтах: хотя малым огнём, но большим
утешением для севших на мель корабельщиков и для потерпевших
кораблекрушение!
Многими путями и способами дошёл я до моей истины: не по одной
лестнице поднимался я на высоту, откуда взор мой устремлялся в мою даль.
И всегда неохотно спрашивал я о дорогах это всегда было противно
моему вкусу! Я лучше сам вопрошал и испытывал дороги.
Испытывать и вопрошать было всем моим хождением и поистине, даже
отвечать надо научиться на этот вопрос! Но таков мой вкус:
ни хороший, ни дурной, но мой вкус, которого я не стыжусь и не
прячу.
Это теперь мой путь, а где же ваш? так отвечал я тем, кто спрашивал
меня о пути . Ибо пути вообще не существует!
Так говорил Заратустра.



О старых и новых скрижалях

1


Здесь сижу я и жду; все старые, разбитые скрижали вокруг меня, а
также новые, наполовину исписанные. Когда же настанет мой час?
час моего нисхождения, захождения: ибо ещё один раз хочу я пойти к
людям.
Его жду я теперь: ибо сперва должны мне предшествовать знамения, что
мой час настал, именно, смеющийся лев со стаей голубей.
А пока говорю я сам с собою, как тот, у кого есть время. Никто не
рассказывает мне ничего нового, поэтому я рассказываю себе о самом себе.

2


Когда я пришёл к людям, я нашёл их застывшими в старом самомнении:
всем им мнилось, что они давно уже знают, что для человека добро и что для
него зло.
Старой утомительной вещью мнилась им всякая речь о добродетели, и,
кто хотел спокойно спать, тот перед отходом ко сну говорил ещё о добре и
зле .
Эту сонливость встряхнул я, когда стал учить: никто не знает ещё, что
добро и что зло, если сам он не есть созидающий!
Но созидающий это тот, кто создаёт цель для человека и даёт земле
её смысл и её будущее: он впервые создаёт добро и зло для всех вещей.
И я велел им опрокинуть старые кафедры и всё, на чем только восседало
это старое самомнение; я велел им смеяться над их великими учителями
добродетели, над их святыми и поэтами, над их избавителями мира.
Над их мрачными мудрецами велел я смеяться им и над теми, кто
когда-либо, как чёрное пугало, предостерегая, сидел на дереве жизни.
На краю их большой улицы гробниц сидел я вместе с падалью и ястребами
и я смеялся над всем прошлым их и гнилым, развалившимся блеском его.
Поистине, подобно проповедникам покаяния и безумцам, изрёк я свой
гнев на всё их великое и малое что всё лучшее их так ничтожно, что всё
худшее их так ничтожно! так смеялся я.
Моё стремление к мудрости так кричало и смеялось во мне, поистине,
она рождена на горах, моя дикая мудрость! моя великая, шумящая крыльями
тоска.
И часто уносило оно меня вдаль, в высоту, среди смеха; тогда летел я,
содрогаясь, как стрела, чрез опьянённый солнцем восторг:
туда, в далёкое будущее, которого не видала ещё ни одна мечта, на
юг более жаркий, чем когда-либо мечтали художники: туда, где боги, танцуя,
стыдятся всяких одежд,
так говорю я в символах и, подобно поэтам, запинаюсь и бормочу: и
поистине, я стыжусь, что ещё должен быть поэтом!
Туда, где всякое становление мнилось мне божественной пляской и
шалостью, а мир выпущенным на свободу, невзнузданным, убегающим обратно к
самому себе,
как вечное бегство многих богов от себя самих и опять новое искание
себя, как блаженное противоречие себе, новое внимание к себе и возвращение
к себе многих богов.
Где всякое время мнилось мне блаженной насмешкой над мгновениями, где
необходимостью была сама свобода, блаженно игравшая с жалом свободы.
Где снова нашёл я своего старого демона и заклятого врага, духа
тяжести, и всё, что создал он: насилие, устав, необходимость, следствие,
цель, волю, добро и зло.
Разве не должны существовать вещи, над которыми можно было бы
танцевать? Разве из-за того, что есть лёгкое и самое лёгкое, не должны
существовать кроты и тяжёлые карлики?

3


Там же поднял я на дороге слово сверхчеловек и что человек есть
нечто, что должно преодолеть,
что человек есть мост, а не цель; что он радуется своему полдню и
вечеру как пути, ведущему к новым утренним зорям:
слово Заратустры о великом полдне, и что ещё навесил я на человека
как на вторую пурпурную вечернюю зарю.
Поистине, я дал им увидеть даже новые звёзды и новые ночи; и над
тучами и днём и ночью раскинул я смех, как пёстрый шатёр.
Я научил их всем моим думам и всем чаяниям моим: собрать воедино и
вместе нести всё, что есть в человеке отрывочного, загадочного и ужасно
случайного,
как поэт, отгадчик и избавитель от случая, я научил их быть
созидателями будущего и всё, что было, спасти, созидая.
Спасти прошлое в человеке и преобразовать всё, что было , пока воля
не скажет: Но так хотела я! Так захочу я .
Это назвал я им избавлением, одно лишь это учил я их называть
избавлением.
Теперь я жду своего избавления, чтобы пойти к ним в последний раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75