и он отрёкся от всякой усталости. Некоторые даже рассказывают, что тогда
плясал и осёл: ибо не напрасно самый безобразный человек напоил его вином.
Это было так, может быть, и иначе; и если действительно осёл не плясал в
тот вечер, всё-таки случились тогда ещё более великие и диковинные вещи,
чем танец осла. Одним словом, как гласит поговорка Заратустры: ну так что
же!
2
Заратустра же, пока это происходило с самым безобразным человеком,
стоял как опьянённый: его взор потух, его язык заплетался, его ноги
дрожали. И кто сумел бы отгадать, какие мысли бежали тогда по душе
Заратустры? Но видно было, что дух его отступил от него, бежал впереди и
находился где-то в широкой дали, блуждая, как сказано в писании, над
высокой скалой, между двух морей,
между прошедшим и будущим, как тяжёлая туча . Но мало-помалу, пока
высшие люди поддерживали его, немного пришёл он в себя и отстранил рукою
толпу озабоченных почитателей; однако он не говорил. Но вдруг повернул он
быстро голову, ибо казалось, что он услышал что-то; тогда приложил он палец
к губам и сказал: Идём!
И тотчас водворилась тишина и тайна вокруг него; а из глубины
медленно доносился звук колокола. Заратустра прислушивался к нему, также
как и высшие люди; потом он вторично приложил палец к губам и опять сказал:
Идём! Идём! Полночь приближается! и голос его изменился. Но он всё ещё не
трогался с места тогда водворилась ещё большая тишина и ещё большая тайна,
и весь мир прислушивался, даже осёл и почётные звери Заратустры, орёл и
змея, а также пещера Заратустры, большая холодная луна и даже сама ночь.
Заратустра же в третий раз приложил палец к губам и сказал:
Идём! Идём! Идём! Начнём теперь странствовать! Час настал! Начнём
странствовать ночью!
3
Полночь приближается, о высшие люди, и вот скажу я вам нечто на ухо,
как этот старый колокол говорит мне на ухо,
с такой же таинственностью, с таким же ужасом, с такой же
сердечностью, с какой говорит ко мне этот полночный колокол, переживший
больше, чем человек:
уже отсчитавший болезненные удары сердца ваших отцов, ах! ах! как
она вздыхает! как она смеётся во сне! старая, глубокая, глубокая полночь!
Тише! Тише! Слышится многое, что не смеет днём говорить о себе; но
теперь, когда воздух чист, когда стихает шум сердец ваших,
теперь говорится оно, теперь слышится, теперь крадётся оно в ночные
бодрствующие души: ах! ах! как она вздыхает! как она смеётся во сне!
разве не слышишь ты, с какой таинственностью, с каким ужасом, с
какой сердечностью говорит к тебе старая, глубокая, глубокая полночь?
О, внемли, друг!
4
Горе мне! Куда девалось время? Не опустился ли я в глубокие родники?
Мир спит
Ах! Ах! Пёс воет, луна сияет. Я предпочитаю умереть, умереть, чем
сказать вам, о чём сейчас думает моё полночное сердце.
Вот я уже умер. Свершилось. Паук, зачем ткёшь ты паутину вокруг меня?
Ты хочешь крови? Ах! Ах! Роса падает, час приближается
час, когда знобит меня и я мёрзну, час, который спрашивает,
неустанно спрашивает: у кого достаточно мужества для этого?
кому быть господином земли? Кто скажет: так должны вы течь, вы,
большие и малые реки!
час приближается: о человек, о высший человек, внемли! эта речь для
тонких ушей, для твоих ушей что полночь тихо скажет вдруг?
5
Меня уносит, душа моя танцует. Ежедневный труд! Ежедневный труд! Кому
быть господином земли?
Месяц холоден, ветер молчит. Ах! Ах! Летали ли вы уже достаточно
высоко? Вы плясали: но ноги ещё не крылья.
О добрые плясуны, теперь всякая радость миновала: вино прокисло, все
кубки разбились, могилы заговорили.
Вы летали недостаточно высоко теперь заговорили могилы: Спасите же
мёртвых! Почему длится так долго ночь? Не опьяняет ли нас луна?
О высшие люди, спасите же могилы, воскресите трупы! Ах, почему гложет
ещё червь? Приближается, приближается час,
колокол глухо звучит, сердце ещё хрипит, червь ещё гложет, червь
сердца. Ах! Ах! Мир так глубок!
6
Сладкозвучная лира! Сладкозвучная лира! Я люблю звук твоих струн,
этот опьянённый квакающий звук! как медленно, как издалека доносится до
меня твой звук, издалека, с прудов любви!
Ты, старый колокол, ты, сладкозвучная лира! Все скорби разрывали
сердце тебе, скорбь отца, скорбь дедов, скорбь прадедов; речь твоя стала
зрелой,
зрелой, подобно золотой осени и полдню, подобно моему сердцу
отшельника, теперь говоришь ты: мир сам созрел, лоза зарумянилась,
теперь хочет он умереть, умереть от счастья. О высшие люди,
чувствуете ли вы запах? Тайно поднимается запах,
благоухание, запах вечности, запах золотистого вина, потемневшего и
блаженно-красного от старого счастья,
от опьянелого счастья смерти, от счастья полуночи, которое поёт:
мир так глубок, как день помыслить бы не смог!
7
Оставь меня! Оставь меня! Я слишком чист для тебя. Не дотрагивайся до
меня! Разве мой мир сейчас не стал совершенным?
Моя кожа слишком чиста для твоих рук. Оставь меня, ты, глупый,
бестолковый, душный день! Разве полночь не светлее?
Самые чистые должны быть господами земли, самые непознанные, самые
сильные, души полночные, которые светлее и глубже всякого дня.
О день, ты ощупью идёшь за мной? Ты протягиваешь руки за моим
счастьем? Для тебя я богат, одинокий, для тебя я клад и сокровищница?
О мир, ты хочешь меня? Разве для тебя я от мира? Разве я набожен?
Разве я божествен? Но день и мир, вы слишком грубы,
имейте более ловкие руки, прострите их к более глубокому счастью, к
более глубокому несчастью, прострите их к какому-нибудь Богу, но не
простирайте их ко мне,
моё несчастье, моё счастье глубоки, ты, дивный день, но всё же я не
Бог и не ад Божий: мир это скорбь до всех глубин.
8
Скорбь Бога глубже, о дивный мир! Простри руки к скорби Бога, а не ко
мне! Что я! Опьянённая сладкозвучная лира,
полночная лира, звук колокола, которого никто не понимает, но
который должен говорить перед глухими, о высшие люди! Ибо вы не понимаете
меня!
Свершилось! Свершилось! О юность! О полдень! О послеполудень! Теперь
наступил вечер, и ночь, и полночь, пёс воет, ветер,
разве ветер не пёс? Он визжит, он тявкает, он воет. Ах! Ах! Как она
вздыхает, как она смеётся, как она хрипит и охает, эта полночь!
Как она сейчас трезво говорит, эта пьяная мечтательница! Она, должно
быть, перепила своё опьянение? она стала чересчур бодрой? она снова
пережёвывает?
свою скорбь пережёвывает она во сне, старая, глубокая полночь, и
ещё больше свою радость. Ибо это радость, когда уже скорбь глубока:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75