- разве вы решились бы когда-нибудь назвать Иудой? - Разве вы, дорогой мой, - говорил мой отец, учтивейшим образом кладя вам руку на грудь, - тем мягким и неотразимым piano, которого обязательно требует argumentum ad hominem - разве вы, если бы какой-нибудь христопродавец предложил это имя для вашего мальчика и поднес вам при этом свой кошелек, разве вы согласились бы на такое надругательство над вашим сыном? - - Ах, боже мой! - говорил он, поднимая кверху глаза, - если у меня правильное представление о вашем характере, сэр, - вы на это не способны; - вы бы отнеслись с негодованием к этому предложению; - вы бы с отвращением швырнули соблазн в лицо соблазнителю.
Величие духа, явленное вашим поступком, которым я восхищаюсь, и обнаруженное вами во всей этой истории великолепное презрение к деньгам поистине благородны; - но высшей похвалы достоин принцип, которым вы руководствовались, - а именно: ваша родительская любовь, в согласии с высказанной здесь гипотезой, подсказала вам, что если бы сын ваш назван был Иудой, - то мысль о гнусном предательстве, неотделимая от этого имени, всю жизнь сопровождала бы его, как тень, и в конце концов сделала бы из него скрягу и подлеца, невзирая на ваш, сэр, добрый пример.
Я не встречал человека, способного отразить этот довод. - - Но ведь если уж говорить правду о моем отце, - то он был прямо-таки неотразим, как в речах своих, так и в словопрениях; - он был прирожденный оратор: ???????????. - Убедительность, так сказать, опережала каждое его слово, элементы логики и риторики были столь гармонически соединены в нем, - и вдобавок он столь тонко чувствовал слабости и страсти своего собеседника, - - что сама Природа могла бы свидетельствовать о нем: «этот человек красноречив». Короче говоря, защищал ли он слабую или сильную сторону вопроса, и в том и в другом случае нападать на него было опасно. - - - А между тем, как это ни странно, он никогда не читал ни Цицерона, ни Квинтилиана «De Oratore», ни Исократа, ни Аристотеля, ни Лонгина из древних; - - ни Фоссия, ни Скиоппия, ни Рама, ни Фарнеби из новых авторов; - и, что еще более удивительно, ни разу в жизни не высек он в уме своем ни малейшей искорки ораторских тонкостей хотя бы беглым чтением Кракенторпа или Бургередиция, или какого-нибудь другого голландского логика или комментатора; он не знал даже, в чем заключается различие между argumentum ad ignorantiam и argumentum ad hominem; так что, я хорошо помню, когда он привез меня для зачисления в колледж Иисуса в ***, - достойный мой наставник и некоторые члены этого ученого общества справедливо поражены были, - что человек, не знающий даже названий своих орудий, способен так ловко ими пользоваться.
А пользоваться ими по мере своих сил отец мой принужден был беспрестанно; - - ведь ему приходилось защищать тысячу маленьких парадоксов комического характера, - - большая часть которых, я в этом убежден, появилась сначала в качестве простых чудачеств на правах vive la bagatelle; позабавившись ими с полчаса и изощрив на них свое остроумие, он оставлял их до другого раза.
Я высказываю это не просто как гипотезу или догадку о возникновении и развитии многих странных воззрений моего отца, - но чтобы предостеречь просвещенного читателя против неосмотрительного приема таких гостей, которые, после многолетнего свободного и беспрепятственного входа в наш мозг, - в заключение требуют для себя права там поселиться, - действуя иногда подобно дрожжам, - но гораздо чаще по способу нежной страсти, которая начинается с шуток, - а кончается совершенно серьезно.
Было ли то проявлением чудачества моего отца, - или его здравый смысл стал под конец жертвой его остроумия, - и в какой мере во многих своих взглядах, пусть даже странных, он был совершенно прав, - - читатель, дойдя до них, решит сам. Здесь же я утверждаю только то, что в своем взгляде на влияние христианских имен, каково бы ни было его происхождение, он был серьезен; - тут он всегда оставался верен себе; - - тут он был систематичен и, подобно всем систематикам, готов был сдвинуть небо и землю и все на свете перевернуть для подкрепления своей гипотезы. Словом, повторяю опять: - он был серьезен! - и потому терял всякое терпение, видя, как люди, особенно высокопоставленные, которым следовало бы быть более просвещенными, - - проявляют столько же - а то и больше - беспечности и равнодушия при выборе имени для своих детей, как при выборе кличек Понто или Купидон для своих щенков.
- Дурная это манера, - говорил он, - и особенно в ней неприятно то, что с выбранным злонамеренно или неосмотрительно дрянным именем дело обстоит не так, как, скажем, с репутацией человека, которая, если она замарана, может быть потом обелена - - - и рано или поздно, если не при жизни человека, то, по крайней мере, после его смерти, - так или иначе восстановлена в глазах света; но то пятно, - - говорил он, - никогда не смывается; - он сомневался даже, чтобы постановление парламента могло тут что-нибудь сделать. - - Он знал не хуже вашего, что законодательная власть в известной мере полномочна над фамилиями; - но по очень веским соображениям, которые он мог привести, она никогда еще не отваживалась, - говорил он, - сделать следующий шаг.
Замечательно, что хотя отец мой, вследствие этого мнения, питал, как я вам говорил, сильнейшее пристрастие и отвращение к некоторым именам, - однако наряду с ними существовало еще множество имен, которые были в его глазах настолько лишены как положительных, так и отрицательных качеств, что он относился к ним с полным равнодушием. Джек, Дик и Том были именами такого сорта; отец называл их нейтральными, - утверждая без всякой иронии, что с сотворения мира имена эти носило, по крайней мере, столько же негодяев и дураков, сколько мудрых и хороших людей, - так что, по его мнению, влияния их, как в случае равных сил, действующих друг против друга в противоположных направлениях, взаимно уничтожались; по этой причине он часто заявлял, что не ценит подобное имя ни в грош. Боб, имя моего брата, тоже принадлежало к этому нейтральному разряду христианских имен, очень мало влиявших как в ту, так и в другую сторону; и так как отец мой находился случайно в Эпсоме, когда оно было ему дано, - то он часто благодарил бога за то, что оно не оказалось худшим. Имя Андрей было для него чем-то вроде отрицательной величины в алгебре, - оно было хуже, чем ничего, - говорил отец. - Имя Вильям он ставил довольно высоко, - - зато имя Нампс он опять-таки ставил очень низко, - а уж Ник, по его словам, было не имя, а черт знает что.
Но из всех имен на свете он испытывал наиболее непобедимое отвращение к Тристраму; - не было в мире вещи, о которой он имел бы такое низкое и уничтожающее мнение, как об этом имени, - будучи убежден, что оно способно произвести in rerum natura лишь что-нибудь крайне посредственное и убогое;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Величие духа, явленное вашим поступком, которым я восхищаюсь, и обнаруженное вами во всей этой истории великолепное презрение к деньгам поистине благородны; - но высшей похвалы достоин принцип, которым вы руководствовались, - а именно: ваша родительская любовь, в согласии с высказанной здесь гипотезой, подсказала вам, что если бы сын ваш назван был Иудой, - то мысль о гнусном предательстве, неотделимая от этого имени, всю жизнь сопровождала бы его, как тень, и в конце концов сделала бы из него скрягу и подлеца, невзирая на ваш, сэр, добрый пример.
Я не встречал человека, способного отразить этот довод. - - Но ведь если уж говорить правду о моем отце, - то он был прямо-таки неотразим, как в речах своих, так и в словопрениях; - он был прирожденный оратор: ???????????. - Убедительность, так сказать, опережала каждое его слово, элементы логики и риторики были столь гармонически соединены в нем, - и вдобавок он столь тонко чувствовал слабости и страсти своего собеседника, - - что сама Природа могла бы свидетельствовать о нем: «этот человек красноречив». Короче говоря, защищал ли он слабую или сильную сторону вопроса, и в том и в другом случае нападать на него было опасно. - - - А между тем, как это ни странно, он никогда не читал ни Цицерона, ни Квинтилиана «De Oratore», ни Исократа, ни Аристотеля, ни Лонгина из древних; - - ни Фоссия, ни Скиоппия, ни Рама, ни Фарнеби из новых авторов; - и, что еще более удивительно, ни разу в жизни не высек он в уме своем ни малейшей искорки ораторских тонкостей хотя бы беглым чтением Кракенторпа или Бургередиция, или какого-нибудь другого голландского логика или комментатора; он не знал даже, в чем заключается различие между argumentum ad ignorantiam и argumentum ad hominem; так что, я хорошо помню, когда он привез меня для зачисления в колледж Иисуса в ***, - достойный мой наставник и некоторые члены этого ученого общества справедливо поражены были, - что человек, не знающий даже названий своих орудий, способен так ловко ими пользоваться.
А пользоваться ими по мере своих сил отец мой принужден был беспрестанно; - - ведь ему приходилось защищать тысячу маленьких парадоксов комического характера, - - большая часть которых, я в этом убежден, появилась сначала в качестве простых чудачеств на правах vive la bagatelle; позабавившись ими с полчаса и изощрив на них свое остроумие, он оставлял их до другого раза.
Я высказываю это не просто как гипотезу или догадку о возникновении и развитии многих странных воззрений моего отца, - но чтобы предостеречь просвещенного читателя против неосмотрительного приема таких гостей, которые, после многолетнего свободного и беспрепятственного входа в наш мозг, - в заключение требуют для себя права там поселиться, - действуя иногда подобно дрожжам, - но гораздо чаще по способу нежной страсти, которая начинается с шуток, - а кончается совершенно серьезно.
Было ли то проявлением чудачества моего отца, - или его здравый смысл стал под конец жертвой его остроумия, - и в какой мере во многих своих взглядах, пусть даже странных, он был совершенно прав, - - читатель, дойдя до них, решит сам. Здесь же я утверждаю только то, что в своем взгляде на влияние христианских имен, каково бы ни было его происхождение, он был серьезен; - тут он всегда оставался верен себе; - - тут он был систематичен и, подобно всем систематикам, готов был сдвинуть небо и землю и все на свете перевернуть для подкрепления своей гипотезы. Словом, повторяю опять: - он был серьезен! - и потому терял всякое терпение, видя, как люди, особенно высокопоставленные, которым следовало бы быть более просвещенными, - - проявляют столько же - а то и больше - беспечности и равнодушия при выборе имени для своих детей, как при выборе кличек Понто или Купидон для своих щенков.
- Дурная это манера, - говорил он, - и особенно в ней неприятно то, что с выбранным злонамеренно или неосмотрительно дрянным именем дело обстоит не так, как, скажем, с репутацией человека, которая, если она замарана, может быть потом обелена - - - и рано или поздно, если не при жизни человека, то, по крайней мере, после его смерти, - так или иначе восстановлена в глазах света; но то пятно, - - говорил он, - никогда не смывается; - он сомневался даже, чтобы постановление парламента могло тут что-нибудь сделать. - - Он знал не хуже вашего, что законодательная власть в известной мере полномочна над фамилиями; - но по очень веским соображениям, которые он мог привести, она никогда еще не отваживалась, - говорил он, - сделать следующий шаг.
Замечательно, что хотя отец мой, вследствие этого мнения, питал, как я вам говорил, сильнейшее пристрастие и отвращение к некоторым именам, - однако наряду с ними существовало еще множество имен, которые были в его глазах настолько лишены как положительных, так и отрицательных качеств, что он относился к ним с полным равнодушием. Джек, Дик и Том были именами такого сорта; отец называл их нейтральными, - утверждая без всякой иронии, что с сотворения мира имена эти носило, по крайней мере, столько же негодяев и дураков, сколько мудрых и хороших людей, - так что, по его мнению, влияния их, как в случае равных сил, действующих друг против друга в противоположных направлениях, взаимно уничтожались; по этой причине он часто заявлял, что не ценит подобное имя ни в грош. Боб, имя моего брата, тоже принадлежало к этому нейтральному разряду христианских имен, очень мало влиявших как в ту, так и в другую сторону; и так как отец мой находился случайно в Эпсоме, когда оно было ему дано, - то он часто благодарил бога за то, что оно не оказалось худшим. Имя Андрей было для него чем-то вроде отрицательной величины в алгебре, - оно было хуже, чем ничего, - говорил отец. - Имя Вильям он ставил довольно высоко, - - зато имя Нампс он опять-таки ставил очень низко, - а уж Ник, по его словам, было не имя, а черт знает что.
Но из всех имен на свете он испытывал наиболее непобедимое отвращение к Тристраму; - не было в мире вещи, о которой он имел бы такое низкое и уничтожающее мнение, как об этом имени, - будучи убежден, что оно способно произвести in rerum natura лишь что-нибудь крайне посредственное и убогое;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151