Но здесь ум в себе самом содержит все факты и все данные, могущие служить доказательством; - сознает ткань, которую он соткал; - ему известны ее плотность и чистота, а также точная доля участия каждой страсти в вышивании различных узоров, нарисованных перед ним добродетелью или пороком».
- Язык хороший, и Трим, по-моему, читает превосходно, - сказал отец.
«А так как совесть есть не что иное, как присущее уму знание всего этого в соединении с одобрительным или порицающим суждением, которое он неизбежно выносит обо всех последовательно совершавшихся нами поступках, - то ясно, скажете вы, из самых наших предпосылок ясно, что всякий раз, когда это внутреннее свидетельство показывает против нас и мы выступаем самообвинителями, - мы непременно должны быть виноваты. - И, наоборот, когда показания эти для нас благоприятны и сердце наше не осуждает нас, - то мы не просто уверены, как утверждает апостол, - а знаем достоверно, как непререкаемый факт, что совесть у нас добрая и сердце, следовательно, тоже доброе».
- В таком случае, апостол совершенно неправ, я так думаю, - сказал доктор Слоп, - а прав протестантский богослов. - Имейте терпение, сэр, - отвечал ему отец, - ибо, я думаю, вскоре окажется, что апостол Павел и протестантский богослов держатся одного и того же мнения. - Они так же далеки друг от друга, как восток и запад, - сказал доктор Слоп; - всему виною тут, - продолжал он, воздев руки, - свобода печати.
- В худшем случае, - возразил дядя Тоби, - всего только свобода проповеди; ведь эта проповедь, по-видимому, не напечатана, да вряд ли когда и будет напечатана.
- Продолжай, Трим, - сказал отец.
«С первого взгляда может показаться, что таково и есть истинное положение дела; и я не сомневаюсь, что познание добра и зла так крепко запечатлено в нашем уме, - что если бы совести нашей никогда не случалось незаметно грубеть от долгой привычки к греху (как о том свидетельствует Писание) - и, подобно некоторым нежным частям нашего тела, постепенно утрачивать от крайнего напряжения и постоянной тяжелой работы ту тонкую чувствительность и восприимчивость, которой ее наделили бог и природа; - если бы этого никогда не случалось; - или если бы верно было то, что себялюбие никогда не оказывает ни малейшего влияния на наши суждения; - или что мелкие низменные интересы никогда не всплывают наверх, не сбивают с толку наши высшие способности и не окутывают их туманом и густым мраком; - - - если бы таким чувствам, как благосклонность и расположение, закрыт был доступ в этот священный трибунал; - если бы остроумие гнушалось там взятками - или стыдилось выступать защитником непозволительных наслаждений; если бы, наконец, мы были уверены, что во время разбора дела корысть всегда стоит в стороне - и страсть никогда не садится на судейское кресло и не выносит приговора вместо разума, которому всегда подобает быть руководителем и вершителем дела; - - если бы все это было действительно так, как мы должны предположить в своем возражении, - то религиозные и нравственные качества наши были бы, без сомнения, в точности такими, как мы сами их себе представляем; - и для оценки виновности или невинности каждого из нас не было бы, в общем, лучшего мерила, нежели степень нашего самоодобрения или самоосуждения.
«Я согласен, что в одном случае, а именно, когда совесть нас обличает (ибо в этом отношении она заблуждается редко), мы действительно виновны, и, если только тут не замешаны ипохондрия и меланхолия, мы можем с уверенностью сказать, что в таких случаях обвинение всегда достаточно обосновано.
«Но предложение обратное не будет истинным, - - именно: каждый раз, как совершена вина, совесть непременно выступает обличителем; если же она молчит, значит, мы невиновны. - Это неверно. - Вот почему излюбленное утешение, к которому ежечасно прибегают иные добрые христиане, - говоря, что они, слава богу, чужды опасений, что, следовательно, совесть у них чиста, так как она спокойна, - в высшей степени обманчиво; - и хотя умозаключение это в большом ходу, хотя правило это кажется с первого взгляда непогрешимым, все-таки, когда вы присмотритесь к нему ближе и проверите его истину обыденными фактами, - вы увидите, к каким серьезным ошибкам приводит неосновательное его применение; - как часто извращается принцип, на котором оно покоится, - как бесследно утрачивается, порой даже истребляется все его значение, да вдобавок еще таким недостойным образом, что в подтверждение этой мысли больно приводить примеры из окружающей жизни.
«Возьмем человека порочного, насквозь развращенного в своих убеждениях; - ведущего себя в обществе самым предосудительным образом; человека, забывшего стыд и открыто предающегося греху, для которого нет никаких разумных оправданий; - греху, посредством которого, наперекор всем естественным побуждениям, он навсегда губит обманутую сообщницу своего преступления; - похищает лучшую часть ее приданого, и не только ей лично наносит бесчестье, но вместе с ней повергает в горе и срамит всю ее добродетельную семью. - Разумеется, вы подумаете, что совесть отравит жизнь такому человеку, - что ее упреки не дадут ему покоя ни днем, ни ночью.
«Увы! Совесть имела все это время довольно других хлопот, ей некогда было нарушать его покой (как упрекал Илия бога Ваала) - - этот домашний бог, может быть, задумался, иди занят был чем-либо, или находился в дороге, а может быть, спал и не мог проснуться.
«Может быть, она выходила в обществе Чести драться на дуэли, - заплатить какой-нибудь карточный долг; - - или внести наложнице грязные деньги, обещанные Похотью. А может быть, все это время Совесть его занята была дома, распинаясь против мелких краж и громя жалкие преступления, поскольку своим богатством и общественным положением сам он застрахован от всякого соблазна покуситься на них; вот почему живет он так же весело (Ну, принадлежи он к нашей церкви, - сказал доктор Слоп, - он не стал бы особенно веселиться), - спит у себя в постели так же крепко, - и в заключение встречает смерть так же безмятежно, - как дай бог человеку самому добродетельному».
- Все это у нас невозможно, - сказал доктор Слоп, оборачиваясь к моему отцу; - такие вещи не могли бы случиться в нашей церкви. - - Ну, а в нашей, - отвечал отец, - случаются сплошь и рядом. - Положим, - сказал доктор Слоп (немного пристыженный откровенным признанием отца), - человек может жить так же дурно и в римской церкви; - зато он не может так спокойно умереть. - Ну, что за важность, - возразил отец с равнодушным видом, - как умирает мерзавец. - Я имею в виду, - отвечал доктор Слоп, - что ему будет отказано в благодетельной помощи последних таинств. - Скажите, пожалуйста, сколько их всех у вас, - задал вопрос дядя Тоби, - вечно я забываю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
- Язык хороший, и Трим, по-моему, читает превосходно, - сказал отец.
«А так как совесть есть не что иное, как присущее уму знание всего этого в соединении с одобрительным или порицающим суждением, которое он неизбежно выносит обо всех последовательно совершавшихся нами поступках, - то ясно, скажете вы, из самых наших предпосылок ясно, что всякий раз, когда это внутреннее свидетельство показывает против нас и мы выступаем самообвинителями, - мы непременно должны быть виноваты. - И, наоборот, когда показания эти для нас благоприятны и сердце наше не осуждает нас, - то мы не просто уверены, как утверждает апостол, - а знаем достоверно, как непререкаемый факт, что совесть у нас добрая и сердце, следовательно, тоже доброе».
- В таком случае, апостол совершенно неправ, я так думаю, - сказал доктор Слоп, - а прав протестантский богослов. - Имейте терпение, сэр, - отвечал ему отец, - ибо, я думаю, вскоре окажется, что апостол Павел и протестантский богослов держатся одного и того же мнения. - Они так же далеки друг от друга, как восток и запад, - сказал доктор Слоп; - всему виною тут, - продолжал он, воздев руки, - свобода печати.
- В худшем случае, - возразил дядя Тоби, - всего только свобода проповеди; ведь эта проповедь, по-видимому, не напечатана, да вряд ли когда и будет напечатана.
- Продолжай, Трим, - сказал отец.
«С первого взгляда может показаться, что таково и есть истинное положение дела; и я не сомневаюсь, что познание добра и зла так крепко запечатлено в нашем уме, - что если бы совести нашей никогда не случалось незаметно грубеть от долгой привычки к греху (как о том свидетельствует Писание) - и, подобно некоторым нежным частям нашего тела, постепенно утрачивать от крайнего напряжения и постоянной тяжелой работы ту тонкую чувствительность и восприимчивость, которой ее наделили бог и природа; - если бы этого никогда не случалось; - или если бы верно было то, что себялюбие никогда не оказывает ни малейшего влияния на наши суждения; - или что мелкие низменные интересы никогда не всплывают наверх, не сбивают с толку наши высшие способности и не окутывают их туманом и густым мраком; - - - если бы таким чувствам, как благосклонность и расположение, закрыт был доступ в этот священный трибунал; - если бы остроумие гнушалось там взятками - или стыдилось выступать защитником непозволительных наслаждений; если бы, наконец, мы были уверены, что во время разбора дела корысть всегда стоит в стороне - и страсть никогда не садится на судейское кресло и не выносит приговора вместо разума, которому всегда подобает быть руководителем и вершителем дела; - - если бы все это было действительно так, как мы должны предположить в своем возражении, - то религиозные и нравственные качества наши были бы, без сомнения, в точности такими, как мы сами их себе представляем; - и для оценки виновности или невинности каждого из нас не было бы, в общем, лучшего мерила, нежели степень нашего самоодобрения или самоосуждения.
«Я согласен, что в одном случае, а именно, когда совесть нас обличает (ибо в этом отношении она заблуждается редко), мы действительно виновны, и, если только тут не замешаны ипохондрия и меланхолия, мы можем с уверенностью сказать, что в таких случаях обвинение всегда достаточно обосновано.
«Но предложение обратное не будет истинным, - - именно: каждый раз, как совершена вина, совесть непременно выступает обличителем; если же она молчит, значит, мы невиновны. - Это неверно. - Вот почему излюбленное утешение, к которому ежечасно прибегают иные добрые христиане, - говоря, что они, слава богу, чужды опасений, что, следовательно, совесть у них чиста, так как она спокойна, - в высшей степени обманчиво; - и хотя умозаключение это в большом ходу, хотя правило это кажется с первого взгляда непогрешимым, все-таки, когда вы присмотритесь к нему ближе и проверите его истину обыденными фактами, - вы увидите, к каким серьезным ошибкам приводит неосновательное его применение; - как часто извращается принцип, на котором оно покоится, - как бесследно утрачивается, порой даже истребляется все его значение, да вдобавок еще таким недостойным образом, что в подтверждение этой мысли больно приводить примеры из окружающей жизни.
«Возьмем человека порочного, насквозь развращенного в своих убеждениях; - ведущего себя в обществе самым предосудительным образом; человека, забывшего стыд и открыто предающегося греху, для которого нет никаких разумных оправданий; - греху, посредством которого, наперекор всем естественным побуждениям, он навсегда губит обманутую сообщницу своего преступления; - похищает лучшую часть ее приданого, и не только ей лично наносит бесчестье, но вместе с ней повергает в горе и срамит всю ее добродетельную семью. - Разумеется, вы подумаете, что совесть отравит жизнь такому человеку, - что ее упреки не дадут ему покоя ни днем, ни ночью.
«Увы! Совесть имела все это время довольно других хлопот, ей некогда было нарушать его покой (как упрекал Илия бога Ваала) - - этот домашний бог, может быть, задумался, иди занят был чем-либо, или находился в дороге, а может быть, спал и не мог проснуться.
«Может быть, она выходила в обществе Чести драться на дуэли, - заплатить какой-нибудь карточный долг; - - или внести наложнице грязные деньги, обещанные Похотью. А может быть, все это время Совесть его занята была дома, распинаясь против мелких краж и громя жалкие преступления, поскольку своим богатством и общественным положением сам он застрахован от всякого соблазна покуситься на них; вот почему живет он так же весело (Ну, принадлежи он к нашей церкви, - сказал доктор Слоп, - он не стал бы особенно веселиться), - спит у себя в постели так же крепко, - и в заключение встречает смерть так же безмятежно, - как дай бог человеку самому добродетельному».
- Все это у нас невозможно, - сказал доктор Слоп, оборачиваясь к моему отцу; - такие вещи не могли бы случиться в нашей церкви. - - Ну, а в нашей, - отвечал отец, - случаются сплошь и рядом. - Положим, - сказал доктор Слоп (немного пристыженный откровенным признанием отца), - человек может жить так же дурно и в римской церкви; - зато он не может так спокойно умереть. - Ну, что за важность, - возразил отец с равнодушным видом, - как умирает мерзавец. - Я имею в виду, - отвечал доктор Слоп, - что ему будет отказано в благодетельной помощи последних таинств. - Скажите, пожалуйста, сколько их всех у вас, - задал вопрос дядя Тоби, - вечно я забываю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151