Для Пеппарда теперь звонили свадебные колокола, звон которых он тщетно жаждал услышать еще двадцать лет назад. Перед ним разворачивались картины будущего, необъятные и застывшие в неподвижности: колоннада Эфесского храма, воздвигнутого древними царями, испещренная письменами на языке любви, пустившей в его сердце такие глубокие корни. Да здравствует Ламприер, Ктесифон его новых надежд! Он ликовал. Лестница в шестьдесят футов высотой, увитая одной-единственной ветвью виноградной лозы, пробила ветхую крышу замка его желаний и низвергла с небес потоки событий и времен. Десятилетия стали мгновениями, а мгновения — пылинками, танцующими в солнечном луче, озарившем ту обетованную страну, которую он покинул много лет назад. Его корабль, — смеялся он про себя, беззвучно и счастливо, — его корабль вернулся. Глаза Марианны с портрета, лежащего на столе, смотрели, как он беспечно откинулся на спинку стула.
— Аннабель, — мысленно произнес Пеппард, а потом, заметив медальон: — Ламприер…
Его друг ушел всего пару минут назад. Пеппард поднялся со стула и взял медальон, собираясь догнать его владельца. Но, направившись к двери, он услышал легкие шаги: кто-то поднимался по лестнице. Значит, ему не о чем беспокоиться. Раздался стук.
— Джон! — радостно крикнул Пеппард. Он отодвинул засов и распахнул дверь.
* * *
Когда дверь дома в переулке Синего якоря захлопнулась за молодым человеком, на улице снова появились две тени. Назим расхаживал взад-вперед на своем сторожевом посту в пятидесяти ярдах от двери, за которой исчез юноша в очках. А еще в пятидесяти ярдах дальше ему почудилось какое-то движение: зашевелилась вторая тень — Ле Мара. Прошел час, и прохожих за это время стало гораздо меньше; лишь изредка появлялись случайные люди, мелькавшие в одиночку или парами в сгустившихся сумерках. Потом улица совсем опустела; осталась только стайка ребятишек, игравших в какую-то шумную игру, что заставило Назима насторожиться. Они носились по улице вшестером или всемером, что-то выкрикивая и гоняясь друг за другом.
Подул резкий северо-восточный ветер, через несколько минут, впрочем, утихший. Если не считать воплей мальчишек и беспокойства Ле Мара, издали угадывавшегося Назимом, воцарилось скучное, однообразное спокойствие.
Потом дверь дома открылась. На пороге появился маленький человек. Он постоял на крыльце, а потом стал жестом подзывать мальчишек. Один из них, долговязый и рыжеволосый, подошел к нему. Обменявшись несколькими фразами, они оба исчезли за дверью. Остальные ребятишки вернулись к игре. Прошла пара минут, и рыжеволосый мальчуган снова возник на пороге. Он закрыл за собой дверь и зашагал по направлению к Назиму. Он сжимал в руке письмо. Назим вышел ему навстречу из скрывавших его теней. Мальчик резко остановился и застыл на месте от неожиданности. Они столкнулись лицом к лицу. Хватило простого предложения, и обмен состоялся.
«Тео, двадцать лет — это слишком долго. Встретимся в пятницу в восемь вечера в „Корабле в бурю“. Дело первостепенной важности. Джо».
Назим прочитал записку, потом сложил ее и вернул посыльному. Мальчик пошел дальше. Джо. Тео. Назим вернулся в тень.
Ле Мара все еще стоял на своем посту и ждал.
Время шло; секунды слагались в минуты. Там, за дверью, эти двое, должно быть, беседуют или молча размышляют, спорят, строят планы, предаются воспоминаниям.
Медленно тянулись минуты; Ле Мара придвинулся немного ближе к дому. Дверь снова открылась, и вышел высокий юноша. Он тоже двинулся в сторону Назима, нервно оглядываясь по сторонам. Он прошел всего в нескольких ярдах от Назима. Назим покачнулся на каблуках и прижался к стене. Юноша внезапно остановился, моргая глазами за стеклами очков. Он ощупывал свои карманы. Назим неподвижно притаился в тени. Молодой человек, должно быть, что-то потерял. Он раздумывал, колеблясь, стоит ли возвращаться. Так ничего и не может решить. Назим молча наблюдал, и юноша наконец сдвинулся с места и пошел дальше, прочь от дома в переулке Синего якоря; потом он завернул за угол и пропал из виду.
Назим снова переключил внимание на дом. Какое-то мгновение ему казалось, что ничего не изменилось. Но потом он увидел тень. Ле Мара бесшумно бежал к дому. Одетый в черное с головы до ног, он был почти неразличим в темноте. Только Назим мог увидеть, как что-то блеснуло в его руке, и понять, что он недооценил визит, свидетелем которого только что был. Что бы ни обсуждалось там, за дверью, после этой встречи Ле Мара приступил к действиям. Сразу после прихода в этот дом молодого человека в очках дом посетил последний гость. Ле Мара исчез в доме. На это не потребуется много времени. Назим предполагал раньше, что маленький человек был незначительной фигурой, но он ошибался.
Спустя минуту или две дверь снова отворилась, черная тень выскользнула из дома. Ле Мара сделал свое дело. Ле Мара может уйти. И он ушел. Стояла полная тишина. Назим поспешил к двери и потянул за ручку. Дверь открылась. Он поднялся по лестнице. В мозгу его эхом звучал приказ наваба; мучительно повторялось имя, которое привело его сюда. Дверь в комнату оказалась не заперта. Назим толкнул ее и вошел.
Он увидел стол, стулья, книги и тело, лежащее на кровати. Бахадур учил его, как это делается. «Подойди к человеку сзади. Схвати его за волосы». Взгляд его дяди был совершенно спокоен, когда он произносил эти слова. «Ударь его ножом у основания шеи. Чем ниже, тем лучше. Не вытаскивай нож сразу. Оттяни голову назад. А потом двигай нож от себя». Такая последовательность имела объяснения. «Нож парализует горло, и человек не сможет кричать. Первые брызги крови на тебя не попадут. Это требует высокого мастерства».
Дальняя стена была забрызгана кровью. Тело на кровати изогнуто, словно убитый собирался встать. Назим заметил какой-то предмет в крепко сжатой руке мертвеца. Он разогнул пальцы и увидел, что последним его талисманом был медальон. Назим раскрыл его и прочитал надпись. Потом тяжело опустился на кровать. На миниатюрном портрете была изображена женщина с приятными чертами лица, мягкой линией рта и серо-голубыми глазами. Надпись гласила: «Марианна Ламприер». Назим молча смотрел на это имя. Потом он опустил медальон в карман и пошел к двери. «Ламприер», — подумал он и обругал себя на чем свет стоит. Теперь его задача станет намного сложнее. Имя, за которое Бахадур расплатился всем, что имел, теперь стало бесполезным. Ламприер был мертв.
Когда Назим поднялся с кровати, мертвое тело слегка сдвинулось и перевернулось. Кровать заскрипела. Застрявшее под матрасом в проволочной сетке письмо, которое убитый недавно перечитывал в последний раз, наконец рассыпалось окончательно; хрупкие кусочки бумаги упали на пол, и на них все еще можно было прочесть слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249