— Благодарю вас, сэр, — произнесла она. — Не подумайте, что я сошла с ума. Моя голова в полном порядке. Она ясная, как стекло, а что касается того человека… — Она не стала утруждать себя даже движением пальца в его сторону. — … так он лжец и вор, продавшийся негодяям еще худшим, чем он сам. Всего вам доброго, сэр.
Сказав это, она надела наконец вторую туфлю, открыла дверь и покинула контору. Они слушали, как она спускается по лестнице, пока ее шаги не растворились вдалеке.
Поверенный, казалось, не очень пострадал в перепалке и вел себя как ни в чем не бывало. Худой человек с острым, цепким взглядом; яркий румянец на щеках, который, впрочем, совершенно не шел ему, уже сменился более подобающей бледностью. Он стоял, потирая бровь, Пеппард приводил кабинет своего патрона в порядок. Толстые папки с делами были разбросаны по полу, стул лежал кверху ножками.
— Прошу прощения, джентльмены, — сказал поверенный. — Ужасно неловко, но бедная женщина выжила из ума. Она, видите ли, вдова и никак не может оправиться после своей потери. Пожалуйста. — Он сел и жестом пригласил их войти. — Мистер Ламприер, если я не ошибаюсь?
Ламприер кивнул. Поверенный предложил им стулья, и они уселись перед ним. Септимус несколько раз перекладывал ногу на ногу, прежде чем нашел удобное положение и успокоился. Юэн Скьюер смотрел на них через стол, поджав губы. Имитируя деятельность, он повозился с промокательной бумагой, перьями и печатями, лежавшими на столе. Ламприер заметил, что ни одно перо не было очинено.
— Вы сказали, она — вдова? — спросил он, все еще удивляясь поведению женщины.
— О да, это миссис Нигль. Ее муж был капитаном одного из кораблей Ост-Индской компании. Тот пошел ко дну со всей своей командой.
— Какой ужас! — воскликнул Ламприер.
— Что поделаешь, торговля сопряжена с риском, — заявил Скьюер с самым безмятежным видом, но затем, прочитав во взгляде Ламприера явное осуждение за бессердечие, пояснил: — Это случилось почти двадцать лет назад; но она так и не оправилась. Сначала горевала, а потом сошла с ума. Она всерьез думает, что существует какой-то заговор, направленный на то, чтобы очернить имя ее покойного мужа, и что я, точнее, наша фирма располагает доказательствами его невиновности — документами, картами или чем-то в этом роде.
— Какой заговор? — с неожиданной настойчивостью спросил Ламприер.
— Сказать по правде, я даже не знаю. — Скьюер помолчал. — Что-то такое с китами, что ли? Я же объясняю вам, она выжила из ума. Но мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать бред вдовицы.
Он поднялся и снял с полки за своей спиной большой конверт, пожелтевший с той стороны, где на него падало солнце, перевязанный лентой и усыпанный ярко-красными сургучными печатями. Скьюер сломал печати и развязал ленту. На стол перед ним вывалился целый ворох бумаг. Скьюер быстро порылся в них и вытащил второй конверт, поменьше, запечатанный точно таким же образом, как и первый.
— Завещание, — провозгласил он, ломая печати. Мысли Ламприера были заняты утренним столкновением с Септимусом, несчастьями вдовы Нигль и городом, по которому они с Септимусом только что прошли, но тут на него снова нахлынули чувства, пережитые накануне вечером. Предчувствие, любопытство и, где-то на заднем плане, чувство вины. Скьюер бегло просмотрел подписи, поднял голову и заявил, что никаких бросающихся в глаза нарушений завещание не содержит и является действительным, по крайней мере формально. Наконец он откашлялся и начал читать:
«Я, Шарль Филипп Ламприер, настоящим завещанием распоряжаюсь о правах наследования моего земного имущества, которым Господу угодно было меня наделить: прежде всего, я желаю, чтобы все мои долги и обязательства были выплачены и удовлетворены, а из остатков моего имущества я завещаю и отказываю моей жене, Марианне Роксли Ламприер, мой дом и прилегающие к нему земли, расположенные в приходе Святого Мартина, на острове Джерси; затем я завещаю и отказываю вышеозначенной женщине все содержимое этого дома, за исключением моих частных бумаг, не относящихся к правам владения и условиям распоряжения вышеозначенным домом и прилегающими к нему землями, обозначенными в документах на право владения и землемерных актах, с тем чтобы эти частные бумаги были переданы моему сыну, Джону Ламприеру, а в случае, если он умрет, не оставив потомства, то Джейкобу Ромийи Стоуксу, каковой проживает в Бланш-Пьер на острове Джерси…»
Завещание было составлено в длинных, запутанных фразах, смысл которых терялся в специальных терминах и повторах, и вскоре Ламприер оставил всякие попытки уследить за ходом заключенного в нем содержания и предоставил своим мыслям бродить где им вздумается. Монотонный голос Скьюера скользил поверх всех задуманных автором завещания логических и эмфатических ударений, и интонация его действовала усыпляюще. Лишь имена нарушали умиротворяющее течение его речи. Септимус подавлял естественное побуждение как-нибудь ускорить ход ритуала, то и дело обращаясь к своим карманным часам, и захлопывал их крышку с громким щелчком всякий раз, как поверенный доходил до конца очередной фразы. Текст завещания тек под аккомпанемент этих щелчков, пока Ламприер предавался снам наяву, не то слушая, не то ожидая, когда Скьюер закончит читать.
— «… подписано, скреплено печатью и утверждено в качестве его последней воли, каковой и должно считаться впредь, в нашем присутствии…»
Завещание было заверено его матерью и Джейком Стоуксом. Ламприеру смутно вспомнилась краткая деловая встреча, на которой присутствовали Джейк, его родители и еще один человек. Однако это не был мистер Скьюер. Сам он тогда был ребенком, и теперь ему стало любопытно, не на той ли встрече появились эти выцветшие подписи, которые он видел сейчас под завещанием отца. Он удивился, почему не вспомнил об этом раньше, но в глубине души знал, что еще не готов к решительным поступкам, а такие воспоминания часто предшествовали мыслям, которые ни к чему не вели. Чувство отстраненности от всего, что его окружало, было оборотной стороной той монеты, которой он откупился от прошлого, — оборотной стороной этого скупо отмеренного раскаяния и шатких обещаний: нет, не сегодня, когда-нибудь потом, завтра, послезавтра, еще один день… Но с каждым днем монета обесценивалась.
Поверенный оторвал его от этих мыслей.
— Они весьма старинные, — провозгласил он, осторожно передавая через стол кипу бумаг. Ламприер посмотрел на них с отсутствующим видом.
— Что это? — спросил он.
— Фамильное наследство, полагаю. История рода, в некотором смысле…
— Думаю, среди них вы найдете соглашение между одним из ваших предков и человеком по имени Томас де Вир, — сказал Септимус, вдруг вспомнивший, что он официально представляет на этой встрече «заинтересованную сторону».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249