— А я схожу навестить Джейка Стоукса, — ответил его отец. Оба улыбнулись, это были их обычные места изгнания, когда Марианна принималась за генеральную уборку. Из дома доносился стук котлов и сковородок, служивший аккомпанементом к деятельности, совершавшейся внутри. Дом звучал словно кузница, и они знали, что Марианна скоро выйдет за водой.
— Тогда до вечера, Джон.
— Прощай, отец.
И на этом они расстались.
За полями прихода Святого Мартина, в двух или, возможно, трех милях от них, виконт Кастерлей вел коня под уздцы в обход псарни. Конь храпел и вскидывал голову, раздраженный внезапным лаем и рычанием. На лице виконта застыла решимость, смешанная с возбуждением. Их план принял окончательные очертания, когда к ним пришел тот поверенный. В свое время все они, даже Жак, поняли, что дело снова идет к этому. Как это было всегда. Как это всегда будет.
Куда запропастилась девчонка? Псы царапали когтями землю, чувствуя скорую свободу. Он поднял щеколду, и они хлынули во двор, налезая друг на друга в злобной свалке из хвостов и лап, щелкая зубами в попытке схватить друг друга за уши; тут и там возникали короткие, жестокие схватки, в которых каждая собака отстаивала свое место в иерархии своры. Виконт взобрался в седло, и нетерпение собак, предвкушавших скорую охоту, стало еще более неистовым. Где же эта чертова девчонка? Он позвал ее, чувствуя, как нарастает его раздражение, и она выбежала из-за угла. Прежде всего она должна была занять свое место. Проволочек здесь быть не могло.
— Залезай! — приказал он, пока она ждала, полная тревожных опасений, в соответствующем своей роли виде, прикрытая плащом.
Собаки никак не могли успокоиться. Сильные животные. Он почувствовал, как конь выровнял спину под легким весом девушки. Ее руки сомкнулись вокруг его торса. Она сыграет свою роль, как он учил ее, даже не зная смысла представления. Он улыбнулся про себя над иронией, которая скрывалась в этой мысли. Разработка всего сценария могла принадлежать и не ему, он даже мог негодовать при мысли о том, что ему поручено участвовать в нем, но сама его роль — в ней было чем полакомиться. Внезапно он бросил думать об этом, прочно ухватившись за мысль о том, что предстояло сделать. Конь, всадники и свора гончих сделали полный поворот, а затем вырвались за ворота, туда, где их ждали ограда и лежавшие за ней поля. Собаки веером рассыпались впереди в предвкушении погони и убийства.
После того как отец и сын расстались, Шарль зашагал по тропинке, которая вела к церкви Святого Мартина, а его сын направился прямиком через поле к скалистым обрывам, вздымавшимся вокруг залива Боули. Достигнув церкви, Шарль тоже свернул в поля, следуя вдоль живой изгороди на восток, в сторону Ла-Вале и дома Джейка Стоукса в Бланш-Пьер, куда он и направлялся. Джейк, должно быть, ждет его. Он знал не хуже Шарля, что генеральные кампании Марианны по приведению домашнего очага в порядок проходят согласно строгому расписанию. А пока Шарль шагал через поля, делалось все более ясно, что это был действительно последний погожий летний день.
Солнце поднялось высоко, и в неподвижном воздухе повисла жара. На юго-востоке он заметил гряду темных, пасмурных облаков, которые, казалось, набухали и чернели прямо на глазах. Джейк, должно быть, тоже заметил их и теперь гадает, как поступила Марианна. Воспоминание о жене внезапно кольнуло Шарля. Она была особенно красивой, когда прятала невольную улыбку за притворной суровостью. Она была такой желанной; ему вдруг пришло в голову, что они не делили ложа уже несколько недель. Сколько? Он не мог вспомнить, и его вдруг охватило желание немедленно вернуться домой, забыв обо всем. Вернуться, распахнуть дверь и поцеловать ей руку, и сказать, что только такое грубое животное, как он, мог так пренебрегать ею. И она, должно быть, рассмеялась бы и сказала, как это было однажды, что у нее страстная тяга к грубым животным, и она взяла бы его за руку и повела по лестнице наверх.
Но Марианна была занята и вряд ли одобрила бы его вторжение. Он знал это и поэтому продолжил свой путь. В зарослях живой изгороди пели птицы. Ему показалось, что он увидел сороку и услышал лай собак вдали. Он любил свою жену. Он надеялся, что у него еще будет время загладить свое пренебрежение, — именно так, подумал он, она должна расценивать его отношение к ней. Дерн, высушенный летним солнцем, не хотел пружинить под ногами. Поля на высоких участках покрылись трещинами, напугавшими кое-кого из крестьян. «Земля выпускает своих духов», — говорили они, сами в это не веря. Он снова услышал собачий лай. Кастерлеевские собачонки, подумал он. Только Богу известно, зачем он держит их. На Джерси и охотиться-то не на кого.
Он наугад выбрал тропинку через поля, следуя скорее общему направлению, чем определенному маршруту, и, вероятно, неудачное расположение живой изгороди было виновато в том, что он, вместо того чтобы отправиться на юг, двинулся к северу. А может, он просто заблудился. Но одно было определенно: как только он поворачивал на юг, то сразу слышал лай кастерлеевских собак. Во всяком случае, он полагал, что это были собаки Кастерлея.
На самом деле ему ни разу не доводилось их видеть. Он не любил собак, но его полуосознанные усилия обойти свору привели лишь к тому, что он вышел на некотором расстоянии к северу от кветивльской мельницы, тогда как рассчитывал оказаться в полумиле от Ле-Шасе. Сейчас он находился в трех или четырех милях оттуда. Чертовы животные. Но больше всего он был раздосадован собственной робостью. Он решил спуститься напрямик в долину Святого Лаврентия и идти вдоль ручья на юг до Бланш-Пьер.
Свора ускорила бег. Через Чэмпс-Клэрс, перерезав Чейпл-роуд у Андо, кружась и двигаясь вниз к Кветивлю и дальше в долину; гон вел их через кустарник и пастбища, заставлял преодолевать изгороди и канавы, стены и заборы, пересекать луга и вспаханные под пар поля и продираться сквозь подлесок, который вскоре стал переходить в лес, пока корни деревьев не вылезли из земли так высоко, что собаки начали спотыкаться о них, сбегая вниз по крутому склону. Всадник выбирал дорогу более осмотрительно, направляя коня к зарослям кустарника, которые, он знал, были внизу. Собаки запыхались, их языки вывалились наружу. Они больше не лаяли.
Крутые бока долины были покрыты черной землей, которую даже древесный шатер не сберег от высыхания. Она крошилась под ногами Шарля, пока он скользя спускался по склону. Несколько раз он чуть не упал. Деревья выставляли из-под земли толстые шишковатые корни, служившие ему опорой при спуске. По мере того как склон делался все более пологим, деревья становились тоньше, и их место заступали толстые стебли куманики. Шарль помнил этот гибкий колючий кустарник с детства, когда с другими детьми они ходили в лес за ягодами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249