Мотивы античной мифологии, пронизывающие весь роман, концентрируются вокруг нескольких сюжетов, определяющих движение событий и переплетающихся друг с другом, порой как бы «выворачиваясь наизнанку» по отношению к изначальному мифу. Первый ряд мифологических эпизодов — сиены, которые «Каббала» разыгрывает для Ламприера: истории Актеона, Данаи, Ифигении. Воплощение этих историй в жизнь, согласно жестоким и дальновидным планам Франсуа, ведет к все более глубокому отчаянию его потомка и приближает осуществление надежд председателя Девятки.
Замыслы «Каббалы» этим не ограничиваются: за этими сценами следует четвертая — миф о Парисе, с театральной постановкой которого Кастерлей связывает свою мечту об убийстве последнего из Ламприеров. Однако здесь наступает перелом: Джон Ламприер, сумев наконец отграничить реальность от подделки, чудом спасается от гибели, Кастерлея охватывает мистический ужас при воспоминании о Летающем Человеке, а история Париса открывает второй ряд античных сюжетов, смысл которых — подспудное приближение крушения Девятки. Сюда входят мотивы мифа об Одиссее и Пенелопе, сосредоточенные вокруг капитана Нигля и его вдовы, прождавшей его двадцать лет (столько, сколько Пенелопа ждет возвращения своего мужа с Троянской войны), и, соответственно, вокруг таинственного «Вендрагона». Несмотря на победу «Каббалы» над Аланом Ниглем, надеждам Франсуа, возлагавшимся на этот корабль, так и не суждено осуществиться. Третий миф, стоящий в этом же ряду, — история Тесея и Пирифоя. Вопреки однажды уже удачно разыгранному сценарию этого мифа («дружба» Жака с Шарлем Ламприером, отцом главного героя) вторая попытка оказывается неудачной: Септимус, до конца выдерживая роль, предложенную ему «Каббалой», тем не менее спасает своего подопечного и даже возвращает ему Джульетту (нарушая тем самым сюжет античного мифа, в котором попытка Тесея и Пирифоя похитить Персефону оборачивается поражением для обоих героев).
Этот намек на «новое прочтение» мифа полностью реализуется в последнем ряду сюжетов, порой остающихся без прямого упоминания и все же, по-видимому, ключевых для интерпретации романа. Первый из них — миф об Эдипе (имена персонажей этого мифа полностью отсутствуют в тексте романа). Тема отцеубийства возникает дважды: в моменты гибели Шарля и Франсуа Ламприеров. Однако, в отличие от мифологического сюжета, убийство Франсуа его сыном оказывается не случайным: это справедливое возмездие, которое освобождает Септимуса от лежащего на нем долга. Что касается гибели Шарля, то Джон Ламприер, невольно чувствующий себя виновным в ней, в конце концов понимает, что это чувство вины призрачно. С мифом об Эдипе связаны и мотив слепоты (близорукость главного героя), и, ассоциативно, «комплекс Электры» (Кастерлей, заставляющий Джульетту называть его «Papa »), и в особенности образ Сфинкса, символизирующий основную для всего романа идею — идею непостижимой тайны.
Второй миф, прочитывающийся «наоборот», — история Орфея и Эвридики (также не упомянутых в тексте романа ни разу). Джон Ламприер подобно древнегреческому певцу «спускается в ад» за своей возлюбленной. Но вопреки сюжету античного мифа ему удается вырвать Джульетту из лап Девятки; мало того, автор со свойственной ему иронией предоставляет, по большому счету, самой Джульетте спасать Ламприера.
И третий, наиболее значительный для понимания романа миф — миф о Дедале и Икаре. В образе Икара предстает Септимус Прецепс, Летающий Человек, в образе Дедала — мастер Вокансон. В прочтении этого мифа «наоборот» заложена основа этической подоплеки романа: в конечном итоге торжествует не расчетливый, вероломный и бесчеловечный Дедал, заключенный в центре своего лабиринта — подземного Зверя, а стремящийся к солнцу Икар, который освободился от приковывавших его к земле цепей.
Так же избавляется от преследующих его «демонов» и Джон Ламприер, «заключая» их в словарных статьях. Идея освобождения разворачивается и по двум другим упомянутым выше «векторам». Путь «Вендрагона», последнего обломка хитроумных планов Девятки, на юг символизирует для капитана Гардиана и капитана Роя, пирата Уилберфорса ван Клема и австрийского посла Петера Раткаэля-Герберта окончательную свободу от власти денег, социальных условностей и политических интриг.
Третий «вектор», направленный вертикально вверх, можно интерпретировать не только как освобождение Духа Рошели от связывавшего его долга перед погибшими в цитадели, но и как избавление души от властвующих над ней в этом мире стихий. Тема четырех стихий, известных античной философии, неоднократно появляется в романе, соотносясь с самыми разными персонажами. Огонь — первое, что отчетливо видит Джон Ламприер, надевая очки, и первое, что врезалось в память младенцу-Септимусу в пылающей ро-шельской цитадели. Вода уносит в эпилоге пакетбот с Ламприером и Джульеттой и «Вендрагон» с его необычной командой и пассажирами; вода — последнее, на чем останавливается взор поднимающегося ввысь Септимуса. Стихия земли предстает в романе в облике подземного Зверя, пристанища Девятки. Воздух, «колыбель бесплотных душ», всецело принадлежит Летающему Человеку. Все четыре стихии объединяются в момент гибели Франсуа, неся возмездие предателю. Но кульминацией темы стихий является финальная сцена освобождения Септимуса из-под их власти, прорыв к божественной «пятой стихии» древних, «квинтэссенции», вечному нематериальному эфиру: «… небо распахнуло перед Септимусом свои долгожданные объятья. Слишком долго он блуждал меж двух стихий. <…> Воздух волнами накатывал на него, и он мчался вперед через полые извивы и спирали, стремящиеся к единственной неподвижной точке. Он поднимался вместе с маятником, взлетающим все выше и выше с каждым взмахом. <…> Он поднимался, пронзая слои воздуха, прогибающиеся и рвущиеся, пропуская его дальше, и гигантские дуги разворачивались восходящим зигзазом, необъятной улыбкой аллигатора, бесконечными ступенями зиккурата, на вершине которого нет никакого бога, а есть только ты сам, конец всего, цепочка неизвестных величин, низвергающаяся с небесных высот лестницей испытаний для бесчисленных претеритов, толпящихся внизу».
Подробно проанализировать в объеме послесловия все мифологические, исторические, библейские и литературные аллюзии, присутствующие в тексте романа, к сожалению, не удастся. Невозможна здесь и исчерпывающая интерпретация весьма значимой для адекватного понимания романа символики имен и чисел. Приведем лишь несколько любопытных деталей, связанных с именами персонажей.
Во-первых, имена героинь «старшего поколения», так или иначе соотносящихся с материнским образом, представляют собой, по сути, вариации одного и того же имени:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249
Замыслы «Каббалы» этим не ограничиваются: за этими сценами следует четвертая — миф о Парисе, с театральной постановкой которого Кастерлей связывает свою мечту об убийстве последнего из Ламприеров. Однако здесь наступает перелом: Джон Ламприер, сумев наконец отграничить реальность от подделки, чудом спасается от гибели, Кастерлея охватывает мистический ужас при воспоминании о Летающем Человеке, а история Париса открывает второй ряд античных сюжетов, смысл которых — подспудное приближение крушения Девятки. Сюда входят мотивы мифа об Одиссее и Пенелопе, сосредоточенные вокруг капитана Нигля и его вдовы, прождавшей его двадцать лет (столько, сколько Пенелопа ждет возвращения своего мужа с Троянской войны), и, соответственно, вокруг таинственного «Вендрагона». Несмотря на победу «Каббалы» над Аланом Ниглем, надеждам Франсуа, возлагавшимся на этот корабль, так и не суждено осуществиться. Третий миф, стоящий в этом же ряду, — история Тесея и Пирифоя. Вопреки однажды уже удачно разыгранному сценарию этого мифа («дружба» Жака с Шарлем Ламприером, отцом главного героя) вторая попытка оказывается неудачной: Септимус, до конца выдерживая роль, предложенную ему «Каббалой», тем не менее спасает своего подопечного и даже возвращает ему Джульетту (нарушая тем самым сюжет античного мифа, в котором попытка Тесея и Пирифоя похитить Персефону оборачивается поражением для обоих героев).
Этот намек на «новое прочтение» мифа полностью реализуется в последнем ряду сюжетов, порой остающихся без прямого упоминания и все же, по-видимому, ключевых для интерпретации романа. Первый из них — миф об Эдипе (имена персонажей этого мифа полностью отсутствуют в тексте романа). Тема отцеубийства возникает дважды: в моменты гибели Шарля и Франсуа Ламприеров. Однако, в отличие от мифологического сюжета, убийство Франсуа его сыном оказывается не случайным: это справедливое возмездие, которое освобождает Септимуса от лежащего на нем долга. Что касается гибели Шарля, то Джон Ламприер, невольно чувствующий себя виновным в ней, в конце концов понимает, что это чувство вины призрачно. С мифом об Эдипе связаны и мотив слепоты (близорукость главного героя), и, ассоциативно, «комплекс Электры» (Кастерлей, заставляющий Джульетту называть его «Papa »), и в особенности образ Сфинкса, символизирующий основную для всего романа идею — идею непостижимой тайны.
Второй миф, прочитывающийся «наоборот», — история Орфея и Эвридики (также не упомянутых в тексте романа ни разу). Джон Ламприер подобно древнегреческому певцу «спускается в ад» за своей возлюбленной. Но вопреки сюжету античного мифа ему удается вырвать Джульетту из лап Девятки; мало того, автор со свойственной ему иронией предоставляет, по большому счету, самой Джульетте спасать Ламприера.
И третий, наиболее значительный для понимания романа миф — миф о Дедале и Икаре. В образе Икара предстает Септимус Прецепс, Летающий Человек, в образе Дедала — мастер Вокансон. В прочтении этого мифа «наоборот» заложена основа этической подоплеки романа: в конечном итоге торжествует не расчетливый, вероломный и бесчеловечный Дедал, заключенный в центре своего лабиринта — подземного Зверя, а стремящийся к солнцу Икар, который освободился от приковывавших его к земле цепей.
Так же избавляется от преследующих его «демонов» и Джон Ламприер, «заключая» их в словарных статьях. Идея освобождения разворачивается и по двум другим упомянутым выше «векторам». Путь «Вендрагона», последнего обломка хитроумных планов Девятки, на юг символизирует для капитана Гардиана и капитана Роя, пирата Уилберфорса ван Клема и австрийского посла Петера Раткаэля-Герберта окончательную свободу от власти денег, социальных условностей и политических интриг.
Третий «вектор», направленный вертикально вверх, можно интерпретировать не только как освобождение Духа Рошели от связывавшего его долга перед погибшими в цитадели, но и как избавление души от властвующих над ней в этом мире стихий. Тема четырех стихий, известных античной философии, неоднократно появляется в романе, соотносясь с самыми разными персонажами. Огонь — первое, что отчетливо видит Джон Ламприер, надевая очки, и первое, что врезалось в память младенцу-Септимусу в пылающей ро-шельской цитадели. Вода уносит в эпилоге пакетбот с Ламприером и Джульеттой и «Вендрагон» с его необычной командой и пассажирами; вода — последнее, на чем останавливается взор поднимающегося ввысь Септимуса. Стихия земли предстает в романе в облике подземного Зверя, пристанища Девятки. Воздух, «колыбель бесплотных душ», всецело принадлежит Летающему Человеку. Все четыре стихии объединяются в момент гибели Франсуа, неся возмездие предателю. Но кульминацией темы стихий является финальная сцена освобождения Септимуса из-под их власти, прорыв к божественной «пятой стихии» древних, «квинтэссенции», вечному нематериальному эфиру: «… небо распахнуло перед Септимусом свои долгожданные объятья. Слишком долго он блуждал меж двух стихий. <…> Воздух волнами накатывал на него, и он мчался вперед через полые извивы и спирали, стремящиеся к единственной неподвижной точке. Он поднимался вместе с маятником, взлетающим все выше и выше с каждым взмахом. <…> Он поднимался, пронзая слои воздуха, прогибающиеся и рвущиеся, пропуская его дальше, и гигантские дуги разворачивались восходящим зигзазом, необъятной улыбкой аллигатора, бесконечными ступенями зиккурата, на вершине которого нет никакого бога, а есть только ты сам, конец всего, цепочка неизвестных величин, низвергающаяся с небесных высот лестницей испытаний для бесчисленных претеритов, толпящихся внизу».
Подробно проанализировать в объеме послесловия все мифологические, исторические, библейские и литературные аллюзии, присутствующие в тексте романа, к сожалению, не удастся. Невозможна здесь и исчерпывающая интерпретация весьма значимой для адекватного понимания романа символики имен и чисел. Приведем лишь несколько любопытных деталей, связанных с именами персонажей.
Во-первых, имена героинь «старшего поколения», так или иначе соотносящихся с материнским образом, представляют собой, по сути, вариации одного и того же имени:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249