— спросил Септимус.
— Да, — ответил тот, все еще читая. Септимус гордо прошелся по комнате и пожал руку Калькбреннеру.
— Я знал, что мы найдем ответ.
— Молодец, Эрнст!
Клементи подпрыгивал, рассыпая поздравления и похвалы:
— Вы оба молодцы! В самом деле, все как будто совершенно устроилось. Могу ли я узнать теперь, простите мне мое дикое невежество, могу ли я теперь наконец узнать, что это такое?
Ламприер оторвался от книги.
— Это словарь, — ответил он.
Он напишет словарь. Но в ту минуту, когда он уже готов был провозгласить свое решение, у него вдруг возникло престранное чувство. Все события его жизни — его младенчество, детство, юность, его любовь к Джульетте, смерть отца, даже отрывочные воспоминания о прошлой ночи — все это внезапно предстало перед его глазами. События и переживания его жизни ринулись вперед, опережая друг друга, словно сотня колесниц с лошадьми и возничими завертелась перед ним в путанице мелькающих рук, ног и колес. Сам Ламприер был в эпицентре. Из своей неподвижной точки он наблюдал, как все это ускоряло свой бег, как все они внезапно помчались прочь, раскидываясь веером по гигантской равнине подобно спицам колес. Это были его эмиссары, агенты словаря.
— Ангелы словаря? — неожиданно резко переспросил Септимус. Ламприер, не заметив, пробормотал последнюю свою мысль вслух.
— Агенты, — поправил он друга. — Пустяки. Все трое смотрели на него в ожидании. Он понял это.
— Я напишу словарь, — сказал он им, и они сомкнулись вокруг него, соучаствуя в празднике его решения.
Через некоторое время, после взаимных поздравлений и продолжительных прощаний, Ламприер и Септимус возвращались прежним путем, проходя те же ряды домов и те же улицы в обратном порядке.,
Ламприер перебирал в памяти все, что перечислил его друг из признаний, сделанных им на мосту минувшей ночью. Да, он назвал все, что происходило с Ламприером, но Ламприер знал, что ночью он рассказал больше. Насколько больше? Он мучительно обдумывал это, пока они молча шагали вперед, Ламприер — до крайности взвинченный неуверенностью, Септимус — занятый размышлениями неизвестного характера. Наконец Ламприер почувствовал, что не в силах больше сдерживать нетерпение — или страх.
— Вы не упомянули о девушке, — попробовал он вызвать Септимуса на разговор.
— О девушке? Какой девушке? Когда?
Ламприер и вправду сформулировал вопрос слишком неопределенно. О Джульетте? Или о той, другой? О девушке на кровати, которую он с пьяных глаз принял за ту, в которую был влюблен, хотя это было бы невозможно. То была не она. Теперь Септимус вынуждал его проговориться.
— Я полагаю, я… ошибся.
— Да, я тоже так полагаю, — с готовностью согласился Септимус. Они прошли еще немного вперед, но молчание, которое прежде устраивало обоих, было теперь натянутым. Ламприер чувствовал, что должен снова заговорить.
— Я полагаю, они оба не поверили ни единому слову, — выпалил он.
— Эрнст и Элли? А какая разница? В конце концов, вполне возможно, что все, о чем вы рассказали, вам просто почудилось. Я не утверждаю, что это именно так, но это возможно. Чудища и боги, разгуливающие по полям, а в придачу — Цирцея в «Робких ручонках». Вы читали о них — вот они и появились. Но, вероятно, видимые только вам. Для вас они были совершенно реальны, но в то же время и вымышлены, понимаете?
Красное на сером, озеро, небо.
— Но не собаки, — сказал Ламприер. — Собак я не выдумал.
— Нет, — уступил Септимус — Собаки были реальны. И девушка, конечно.
— Девушка? — Ламприер резко повернулся к Септимусу.
— Девушка в озере, которая купалась, как Диана. Та девушка.
— Конечно. — Ламприер снова зашагал вперед. Та девушка. Джульетта, обнаженная, в озере.
Солнце уже давно перевалило за полдень, и пока они шагали по Холборн в сторону Ковент-Гарден, улицы постепенно заполнялись людьми. Компании подмастерьев и рабочих сновали взад-вперед между чайными и пивными, шумные толпы людей с дурными манерами бесцельно слонялись по улицам, разнообразные искатели развлечений в день отдохновения спешили своими разнообразными путями, на лицах их было написано равнодушие или легкое отчаяние. Воскресенье, делать нечего. Ламприер и Септимус протиснулись по самому краю запруженного народом переулка и оказались на более широкой улице. Группа из двадцати, а то и тридцати рабочих, удовлетворив свои желания в одном из кабаков выше по улице, выплескивалась наружу, заставив остановиться запряженную четверкой карету. Ламприер втянул носом воздух и уловил запах, который он запомнил со времен своих неудачных расспросов о местонахождении Темзы в «Иерусалиме» примерно неделю назад: кофе.
Головная боль и тошнота достигли неустойчивого равновесия, и хотя мысли о еде по-прежнему были ему неприятны, чай, заваренный Клементи, показал, что поглощение жидкостей вполне возможно, хотя и с некоторыми усилиями. Септимус, по-видимому, тоже учуял запах, даже более того: повернувшись спиной к карете и рабочим, он уже спешил на другую сторону улицы к кофейне на Галлоуэйз.
У дверей кофейни собралась целая толпа. Септимус приблизился к ней и оглянулся на Ламприера. Пока он подавал ему знаки над головами людей,, какая-то женщина в голубом платье, даже издалека явственно перепачканном, протолкалась между толпившимися в дверях мужчинами. Все посмотрели ей вдогонку, в том числе и Ламприер, узнавший в ней одну из незадачливых букмекерш прошлой ночи. Он попытался жестом привлечь к ней внимание Септимуса, но она была уже далеко. Ламприеру даже показалось, что она догоняет кого-то. Он вытянул шею, чтобы получше разглядеть, но в эту минуту на него налетел какой-то здоровяк. Последовали извинения, и когда Ламприер снова взглянул в ту сторону, женщина уже исчезла, как и объект ее преследования.
Тычки и толчки сыпались на Ламприера, пока он продирался на другую сторону сквозь мужчин и женщин, заполонивших мостовую. Он с трудом добрался до дверей и, надеясь найти убежище внутри, так заторопился, что сбил с ног одного из посетителей кофейни, который столь же поспешно выходил из нее. Ламприер хотел было помочь ему, но его жертва уже встала на ноги, поправила широкополую шляпу и проскользнула в дверь одним быстрым движением. Извинения Ламприера повисли в воздухе.
Зал кофейни был заполнен мужчинами, которые шумно спорили между собой, обсуждая чудовищное состояние дорог, запрет на танцы, здоровье короля, издевательства над кошками, общее ухудшение дел и положение бедных, и все это с шумным оживлением, движением дымящихся кружек с кофе и довольными отрыгиваниями в наполненный дымом воздух. Септимус пробрался в дальнюю часть зала и уже вступил в дискуссию с хозяином, который потел и, вытирая руки о грязноватый фартук, объяснял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249
— Да, — ответил тот, все еще читая. Септимус гордо прошелся по комнате и пожал руку Калькбреннеру.
— Я знал, что мы найдем ответ.
— Молодец, Эрнст!
Клементи подпрыгивал, рассыпая поздравления и похвалы:
— Вы оба молодцы! В самом деле, все как будто совершенно устроилось. Могу ли я узнать теперь, простите мне мое дикое невежество, могу ли я теперь наконец узнать, что это такое?
Ламприер оторвался от книги.
— Это словарь, — ответил он.
Он напишет словарь. Но в ту минуту, когда он уже готов был провозгласить свое решение, у него вдруг возникло престранное чувство. Все события его жизни — его младенчество, детство, юность, его любовь к Джульетте, смерть отца, даже отрывочные воспоминания о прошлой ночи — все это внезапно предстало перед его глазами. События и переживания его жизни ринулись вперед, опережая друг друга, словно сотня колесниц с лошадьми и возничими завертелась перед ним в путанице мелькающих рук, ног и колес. Сам Ламприер был в эпицентре. Из своей неподвижной точки он наблюдал, как все это ускоряло свой бег, как все они внезапно помчались прочь, раскидываясь веером по гигантской равнине подобно спицам колес. Это были его эмиссары, агенты словаря.
— Ангелы словаря? — неожиданно резко переспросил Септимус. Ламприер, не заметив, пробормотал последнюю свою мысль вслух.
— Агенты, — поправил он друга. — Пустяки. Все трое смотрели на него в ожидании. Он понял это.
— Я напишу словарь, — сказал он им, и они сомкнулись вокруг него, соучаствуя в празднике его решения.
Через некоторое время, после взаимных поздравлений и продолжительных прощаний, Ламприер и Септимус возвращались прежним путем, проходя те же ряды домов и те же улицы в обратном порядке.,
Ламприер перебирал в памяти все, что перечислил его друг из признаний, сделанных им на мосту минувшей ночью. Да, он назвал все, что происходило с Ламприером, но Ламприер знал, что ночью он рассказал больше. Насколько больше? Он мучительно обдумывал это, пока они молча шагали вперед, Ламприер — до крайности взвинченный неуверенностью, Септимус — занятый размышлениями неизвестного характера. Наконец Ламприер почувствовал, что не в силах больше сдерживать нетерпение — или страх.
— Вы не упомянули о девушке, — попробовал он вызвать Септимуса на разговор.
— О девушке? Какой девушке? Когда?
Ламприер и вправду сформулировал вопрос слишком неопределенно. О Джульетте? Или о той, другой? О девушке на кровати, которую он с пьяных глаз принял за ту, в которую был влюблен, хотя это было бы невозможно. То была не она. Теперь Септимус вынуждал его проговориться.
— Я полагаю, я… ошибся.
— Да, я тоже так полагаю, — с готовностью согласился Септимус. Они прошли еще немного вперед, но молчание, которое прежде устраивало обоих, было теперь натянутым. Ламприер чувствовал, что должен снова заговорить.
— Я полагаю, они оба не поверили ни единому слову, — выпалил он.
— Эрнст и Элли? А какая разница? В конце концов, вполне возможно, что все, о чем вы рассказали, вам просто почудилось. Я не утверждаю, что это именно так, но это возможно. Чудища и боги, разгуливающие по полям, а в придачу — Цирцея в «Робких ручонках». Вы читали о них — вот они и появились. Но, вероятно, видимые только вам. Для вас они были совершенно реальны, но в то же время и вымышлены, понимаете?
Красное на сером, озеро, небо.
— Но не собаки, — сказал Ламприер. — Собак я не выдумал.
— Нет, — уступил Септимус — Собаки были реальны. И девушка, конечно.
— Девушка? — Ламприер резко повернулся к Септимусу.
— Девушка в озере, которая купалась, как Диана. Та девушка.
— Конечно. — Ламприер снова зашагал вперед. Та девушка. Джульетта, обнаженная, в озере.
Солнце уже давно перевалило за полдень, и пока они шагали по Холборн в сторону Ковент-Гарден, улицы постепенно заполнялись людьми. Компании подмастерьев и рабочих сновали взад-вперед между чайными и пивными, шумные толпы людей с дурными манерами бесцельно слонялись по улицам, разнообразные искатели развлечений в день отдохновения спешили своими разнообразными путями, на лицах их было написано равнодушие или легкое отчаяние. Воскресенье, делать нечего. Ламприер и Септимус протиснулись по самому краю запруженного народом переулка и оказались на более широкой улице. Группа из двадцати, а то и тридцати рабочих, удовлетворив свои желания в одном из кабаков выше по улице, выплескивалась наружу, заставив остановиться запряженную четверкой карету. Ламприер втянул носом воздух и уловил запах, который он запомнил со времен своих неудачных расспросов о местонахождении Темзы в «Иерусалиме» примерно неделю назад: кофе.
Головная боль и тошнота достигли неустойчивого равновесия, и хотя мысли о еде по-прежнему были ему неприятны, чай, заваренный Клементи, показал, что поглощение жидкостей вполне возможно, хотя и с некоторыми усилиями. Септимус, по-видимому, тоже учуял запах, даже более того: повернувшись спиной к карете и рабочим, он уже спешил на другую сторону улицы к кофейне на Галлоуэйз.
У дверей кофейни собралась целая толпа. Септимус приблизился к ней и оглянулся на Ламприера. Пока он подавал ему знаки над головами людей,, какая-то женщина в голубом платье, даже издалека явственно перепачканном, протолкалась между толпившимися в дверях мужчинами. Все посмотрели ей вдогонку, в том числе и Ламприер, узнавший в ней одну из незадачливых букмекерш прошлой ночи. Он попытался жестом привлечь к ней внимание Септимуса, но она была уже далеко. Ламприеру даже показалось, что она догоняет кого-то. Он вытянул шею, чтобы получше разглядеть, но в эту минуту на него налетел какой-то здоровяк. Последовали извинения, и когда Ламприер снова взглянул в ту сторону, женщина уже исчезла, как и объект ее преследования.
Тычки и толчки сыпались на Ламприера, пока он продирался на другую сторону сквозь мужчин и женщин, заполонивших мостовую. Он с трудом добрался до дверей и, надеясь найти убежище внутри, так заторопился, что сбил с ног одного из посетителей кофейни, который столь же поспешно выходил из нее. Ламприер хотел было помочь ему, но его жертва уже встала на ноги, поправила широкополую шляпу и проскользнула в дверь одним быстрым движением. Извинения Ламприера повисли в воздухе.
Зал кофейни был заполнен мужчинами, которые шумно спорили между собой, обсуждая чудовищное состояние дорог, запрет на танцы, здоровье короля, издевательства над кошками, общее ухудшение дел и положение бедных, и все это с шумным оживлением, движением дымящихся кружек с кофе и довольными отрыгиваниями в наполненный дымом воздух. Септимус пробрался в дальнюю часть зала и уже вступил в дискуссию с хозяином, который потел и, вытирая руки о грязноватый фартук, объяснял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249