Крепкая дружба заставила каждого из пленников предлагать свою жизнь в обмен на свободу друга; в конце концов один из них, Пилад, согласился доставить письмо. Но, узнав, кому надо его передать, он сказал Ифигении, что ехать в Аргос нет нужды. Другом Пилада и был Орест, родной брат Ифигении. За много лиг от Тавриды, далеко за Эгейским морем, в доме атридов устояла еще одна опора. Все трое бежали из Тавриды. Статуя Дианы, которую беглецы прихватили с собой, «позднее была помешена в роще Ариции в Италии». Затем — несколько ссылок, Павсаний, Овидий и Вергилий (хотя последний не упоминал о жертвоприношении в Авлиде). Ламприер подписал статью и поставил дату: «Пятница, 14 марта, 1788 г.».
Орест и Пилад, Тесей и Пирифой: дружба, вошедшая в пословицу. Пирифой в своем страстном желании встретиться со знаменитым Тесеем и испытать мужество убийцы Минотавра дошел до того, что вторгся в его страну. Тесей и Пирифой встретились на поле битвы и тотчас стали друзьями, и даже муки ада, которые они впоследствии испытали, не смогли разлучить их. Дружба. А есть ли друг у него самого, у Ламприера? Когда Септимус попросил назначить день, в который он сможет получить следующую порцию статей, Ламприер не сразу его услышал, погруженный в мысли о своей собственной дружбе с Септимусом. Синяки после той драки в кабачке на лице Ламприера уже исчезли, ссадины на ноге не болели. На память о том ужасном вечере остались глубокие порезы на ладони от осколков камня Коуда, которые Ламприер заработал, пытаясь выбраться из черепахи. На следующее утро оказалось, что осколок камня застрял в ране на руке. Септимус тут же пришел на помощь. Рану тщательно обработали, осколок знаменитого камня лежал на каминной полке. Септимус спас Ламприера от больших неприятностей. Но все же, стал бы Септимус настаивать, чтобы он доставил письмо Ифигении, стал бы ему другом между двух враждующих армий? Ламприер подозревал, что нет, и, пожалуй, Септимус сумел бы найти неотразимые и чувствительные оправдания своему отказу. Он часто ускользал от серьезных проблем.
— Может быть, ты просто сочинил всю эту историю, — говорил легкомысленно Септимус, отрезая себе кусок ветчины. Но нет, Ламприер ничего не выдумал, мертвая девушка была на самом деле —
Джульетта или какая-то другая. Его мучил еще один вопрос, Ламприер ходил на фабрику в поисках ключа к загадке «Вендрагона» и не нашел его. Однако, беспрерывно размышляя над событиями, свидетелем которых он был той ночью, за эти два дня он осознал, что есть и другая загадка, заключающаяся в нем самом. Септимус навел его на эти мысли.
— Что ты хотел этим сказать: «Они убили ее»? — спросил Септимус, глядя, как Ламприер перебирает законченные статьи. — Кто такие «они»?
Ламприер не мог ничего ответить. Он не знал, но он чувствовал опасность. Он не мог забыть, как Пеппард сказал ему, что за ним следят, и его труп в комнате в переулке Синего якоря, он не мог забыть перерезанное горло девушки на цепях и охвативший его панический страх.
— «Они» — это значит «не я», — медленно произнес Ламприер, вдумываясь в смысл своих слов лишь по мере того, как проговаривал их. — Это значит, что не я убивал ту девушку. Не я упаковывал ее в козлиную шкуру и не я подвешивал на цепях, как мясник. Это сделали они. И еще я думаю, что они же убили Пеппарда.
Он опустил глаза, зная, что если продолжит развивать эту мысль, то придет к неизбежному выводу, но пока что этого было достаточно.
— Я не сумасшедший, — отчетливо сказал Ламприер и взглянул на Септимуса, который на мгновение замер и, казалось, не находил слов.
— Превосходно, — наконец произнес Септимус — Отличная будет книга. А теперь, если ты не претендуешь на этот остаток ветчины…
Ламприер почувствовал, что расстояние между ними внезапно увеличилось. Ему показалось, что они говорят словно на разных языках.
В последующие недели Ламприер засел за свой словарь. Точнее, он буквально набросился на него. Если прежде он работал методично, продвигаясь от «А» к «Z », то теперь беспорядочно метался, хватаясь то за одну букву, то за другую. Ламприер не следовал никакому распорядку, а его статьи не подчинялись никакому образцу. Он выхватывал персонажей из историй, которые вызывали в нем интерес, потом уставал от них и брался за других. Он раскрывал книги наудачу, выбирал заголовки как бог на душу положит, под влиянием сиюминутной прихоти. Статьи не преследовали определенной цели, подчиняясь только игре его чувств. Ламприер мог взяться за работу в любое время суток и писать при любых обстоятельствах. Такой причудливый ритм приносил облегчение, позволял избавиться от навязчивых мыслей и в то же время давал возможность мучившим его вопросам отлеживаться, набирая силу, где-то в глубинах подсознания. Ламприер перестал биться над деталями испорченных текстов в попытках восстановить пробелы. Исправления и уточнения больше не волновали его. Перекрестные ссылки становились все более хаотичными, и Септимус передал Ламприеру множество мелких претензий от Кейделла, которые, впрочем (поспешил добавить он), тускнели на фоне приятности осознания того, что с такой скоростью словарь, пожалуй, будет окончен уже к июлю. Септимус теперь приходил гораздо чаще, и Ламприер не успевал даже как следует проверить статьи. Нередко с ним вместе являлась Лидия. Они непрестанно соблазняли Ламприера принять участие в разнообразных увеселениях, но тот воспринимал гостей как досадную помеху. Их настойчивость раздражала его. Ну к чему, например, присутствовать на состязании в поедании кошек или глазеть на экзотические деревья у Берджесса?
— Апельсиновые деревья, лимонные деревья, жасминные деревья… — Септимус потрясал рекламным листком.
— Арабские и каталонские, — завлекательно читала Лидия, глядя через его плечо.
— Нет, — сказал Ламприер.
Лидия находила его творческий азарт нездоровым, а то и самоубийственным. Этот словарь был сущей болезнью. Она уговаривала его вместе с Септимусом и даже злилась на его упрямство, что, по мнению Ламприера, ей очень не шло. Он упорно не желал видеть деревья и не интересовался лордом Бэрримором и его аппетитом. Он не нуждался ни в чем, кроме своего словаря. Однако дружеские приглашения не прекратились и даже участились. И вот они пришли к нему прямо с выставки Берджесса с апельсиновым деревом, которое Септимус покорно тащил всю дорогу. Сопротивление Ламприера дало трещину.
По правде говоря, зрелище было прискорбное: из желтой кадки торчал ствол пяти футов высотой с растопыренными во все стороны ветками. Апельсиновое дерево страдало всевозможными древесными заболеваниями, оно было все в пупырышках и наростах; хрупкие и ломкие, как плохая бумага, листья, к счастью немногочисленные, были испещрены какими-то рубцами и пятнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249
Орест и Пилад, Тесей и Пирифой: дружба, вошедшая в пословицу. Пирифой в своем страстном желании встретиться со знаменитым Тесеем и испытать мужество убийцы Минотавра дошел до того, что вторгся в его страну. Тесей и Пирифой встретились на поле битвы и тотчас стали друзьями, и даже муки ада, которые они впоследствии испытали, не смогли разлучить их. Дружба. А есть ли друг у него самого, у Ламприера? Когда Септимус попросил назначить день, в который он сможет получить следующую порцию статей, Ламприер не сразу его услышал, погруженный в мысли о своей собственной дружбе с Септимусом. Синяки после той драки в кабачке на лице Ламприера уже исчезли, ссадины на ноге не болели. На память о том ужасном вечере остались глубокие порезы на ладони от осколков камня Коуда, которые Ламприер заработал, пытаясь выбраться из черепахи. На следующее утро оказалось, что осколок камня застрял в ране на руке. Септимус тут же пришел на помощь. Рану тщательно обработали, осколок знаменитого камня лежал на каминной полке. Септимус спас Ламприера от больших неприятностей. Но все же, стал бы Септимус настаивать, чтобы он доставил письмо Ифигении, стал бы ему другом между двух враждующих армий? Ламприер подозревал, что нет, и, пожалуй, Септимус сумел бы найти неотразимые и чувствительные оправдания своему отказу. Он часто ускользал от серьезных проблем.
— Может быть, ты просто сочинил всю эту историю, — говорил легкомысленно Септимус, отрезая себе кусок ветчины. Но нет, Ламприер ничего не выдумал, мертвая девушка была на самом деле —
Джульетта или какая-то другая. Его мучил еще один вопрос, Ламприер ходил на фабрику в поисках ключа к загадке «Вендрагона» и не нашел его. Однако, беспрерывно размышляя над событиями, свидетелем которых он был той ночью, за эти два дня он осознал, что есть и другая загадка, заключающаяся в нем самом. Септимус навел его на эти мысли.
— Что ты хотел этим сказать: «Они убили ее»? — спросил Септимус, глядя, как Ламприер перебирает законченные статьи. — Кто такие «они»?
Ламприер не мог ничего ответить. Он не знал, но он чувствовал опасность. Он не мог забыть, как Пеппард сказал ему, что за ним следят, и его труп в комнате в переулке Синего якоря, он не мог забыть перерезанное горло девушки на цепях и охвативший его панический страх.
— «Они» — это значит «не я», — медленно произнес Ламприер, вдумываясь в смысл своих слов лишь по мере того, как проговаривал их. — Это значит, что не я убивал ту девушку. Не я упаковывал ее в козлиную шкуру и не я подвешивал на цепях, как мясник. Это сделали они. И еще я думаю, что они же убили Пеппарда.
Он опустил глаза, зная, что если продолжит развивать эту мысль, то придет к неизбежному выводу, но пока что этого было достаточно.
— Я не сумасшедший, — отчетливо сказал Ламприер и взглянул на Септимуса, который на мгновение замер и, казалось, не находил слов.
— Превосходно, — наконец произнес Септимус — Отличная будет книга. А теперь, если ты не претендуешь на этот остаток ветчины…
Ламприер почувствовал, что расстояние между ними внезапно увеличилось. Ему показалось, что они говорят словно на разных языках.
В последующие недели Ламприер засел за свой словарь. Точнее, он буквально набросился на него. Если прежде он работал методично, продвигаясь от «А» к «Z », то теперь беспорядочно метался, хватаясь то за одну букву, то за другую. Ламприер не следовал никакому распорядку, а его статьи не подчинялись никакому образцу. Он выхватывал персонажей из историй, которые вызывали в нем интерес, потом уставал от них и брался за других. Он раскрывал книги наудачу, выбирал заголовки как бог на душу положит, под влиянием сиюминутной прихоти. Статьи не преследовали определенной цели, подчиняясь только игре его чувств. Ламприер мог взяться за работу в любое время суток и писать при любых обстоятельствах. Такой причудливый ритм приносил облегчение, позволял избавиться от навязчивых мыслей и в то же время давал возможность мучившим его вопросам отлеживаться, набирая силу, где-то в глубинах подсознания. Ламприер перестал биться над деталями испорченных текстов в попытках восстановить пробелы. Исправления и уточнения больше не волновали его. Перекрестные ссылки становились все более хаотичными, и Септимус передал Ламприеру множество мелких претензий от Кейделла, которые, впрочем (поспешил добавить он), тускнели на фоне приятности осознания того, что с такой скоростью словарь, пожалуй, будет окончен уже к июлю. Септимус теперь приходил гораздо чаще, и Ламприер не успевал даже как следует проверить статьи. Нередко с ним вместе являлась Лидия. Они непрестанно соблазняли Ламприера принять участие в разнообразных увеселениях, но тот воспринимал гостей как досадную помеху. Их настойчивость раздражала его. Ну к чему, например, присутствовать на состязании в поедании кошек или глазеть на экзотические деревья у Берджесса?
— Апельсиновые деревья, лимонные деревья, жасминные деревья… — Септимус потрясал рекламным листком.
— Арабские и каталонские, — завлекательно читала Лидия, глядя через его плечо.
— Нет, — сказал Ламприер.
Лидия находила его творческий азарт нездоровым, а то и самоубийственным. Этот словарь был сущей болезнью. Она уговаривала его вместе с Септимусом и даже злилась на его упрямство, что, по мнению Ламприера, ей очень не шло. Он упорно не желал видеть деревья и не интересовался лордом Бэрримором и его аппетитом. Он не нуждался ни в чем, кроме своего словаря. Однако дружеские приглашения не прекратились и даже участились. И вот они пришли к нему прямо с выставки Берджесса с апельсиновым деревом, которое Септимус покорно тащил всю дорогу. Сопротивление Ламприера дало трещину.
По правде говоря, зрелище было прискорбное: из желтой кадки торчал ствол пяти футов высотой с растопыренными во все стороны ветками. Апельсиновое дерево страдало всевозможными древесными заболеваниями, оно было все в пупырышках и наростах; хрупкие и ломкие, как плохая бумага, листья, к счастью немногочисленные, были испещрены какими-то рубцами и пятнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249