Случай самопроизвольно взорвавшейся пушки подлежал дальнейшему разбирательству. Большинство дополнительных распоряжений касалось верховного интернунция. Похищение Петера Раткаэля-Герберта означало конец всем деликатным компромиссам и тонким стратегическим построениям, связанным с его отправкой на родину. Среди всех неудобоваримых для турецкой администрации элементов этого происшествия труднее всего оказалось проглотить исчезновение интернунция, Петера Раткаэля-Герберта.
* * *
Из своей клетки интернунций слышал сдавленные крики, стук абордажного крюка о палубу, заглушённый переборками взрыв, еще удары, отвратительный скрежещущий звук и топот матросов, разбегающихся во все стороны. Корабль взяли на абордаж. Интернунций слышал, как бочки катят по сходням и тащат по палубе. Отверстие, через которое его юный друг подавал ему пищу и воду, позволяло смотреть только прямо вверх. И это ничего не давало. Потом настала и очередь интернунция: клетку вытащили на палубу, на несколько мгновений она зависла в воздухе, а потом оказалась на палубе противника «Тесрифати». Интернунций услышал английскую речь. Снова раздался скрежет. Петер наконец догадался, что это судна терлись друг о друга бортами. Потом корабли разошлись. Интернунций слышал, как матросы снимают крышки с бочек. Он поднял было голову, чтобы оповестить людей о своем существовании, но крик застрял у него в горле. Его клетку поместили прямо под грот-мачтой. Выглянув в отверстие, Петер увидел клубящийся туман, голые снасти и рангоут. На верхушке мачты болтался потрепанный флажок, на котором были нарисованы череп и скрещенные кости. Матросы продолжали работать, вскрывая бочки ломами. Петер Раткаэль-Герберт скорчился в своей клетке, дрожа от страха и ожидая без надежды на спасение, когда его обнаружат. И вот пришла его очередь. Дерево над его головой треснуло, на голову интернунция дождем посыпались щепки и обломки, и он сжался, закрыв лицо руками. Крышку сняли, и над головой посланника каркающий голос произнес:
«Ага!» — а потом чьи-то сильные руки вытащили Петера из его убежища и поставили на палубу. Скрючившийся от боли в костях и суставах, измученный Петер Раткаэль-Герберт поднял глаза и увидел, что над ним стоит седеющий пожилой мужчина с обветренной кожей. Он наклонился над ним и протянул верховному интернунцию руку.
— Я — Уилберфорс ван Клем, — представился он Петеру. — Добро пожаловать на борт «Сердца Света».
Снова подул сирокко, и туман начал рассеиваться.
На борту «Сердца Света» Петер Раткаэль-Герберт впервые за две недели увидел солнечный свет. Глядя, как команда готовится поднимать парус, интернунций не мог не заметить, что все матросы были весьма пожилые. Ни один из них не выглядел моложе пятидесяти лет. Уилберфорс ван Клем стоял у штурвала.
— Выпейте чаю, — указал он на дымящийся чайник, стоявший рядом с ним на походном столике. — Уилкинс! — крикнул он. — Будьте добры, принесите чашку для нашего гостя.
Уилкинс, маленький и проворный шестидесятилетний старичок с длинными седыми усами, бросился выполнять приказ.
— Вы… пираты? — рискнул спросить Петер Раткаэль-Герберт, глядя, как пожилые матросы ползают вверх-вниз по снастям.
— Пираты? О да, мы — пираты что надо, настоящие пираты. Правда, парни?
— О да! — раздались возгласы со всех сторон.
— Но мы — пираты-пантисократики, — продолжал Уилберфорс ван Клем. — Мы никогда не хотели стать пиратами, — он сделал паузу и отхлебнул чаю. — В том, какими мы стали, виновато только общество.
— Общество? — Это замечание позабавило Петера Раткаэля-Герберта. — Но почему?
— Ага! — воскликнул Уилберфорс второй раз за этот день. — Эту историю стоит рассказать. Уилкинс! Стул для моего друга!
Итак, сидя на стуле с великолепной мягкой обивкой и подкрепляясь чаем, верховный интернунций слушал Уилберфорса ван Клема, излагавшего историю пиратов-пантисократиков.
— Впервые мы сошлись вместе в пятьдесят третьем году в Лондоне, — начал Уилберфорс — Это было после Великого бунта чесальщиков, и по Указу о мятежах должны были интернировать всех иностранцев, чей образ мысли внушал подозрения властям. Мы подпадали под действие указа. Среди нас были поляки, пруссаки, сербы, далматы и представители множества других национальностей. Даже один француз. Итак, мы все сидели в Ньюгейтской тюрьме и ждали, не пройдет ли гроза стороной. Но она не прошла. Еще чаю? — Петер Раткаэль-Герберт покачал головой. — Ну что ж, значит, мы дожидались, пока очередь дойдет до нас. В общем, стандартная процедура, вы понимаете. Вас вызывают, обвиняют, вывозят из страны, три дня вы проводите в Булони, а через неделю вы уже снова в Англии. Но время шло, и нас так и не вызывали. Чтобы убить время, мы вели всякие беседы, политические дебаты, дискуссии, малость диалектики… Теперь мы оглядываемся на эти дни как на рождение Пантисократии. Это был единственный возможный компромисс. Понимаете, когда в ваших рядах оказываются одновременно твердолобые анабаптисты и тюрингские ультрамонтаны, волей-неволей приходится смотреть на вещи широко. А Пантисократия дает такую возможность.
Уилберфорс потянулся за трубкой и начал набивать ее каким-то клейким веществом.
— Все люди равны, — произнес он, зажегши трубку, и Петер Раткаэль-Герберт почувствовал сладковатый аромат, знакомый ему по плаванию на «Тесрифати». — Вот в чем суть. Вся эта чушь насчет права на землевладение теряет всякий смысл на борту корабля. Ну вот, в конце концов мы поняли причину задержки. Та часть указа, которая касалась нас, еще не была утверждена, а поскольку в стране сложилась серьезная угроза переворота, то ее и не спешили утверждать. Без суда освободить нас не могли, и судить нас тоже не могли, поскольку закона еще не существовало. Мы гнили в тюрьме больше года, пока наконец судья, засадивший нас, не зафрахтовал судно. На этом судне мы с вами находимся и сейчас; тогда оно называлось «Алекто».
Уилберфорс выпустил облако сладкого голубого дыма, поплывшее по направлению к его гостю.
— Идея была такая: инсценировать побег, навлечь на себя обвинение, добиться высылки во Францию и через несколько дней вернуться обратно. Единственную проблему представлял собой судья. На той неделе он ушел в отпуск и оставил нас на борту «Алекто». Поэтому получилось, что мы сбежали от правосудия, и теперь перед нами была единственная дорога — на виселицу. С технической точки зрения, мы уже стали пиратами. Быстренько обсудив наше положение, мы решили довести дело до конца. Мы посадили хозяина и его матросов на полубаркас, подняли Веселого Роджера, поставили паруса и в ту же ночь отправились к берегам Берберии. Это было тридцать с лишним лет назад, и скажу вам честно, что ни один из нас не пожалел о случившемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249
* * *
Из своей клетки интернунций слышал сдавленные крики, стук абордажного крюка о палубу, заглушённый переборками взрыв, еще удары, отвратительный скрежещущий звук и топот матросов, разбегающихся во все стороны. Корабль взяли на абордаж. Интернунций слышал, как бочки катят по сходням и тащат по палубе. Отверстие, через которое его юный друг подавал ему пищу и воду, позволяло смотреть только прямо вверх. И это ничего не давало. Потом настала и очередь интернунция: клетку вытащили на палубу, на несколько мгновений она зависла в воздухе, а потом оказалась на палубе противника «Тесрифати». Интернунций услышал английскую речь. Снова раздался скрежет. Петер наконец догадался, что это судна терлись друг о друга бортами. Потом корабли разошлись. Интернунций слышал, как матросы снимают крышки с бочек. Он поднял было голову, чтобы оповестить людей о своем существовании, но крик застрял у него в горле. Его клетку поместили прямо под грот-мачтой. Выглянув в отверстие, Петер увидел клубящийся туман, голые снасти и рангоут. На верхушке мачты болтался потрепанный флажок, на котором были нарисованы череп и скрещенные кости. Матросы продолжали работать, вскрывая бочки ломами. Петер Раткаэль-Герберт скорчился в своей клетке, дрожа от страха и ожидая без надежды на спасение, когда его обнаружат. И вот пришла его очередь. Дерево над его головой треснуло, на голову интернунция дождем посыпались щепки и обломки, и он сжался, закрыв лицо руками. Крышку сняли, и над головой посланника каркающий голос произнес:
«Ага!» — а потом чьи-то сильные руки вытащили Петера из его убежища и поставили на палубу. Скрючившийся от боли в костях и суставах, измученный Петер Раткаэль-Герберт поднял глаза и увидел, что над ним стоит седеющий пожилой мужчина с обветренной кожей. Он наклонился над ним и протянул верховному интернунцию руку.
— Я — Уилберфорс ван Клем, — представился он Петеру. — Добро пожаловать на борт «Сердца Света».
Снова подул сирокко, и туман начал рассеиваться.
На борту «Сердца Света» Петер Раткаэль-Герберт впервые за две недели увидел солнечный свет. Глядя, как команда готовится поднимать парус, интернунций не мог не заметить, что все матросы были весьма пожилые. Ни один из них не выглядел моложе пятидесяти лет. Уилберфорс ван Клем стоял у штурвала.
— Выпейте чаю, — указал он на дымящийся чайник, стоявший рядом с ним на походном столике. — Уилкинс! — крикнул он. — Будьте добры, принесите чашку для нашего гостя.
Уилкинс, маленький и проворный шестидесятилетний старичок с длинными седыми усами, бросился выполнять приказ.
— Вы… пираты? — рискнул спросить Петер Раткаэль-Герберт, глядя, как пожилые матросы ползают вверх-вниз по снастям.
— Пираты? О да, мы — пираты что надо, настоящие пираты. Правда, парни?
— О да! — раздались возгласы со всех сторон.
— Но мы — пираты-пантисократики, — продолжал Уилберфорс ван Клем. — Мы никогда не хотели стать пиратами, — он сделал паузу и отхлебнул чаю. — В том, какими мы стали, виновато только общество.
— Общество? — Это замечание позабавило Петера Раткаэля-Герберта. — Но почему?
— Ага! — воскликнул Уилберфорс второй раз за этот день. — Эту историю стоит рассказать. Уилкинс! Стул для моего друга!
Итак, сидя на стуле с великолепной мягкой обивкой и подкрепляясь чаем, верховный интернунций слушал Уилберфорса ван Клема, излагавшего историю пиратов-пантисократиков.
— Впервые мы сошлись вместе в пятьдесят третьем году в Лондоне, — начал Уилберфорс — Это было после Великого бунта чесальщиков, и по Указу о мятежах должны были интернировать всех иностранцев, чей образ мысли внушал подозрения властям. Мы подпадали под действие указа. Среди нас были поляки, пруссаки, сербы, далматы и представители множества других национальностей. Даже один француз. Итак, мы все сидели в Ньюгейтской тюрьме и ждали, не пройдет ли гроза стороной. Но она не прошла. Еще чаю? — Петер Раткаэль-Герберт покачал головой. — Ну что ж, значит, мы дожидались, пока очередь дойдет до нас. В общем, стандартная процедура, вы понимаете. Вас вызывают, обвиняют, вывозят из страны, три дня вы проводите в Булони, а через неделю вы уже снова в Англии. Но время шло, и нас так и не вызывали. Чтобы убить время, мы вели всякие беседы, политические дебаты, дискуссии, малость диалектики… Теперь мы оглядываемся на эти дни как на рождение Пантисократии. Это был единственный возможный компромисс. Понимаете, когда в ваших рядах оказываются одновременно твердолобые анабаптисты и тюрингские ультрамонтаны, волей-неволей приходится смотреть на вещи широко. А Пантисократия дает такую возможность.
Уилберфорс потянулся за трубкой и начал набивать ее каким-то клейким веществом.
— Все люди равны, — произнес он, зажегши трубку, и Петер Раткаэль-Герберт почувствовал сладковатый аромат, знакомый ему по плаванию на «Тесрифати». — Вот в чем суть. Вся эта чушь насчет права на землевладение теряет всякий смысл на борту корабля. Ну вот, в конце концов мы поняли причину задержки. Та часть указа, которая касалась нас, еще не была утверждена, а поскольку в стране сложилась серьезная угроза переворота, то ее и не спешили утверждать. Без суда освободить нас не могли, и судить нас тоже не могли, поскольку закона еще не существовало. Мы гнили в тюрьме больше года, пока наконец судья, засадивший нас, не зафрахтовал судно. На этом судне мы с вами находимся и сейчас; тогда оно называлось «Алекто».
Уилберфорс выпустил облако сладкого голубого дыма, поплывшее по направлению к его гостю.
— Идея была такая: инсценировать побег, навлечь на себя обвинение, добиться высылки во Францию и через несколько дней вернуться обратно. Единственную проблему представлял собой судья. На той неделе он ушел в отпуск и оставил нас на борту «Алекто». Поэтому получилось, что мы сбежали от правосудия, и теперь перед нами была единственная дорога — на виселицу. С технической точки зрения, мы уже стали пиратами. Быстренько обсудив наше положение, мы решили довести дело до конца. Мы посадили хозяина и его матросов на полубаркас, подняли Веселого Роджера, поставили паруса и в ту же ночь отправились к берегам Берберии. Это было тридцать с лишним лет назад, и скажу вам честно, что ни один из нас не пожалел о случившемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249