Ламприер продолжал стоять на месте. Вскоре он обнаружил, что в разворачивающемся перед ним действе есть какой-то неуловимый порядок. Сперва Ламприер решил, что это разгар неудачного маскарада. Наверное, это был костюмированный бал, начавшийся со светских бесед и благопристойных развлечений, но потом условности сдались на милость бутылки-победительницы, остроумные насмешки превратились в площадную ругань, веселье уступило место разнузданности. Все присутствующие были в домино, черных и белых, и в грубых деревянных масках с отверстиями для рта и глаз. В оркестровой яме разразилась настоящая драка между черными и белыми домино; пьяные маски не на шутку колотили и пинали друг друга. Потом Ламприер увидел, как черные домино попятились, а белые стали решительно теснить их, лупя отступающих бутафорскими мечами (должно быть, деревянными); у дальней стены зала, глядя на битву, стоял человек в черном со скрещенными руками. Это был настоящий великан. Ламприер снова стал озираться в поисках Джульетты, но ее не было ни в зале, ни в оркестровой яме, ни на сцене, где столпились белые домино (кое-кто из них, казалось, не обращал внимания на продолжавшуюся драку). Ламприер невольно отступал к сцене, пока белые домино теснили черных. Кажется, у них наступило перемирие. Черные домино, что-то выкрикивая, выстроились в линию перед первым рядом кресел. Белые точно так же построились на краю сцены. У них тоже был свой великан, правда, не такой огромный, как у черных. По-видимому, это был предводитель белых домино. И вдруг те, что стояли возле Ламприера, вытащили его, несмотря на сопротивление, на сцену и подвели к великану, который вручил ему деревянный меч и покровительственно похлопал его по спине. Белые под приветственные возгласы подхватили его под руки и бросили в оркестровую яму. Ламприер мучился, сознавая, что его безобразное розовое пальто оказалось у всех на виду. Но белые домино продолжали выкрикивать что-то ободряющее, и перед ним уже стоял противник в черном домино, сжимавший в руках меч, с виду точь-в-точь такой же, какой дали Ламприеру, за исключением того, что когда противник ударил мечом по скамейке, стоявшей между ним и Ламприером, та разлетелась пополам, а стальное лезвие ушло в пол на шесть дюймов. В отличие от другой бутафории, этот меч был настоящим, а у противника, как только что заметил Ламприер, была маска с рогами, и рот его открылся, чтобы прореветь вызов рогоносца: «Парис!»
Ламприер выпрямился. Какое-то мгновение он сжимал в руке деревянный меч; потом в его мозгу пронеслось: «Надо быть безумцем, чтобы поверить в это!» Менелай наступал. Ламприер бросил свое бесполезное оружие, чтобы вернуться обратно на сцену, где белый великан осыпал его оскорблениями и обзывал трусом и соблазнителем. Но Ламприер не обратил внимания на упреки. Он стал срывать маски со своих товарищей-троянцев. Перед ним появлялись лица, нарумяненные помадой, измазанные красками, рябые, пятнистые, с беззубыми ртами и мутными от пьянства глазами. Ламприер подумал о мече, расколовшем деревянную скамейку, и спросил про себя: «Где же была Афродита со своим туманным облаком? Почему она не поспешила перенести меня в безопасное укрытие?» Но ответ на этот вопрос остался в прошлом, в часе времени назад и в миле погони по темным улицам. На его узкой кровати она раз и навсегда доказала ему, что, как и он сам, она состояла из плоти и крови, была таким же земным человеком, как и он, — если, конечно, это все не показалось ему. Он закричал: «Джульетта!» Но крик утонул в общем шуме, и никто не обернулся на зов.
Троянцы в белых домино у него за спиной снова принялись теснить черных греков, и те отступили за баррикады кресел, швыряя в противников пустыми бутылками, деревянными копьями и спинками сидений. Вот предводитель троянцев, Гектор, пробивается вперед, швырнув одного грека о стену, другого — через плечо, третьего — в гущу его товарищей в черных домино. Черный великан, задумчивый Ахилл, стоит неподвижно. Гектора окружают и оттесняют обратно к сцене, но тут ему-удается схватить за горло главного из нападающих и бросить его на пол, где тот и остается лежать. Черный Ахилл наконец сдвигается с места. Прорвавшись сквозь ряды воинов в белых одеждах, он добирается до Гектора, бегающего взад-вперед по сцене. Трапеция с олимпийцами раскачивается у него над головой, боги шепчут ему: стой и сражайся. Гектор принимает совет — и напрасно. Ахилл хватает его и сбивает с ног одним мощным ударом. Слева в зале появляются две бутафорские лошади и колесница с треснувшим колесом, выкрашенная золотой краской; не доехав до сцены, колесница разваливается, и Ахилл собственноручно ташит Гектора вокруг зала. (Убитые горем троянцы издают вопли, Гекуба обнажает грудь.) Ахилл устает, останавливается и начинает откупоривать бутылку, а в это время на сцене Парис видит свою Елену, пробегающую за кулисами, и кричит: «Джульетта!» Она оборачивается, шепчет: «Уходи отсюда!» — и он устремляется за нею.
Погоня возобновилась. За сценой уже вовсю трудились над починкой сломанной колесницы. Из бутафорских лошадей вышли актеры, раскрасневшиеся и вспотевшие, и стали освежаться холодным пивом. Со стульев свисали театральные костюмы, яркий ситец и марля, лежали маски животных и деревянное оружие. Ламприер поднял голову и увидел, что потолок уходит к самой крыше театра. С потолка свисали веревки и канаты, веревочные лестницы тянулись к ненадежным платформам, качающимся в сотне футов над сценой. Откуда-то сверху свисали старые декорации: триумфальная арка, гора, несколько деревьев и какие-то трубы неправильных форм, раскрашенные в голубой и белый цвета, трубы кончались ручками, вероятно, их можно было вращать (Ламприер вдруг догадался, что они должны были изображать бушующее море).
Джульетта была уже высоко вверху: смутное светлое пятнышко в полумраке. Ламприер увидел, как она открыла люк, ведущий на крышу. Показался квадратик ночного неба, на его фоне — силуэт Джульетты, а потом люк закрылся. Ламприер полез по веревочной лестнице следом. На середине пути он остановился и взглянул вниз. Земля была гораздо дальше, чем он думал; чересчур далеко. Ламприер продолжал подниматься, медленно взобрался на самую высокую платформу, качавшуюся на канатах, и оказался у крышки люка. Он откинул ее, протиснулся в отверстие и упал на спину, задыхаясь. Небо, звезды, ночь. Ламприер лежал на крыше оперного театра.
Дул теплый ветер. Плоская крыша простиралась вперед футов на сорок. Когда-то она была покрыта свинцом, но от долгого воздействия дождя и воздуха сияла теперь в лунном свете странной белизной. Ламприер стоял лицом к фронтону в задней части крыши. Он заметил, что плоская поверхность перед ним усыпана какими-то странными холмами или непонятными существами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249