ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

— Должно быть, кто-то ее унес.
Положение было безвыходное.
— Я останусь здесь, — сказал Ламприер, немного подумав. Проблема, кажется, решилась. Он потер голову. — Кто вы? — обратился он к лицу.
— Приношу свои извинения, что ударил вас. Гардиан, капитан Эбенезер Гардиан, в отставке.
Это имя затронуло что-то внутри Ламприера. Лицо его все еще было мокрым. Он провел пальцем по щеке и увидел кровь. Нос? Нет, тряпка. Она лежала на полу под его ногами. Должно быть, это Гардиан бросил ее, чтобы привести его в чувство. Хорошая мысль. Он кинул ее обратно.
— Ламприер, — представился он, и лицо расплылось в улыбке.
— Ламприер! Ну вот, что же вы сразу не сказали? Я-то считал, вы должны быть старше. Боже милостивый, как поживаете?
Этот человек знал его, но откуда? И тут Ламприер вспомнил о письмах из сундука, адресованных его отцу, «капитан Эбенезер Гардиан (в отставке)», имя, которое он запомнил, когда просматривал их перед походом в Поросячий клуб. Гардиан принял его за отца.
— Джон, — уточнил Ламприер, — не Шарль. Мой отец умер несколько месяцев назад…
На лице над его головой появилось выражение глубокого сожаления.
— Ваш отец знал о западном побережье Франции больше любого из тамошних жителей, — тепло проговорил Гардиан. — Мы переписывались, вы знаете? Так Шарль умер? Действительно, это очень печально, молодой человек. — Его лицо стало горестным.
— Как ваша рука? — переменил тему Ламприер.
— Рука? А, очень хорошо, по-моему. Все это очень удивительно. Все дело в том корабле, «Фолмауте», или «Вендрагоне». Он ошвартован немного пониже места, где я живу, но это долгая история. Послушайте, нам надо бы поговорить. У меня есть письма вашего отца и книга, которую он хотел получить для своих занятий. Все, о чем он просил, имело какую-то цель.
Шея Ламприера затекла: во время беседы он все время стоял с поднятой головой.
— Мы могли бы встретиться перед домом, — предложил он.
— Превосходно, — ответил Гардиан. — Значит, до встречи.
Голова исчезла, и Ламприер услышал его шаги, направлявшиеся к дверям. Затем дверь с грохотом захлопнулась. Он осмотрелся и вдруг вспомнил, что заблудился. Часом позже — часом, который состоял из минут, тянувшихся как длинные, никуда не ведущие коридоры, возвращавшие Ламприера на то же место, которое он только что покинул, — он почувствовал, что его буквально тошнит от этого расползающегося лабиринта, который де Виры называли своим домом. Коридоры… Ламприер не успевал миновать их, как у этого здания, кажется, отрастали все новые и новые, с рядами сопутствующих комнат, которые выстраивались в анфилады и уводили к следующим комнатам и дальнейшим поворотам, и так далее, пока он наконец не оказался в большом пустом зале, который, по его мнению, мог находиться на любом из трех этажей дома. Там он остановился, проклиная Септимуса за то, что тот притащил его сюда против воли и бросил в таком положении, черт бы его побрал.
— Джон?
Септимус? Из-за той двери напротив. И шаги. Он услышал шаги.
— Септимус? — В ту дверь, там такая же комната, с такой же дверью, которая как раз закрывалась, когда он вошел.
— Септимус! — Он подбежал к двери и рывком распахнул ее, и за ней открылась еще одна комната, но на этот раз другая, больше похожая на короткий коридор, дверь из которого вела прямо на улицу. Она была открыта настежь. Он достиг задней стороны дома. Куда, черт возьми, направлялся Септимус? В распахнутом дверном проеме абсолютно ровным полукругом кружились снежинки, перед дверью намело снежный сугроб. Ламприер увидел следы, отпечатавшиеся на ровном хрустящем насте. Они уводили вдаль через газон.
— Септимус! — окликнул он еще раз, но никто ему не ответил.
Ламприер вышел наружу и двинулся по следам. Снег скрипел под его подошвами, свет из двери больше не освещал дорогу, различать следы в потемках было трудно. Да и сами следы становились все менее четкими, и, немного пройдя, он вообще потерял их из виду. Ламприер вдруг обнаружил, что стоит посреди абсолютно ровной снежной поверхности, словно какая-то невидимая сила подняла преследуемую им добычу в воздух. Невероятно, но на снежной глади не было никаких следов. Ничего не оставалось, как вернуться, что он и сделал, но обнаружил, что задняя дверь закрыта. И заперта изнутри. Из-за нее не доносилось ни звука. Какой-нибудь старательный слуга, или, может быть, Септимус, которого он упустил где-то в бледной мгле за домом, вернулся и недоумевает, куда это он, Ламприер, подевался. Ламприер забарабанил в дверь и закричал, но кругом стояла глухая тишина. На улице было довольно холодно. Воспоминания о назначенных встречах смешались в его голове: Септимус и другие люди, Гардиан, Кастерлей… Вдруг ему показалось, хотя это было полным абсурдом, что сам дом наделен неким смутным сознанием и отвергает его, словно какое-то чужеродное тело. Но теперь он хотя бы знал, где находится: на заднем дворе. Проще всего было обойти дом вокруг и войти через парадную дверь, постучать в нее молотком. А может быть, фейерверк все еще продолжается. Тогда все вышли и стоят сейчас снаружи. Лидия, Боксер, Уолтер и остальные. Джульетта.
После того как он вернулся к закрытой двери, дом как будто погрузился в темноту, и его смутный силуэт, сливаясь с окружающим мраком, казался еще более бесформенным. Покрытые снегом лужайки уходили куда-то к снежным холмам, под которыми скрывались аккуратно подстриженные живые изгороди. Ламприер подумал, повернулся к дому правым боком и отправился в путь сквозь снежную мглу.
Когда его глаза привыкли к темноте, оказалось, что сам снег испускает очень слабый свет и каждая снежинка, запертая в своей ледяной клетке, блещет крохотной искрой. Вокруг стояла полная тишина, лишь под сапогами Ламприера скрипел снег, да ветви невидимых деревьев как будто терлись друг об друга, издавая низкий скрипучий звук. Снежная пелена окутала все кругом — лужайку, изгородь, каменные украшения, подстриженные деревья. Дорожки, обрамленные теми же высокими зарослями живой изгороди, убегали вправо и влево через каждые несколько ярдов, и Ламприер свернул на ту, которая, по его расчетам, шла параллельно стене дома. Сам дом пропал из виду.
Ночной воздух, плотный от сырости, висел между стенами изгороди. Дорожка начала уводить Ламприера по касательной от места его назначения, где теперь, казалось ему, толпились гости, подняв к небу лица, красные, синие и зеленые в свете фейерверка. Сад хранил молчание. Ламприер прислушивался, как скрипит снег под его подошвами, и временами то подпрыгивал, то выворачивал стопы, чтобы хруст изменил тональность. За ним тянулась цепочка странных, неровных следов. Ровные линии ухоженного сада постепенно делались все более прихотливыми, аккуратная изгородь — все более раскидистой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249