Лабиринт бульваров и улиц, эта вражеская крепость, в которую они за все время пребывания в городе ни разу не посмели вступить, теперь находилась от них по левую руку. Опрокинутая подвода перегородила дорогу. Рядом лежала мертвая лошадь. Джульетта услышала, как лошади, впряженные в увозящий ее экипаж, неритмично зацокали копытами, меняя направление под кнутом кучера, и, даже не глядя в окно, она точно знала, какой дорогой они поедут в объезд. Потом она все-таки взглянула — когда карета повернула и въехала на Рю-Бушер-де-Дю-Буль — и почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Здесь были булочная и несколько дверей, ведущих в гостиницу, где когда-то в толпе других детей она глазела на маленького Ретифа, стоявшего на парапете, и восторженно визжала во весь голос вместе со всеми, а Ретиф писал на головы проходивших внизу людей. Дальше был узкий проход — они называли его «Черно-зеленым», за расцветку стен. Посередине улицы был поворот, она забыла о нем: промелькнул еще ряд домов; мгновение спустя карета резко вздрогнула и накренилась, затем ход ее снова стал плавным, и только тогда Жак протянул руку, чтобы задернуть занавеску.
Но Джульетта уже успела увидеть этот дом: свет в окнах был красным из-за красных портьер — все тот же красный свет, — и ее память нарисовала длинную, просторную комнату, которую она помнила совершенно отчетливо: диваны и плетеные кресла вдоль стен, а в глубине комнаты в камине пылает огонь. По утрам через высокие окна лились солнечные лучи, и она играла на полу, а Удэн, Пти Па, Мизет, Грор, Бон и другие девицы слонялись туда-сюда, болтая между собой, зевая и потягиваясь. И ее maman тоже.
Наверху были спальни, а еще выше — мансарда, где она звала на помощь и сопротивлялась каждой клеткой своего тела, но все было бесполезно. Затем, через год или два, она видела в окно, как maman идет по улице, размахивая своей холщовой сумкой, уходит прочь. Джульетта кричала и колотила кулаками по стеклу, но она даже не оглянулась. Пти Па побежала следом за maman и скоро вернулась. Она принесла эту холщовую сумку с голубыми цветами. Подарок на память. Потом Джульетте сказали, что maman никогда не вернется. Мадам Стефани не возьмет ее обратно. Она ушла искать свое счастье. Сумка была прощальным даром, и Джульетта долгие однообразные вечера вспоминала maman и ее историю, слагавшуюся из отрывочных историй о многочисленных мужчинах, одним из которых был отец Джульетты.
«Это порядочный человек. Человек слова». Maman говорила так потому, что он каждый месяц присылал деньги для Джульетты. В глубине души Джульетта лелеяла мысль о том, что где-то у нее есть отец, который знает о ее существовании. Потом много раз Джульетта твердила себе, что не надо мечтать, что он когда-нибудь приедет за ней. И клялась себе, что не станет разыскивать его. Мысли об отце вызывали в ней обиду и ярость, но она таила в себе свои чувства.
И вот теперь карета проезжала мимо массивной парадной двери, которая последний раз захлопнулась за ней четыре года назад, когда за порогом стояла прибывшая за ней карета виконта. Пока виконт улаживал дело с мадам Стефани, Джульетта сидела в карете. Она была бледна и сжимала в руках свою сумку.
Когда виконт сел рядом с ней в карету, она узнала, что покидает Париж. Они отправлялись на Джерси.
«Papa »? Эта призрачная возможность превратилась в зыбкую надежду, когда Джульетта услышала название острова. Деньги приходили с Джерси, значит, ее отец должен был жить именно там. «Papa »? Но она представляла его совсем не таким. Этот человек с бычьим телосложением не мог быть ее отцом. Ничто в этом лице не могло поддержать в Джульетте надежду, и нелепость ее предположения стала ясна сразу, как только карета тронулась с места. Он грубо овладел ею прямо на сиденье кареты. «Papa » — он потребовал, чтобы отныне она называла его именно так. У нее мелькнула мысль о том, чтобы сбежать, невзирая на беспорядок в одежде. Но когда она разразилась слезами и стала выкрикивать ему в лицо, что он не отец ей, что он над ней подшутил (хотя в действительности он ни в чем подобном ее и не заверял), виконт только расхохотался над ее несчастьем.
— Твой отец? Какая чушь! Твой отец на меня совсем не похож.
Джульетта почти физически ощутила силу этих слов. Они сомкнулись на ее горле, как ошейник. Теперь она не могла уйти от него, не могла не повиноваться. Он мог потребовать от нее чего угодно, и она должна была ему подчиняться. Это стало еще очевиднее, когда он по выражению ее лица понял, как эти слова подействовали на нее. Виконт знал ее отца. И поэтому Джульетта стала его собственностью…
Один из их спутников постучал по стенке кареты и крикнул: «Стой!» Джульетта с трудом понимала, где находится, полностью погрузившись в события четырехлетней давности. Она почувствовала, что Жак держит ее за локоть. Двое незнакомцев вышли вслед за ними из кареты. Они находились на какой-то безлюдной улочке; по одну сторону ее тянулась высокая стена. Карета проехала дальше, а перед Джульеттой и ее спутниками распахнулась низенькая калитка. Все четверо нырнули в открывшийся проход и очутились в просторном саду. Уже почти стемнело, и аккуратно рассаженные деревья походили на черные скалы на фоне ночного неба. Джульетта почувствовала под ногами подстриженную траву. Они в молчании пробирались через рощицу, и вот внезапно из темноты показался большой дом — он был даже больше, чем жилище виконта. В доме горели огни, и Джульетта увидела в окне, что в длинном зале на первом этаже идет банкет: двадцать или тридцать человек, сидя за столом, ели, пили и беседовали. Их четверка пересекла лужайку, и сцена банкета исчезла из вида. Двое незнакомцев провели Жака с Джульеттой к боковому входу. Неосвещенный коридор вел в гостиную; за гостиной была большая комната, где горели светильники.
Центр комнаты занимал длинный стол. Жак сел за стол и сделал ей знак последовать его примеру. Тот из незнакомцев, который показался Джульетте более бесстрастным, уселся напротив них. Пока второй закрывал двери, его компаньон обратился к нему:
— Дюлюк! Надо позвать Кардинала.
Дюлюк кивнул и вышел из комнаты. Они остались втроем. Джульетта заметила, что Жак, бывший рассеянным и отчужденным в те недели, что они провели в Париже, ставший жестким и собранным во время их путешествия в этот особняк, теперь надел третью личину. Он лениво развалился в кресле. Он был беззаботен и беспечен.
— Все в порядке, Протагор? — небрежно спросил он. Тот кивнул в ответ так серьезно, словно речь шла о деле первостепенной важности. Жак рассматривал комнату с таким видом, словно сидел на скамейке на Елисейских полях и глазел на прохожих. Дверь отворилась: возвратился Дюлюк, и следом за ним вошел человек в серой рясе и круглой алой шапочке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249
Но Джульетта уже успела увидеть этот дом: свет в окнах был красным из-за красных портьер — все тот же красный свет, — и ее память нарисовала длинную, просторную комнату, которую она помнила совершенно отчетливо: диваны и плетеные кресла вдоль стен, а в глубине комнаты в камине пылает огонь. По утрам через высокие окна лились солнечные лучи, и она играла на полу, а Удэн, Пти Па, Мизет, Грор, Бон и другие девицы слонялись туда-сюда, болтая между собой, зевая и потягиваясь. И ее maman тоже.
Наверху были спальни, а еще выше — мансарда, где она звала на помощь и сопротивлялась каждой клеткой своего тела, но все было бесполезно. Затем, через год или два, она видела в окно, как maman идет по улице, размахивая своей холщовой сумкой, уходит прочь. Джульетта кричала и колотила кулаками по стеклу, но она даже не оглянулась. Пти Па побежала следом за maman и скоро вернулась. Она принесла эту холщовую сумку с голубыми цветами. Подарок на память. Потом Джульетте сказали, что maman никогда не вернется. Мадам Стефани не возьмет ее обратно. Она ушла искать свое счастье. Сумка была прощальным даром, и Джульетта долгие однообразные вечера вспоминала maman и ее историю, слагавшуюся из отрывочных историй о многочисленных мужчинах, одним из которых был отец Джульетты.
«Это порядочный человек. Человек слова». Maman говорила так потому, что он каждый месяц присылал деньги для Джульетты. В глубине души Джульетта лелеяла мысль о том, что где-то у нее есть отец, который знает о ее существовании. Потом много раз Джульетта твердила себе, что не надо мечтать, что он когда-нибудь приедет за ней. И клялась себе, что не станет разыскивать его. Мысли об отце вызывали в ней обиду и ярость, но она таила в себе свои чувства.
И вот теперь карета проезжала мимо массивной парадной двери, которая последний раз захлопнулась за ней четыре года назад, когда за порогом стояла прибывшая за ней карета виконта. Пока виконт улаживал дело с мадам Стефани, Джульетта сидела в карете. Она была бледна и сжимала в руках свою сумку.
Когда виконт сел рядом с ней в карету, она узнала, что покидает Париж. Они отправлялись на Джерси.
«Papa »? Эта призрачная возможность превратилась в зыбкую надежду, когда Джульетта услышала название острова. Деньги приходили с Джерси, значит, ее отец должен был жить именно там. «Papa »? Но она представляла его совсем не таким. Этот человек с бычьим телосложением не мог быть ее отцом. Ничто в этом лице не могло поддержать в Джульетте надежду, и нелепость ее предположения стала ясна сразу, как только карета тронулась с места. Он грубо овладел ею прямо на сиденье кареты. «Papa » — он потребовал, чтобы отныне она называла его именно так. У нее мелькнула мысль о том, чтобы сбежать, невзирая на беспорядок в одежде. Но когда она разразилась слезами и стала выкрикивать ему в лицо, что он не отец ей, что он над ней подшутил (хотя в действительности он ни в чем подобном ее и не заверял), виконт только расхохотался над ее несчастьем.
— Твой отец? Какая чушь! Твой отец на меня совсем не похож.
Джульетта почти физически ощутила силу этих слов. Они сомкнулись на ее горле, как ошейник. Теперь она не могла уйти от него, не могла не повиноваться. Он мог потребовать от нее чего угодно, и она должна была ему подчиняться. Это стало еще очевиднее, когда он по выражению ее лица понял, как эти слова подействовали на нее. Виконт знал ее отца. И поэтому Джульетта стала его собственностью…
Один из их спутников постучал по стенке кареты и крикнул: «Стой!» Джульетта с трудом понимала, где находится, полностью погрузившись в события четырехлетней давности. Она почувствовала, что Жак держит ее за локоть. Двое незнакомцев вышли вслед за ними из кареты. Они находились на какой-то безлюдной улочке; по одну сторону ее тянулась высокая стена. Карета проехала дальше, а перед Джульеттой и ее спутниками распахнулась низенькая калитка. Все четверо нырнули в открывшийся проход и очутились в просторном саду. Уже почти стемнело, и аккуратно рассаженные деревья походили на черные скалы на фоне ночного неба. Джульетта почувствовала под ногами подстриженную траву. Они в молчании пробирались через рощицу, и вот внезапно из темноты показался большой дом — он был даже больше, чем жилище виконта. В доме горели огни, и Джульетта увидела в окне, что в длинном зале на первом этаже идет банкет: двадцать или тридцать человек, сидя за столом, ели, пили и беседовали. Их четверка пересекла лужайку, и сцена банкета исчезла из вида. Двое незнакомцев провели Жака с Джульеттой к боковому входу. Неосвещенный коридор вел в гостиную; за гостиной была большая комната, где горели светильники.
Центр комнаты занимал длинный стол. Жак сел за стол и сделал ей знак последовать его примеру. Тот из незнакомцев, который показался Джульетте более бесстрастным, уселся напротив них. Пока второй закрывал двери, его компаньон обратился к нему:
— Дюлюк! Надо позвать Кардинала.
Дюлюк кивнул и вышел из комнаты. Они остались втроем. Джульетта заметила, что Жак, бывший рассеянным и отчужденным в те недели, что они провели в Париже, ставший жестким и собранным во время их путешествия в этот особняк, теперь надел третью личину. Он лениво развалился в кресле. Он был беззаботен и беспечен.
— Все в порядке, Протагор? — небрежно спросил он. Тот кивнул в ответ так серьезно, словно речь шла о деле первостепенной важности. Жак рассматривал комнату с таким видом, словно сидел на скамейке на Елисейских полях и глазел на прохожих. Дверь отворилась: возвратился Дюлюк, и следом за ним вошел человек в серой рясе и круглой алой шапочке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249