ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Калькбреннер, Септимус или кто-то еще до них? Ламприер вспомнил Джерси, обманные сумерки, вид из окна на поля Розели, покачнувшиеся во мгле и вернувшиеся вспять во времени, и древнее божество, возникшее из-под корней и цепкого дерна… Вертумн. Первый признак надвигающегося безумия… Но откуда они могли узнать об этом?
— «Абант. Абанта. Абантиды…»
Вторым был Актеон. Потом — Даная в яме на болоте. Ифигения на фабрике Коуда.
— «Абанты. Абаорт. Абараза. Абарафа…» Парис. Ламприер снова взглянул на Джульетту и вспомнил, как она выходила из кареты в приходе Сен-Мартин. Как далеко в прошлое надо вернуться? Неужели к тому мгновению, когда они смогли каким-то образом разглядеть явившееся ему видение? Ламприер снова попытался припомнить тот вечер, и все, что он увидел из окна, и беспокойный сон, сменивший видение. Он что-то кричал тогда. Неужели кто-то подслушал его и понял? Ламприер не мог в это поверить. Проснувшись, он пошел к пастору, а тот выгнал его. Потом он залез на дерево и упал, высматривая Джульетту, которая шла по тропинке к церкви… Да, церковь.
— Кальвестон, — произнес он, и председатель прекратил читать. Ламприер снова почувствовал тупую боль в шее. Ему хотелось сесть. — Отец Кальвестон сказал вам, что я видел демонов, призраков тьмы. Он сказал вам, что я — сумасшедший.
Джульетта ушла по тропинке, к дому пастора, оставив его в полном замешательстве. Он отправился домой. Потом его пригласили в библиотеку, а несколько дней спустя он получил издание Овидия в награду за труды. В книге была одна, особенная, специальная иллюстрация: Диана в эффектном неглиже и Актеон, бьющийся в агонии. Они все рассчитали и предусмотрели. Сверкающие красные пятна. Стальная вода озера. Всадник повернулся и двинулся вверх, к истоку.
— Прекрасно, прекрасно.
Растерзанное тело его отца осталось лежать на мелководье. Голос председателя звучал словно откуда-то издалека. Кальвестон рассказал девушке, девушка — виконту, а виконт — тому человеку, который сейчас говорил с ним.
— Ты думал, что сошел с ума, превратился в беспомощную игрушку в руках невидимых сил. Ты забросил свои книги и зажмурился, но ты уже был наш. Когда ты приехал в этот город, мы дали тебе Септимуса, верного проводника в предстоявшем тебе длинном путешествии, и ты пошел за ним следом. Пошел к Калькбреннеру, где тебе подсказали идею твоего словаря. К де Вирам, где образы твоей книги стали явью. На фабрику Коуда, где мы подвесили Ифигению. Это наш словарь, Джон, смерть Данаи была делом наших рук, а Ифигения была моим подарком тебе.
Председатель продолжал переворачивать страницы:
— Вот все твои чудовища. Ты заточил их в своей книге. И под каждым стоит дата и твоя подпись. Всякий раз, когда ты подписывал свое имя под статьей, мы придвигались к тебе чуточку ближе. Точные описания, точные даты, твое имя. Как ты думаешь, почему Септимус заставлял тебя ставить дату и подпись под каждой статьей?
Теперь у Ламприера уже раскалывалась от боли вся голова. Удар, нанесенный Септимусом, казалось, до сих пор сковывал его тугим ошейником. Он пробормотал: «Септимус?»
— Молодой работник Компании. Он проявил инициативу в трудной ситуации, предложил свою помощь…
Ламприер едва мог уследить за речью председателя. «Обязательно ставь под каждой статьей дату и подпись, это самое главное. Заставь их смеяться, заставь их плакать…»
— … жертвы были настоящими, Джон. С твоей помощью или без нее, все равно все они мертвы.
«Заставь их платить…»
— Убиты, как сказал бы сэр Джон.
Имя сэра Джона вернуло Ламприера к действительности. Септимус и Кейделл канули в прошлое, обратились в ничто. Сэр Джон, который ловит и вешает убийц и воров. Его имя прозвучало так неуместно в этом обществе, которое всегда презирало закон. Сэр Джон, которому Ламприер солгал в комнате Пеппарда, который провел следствие в заснеженных владениях де Виров, который теперь искал молодого человека, бежавшего с фабрики Коуда в ночь убийства. Сэр Джон искал его, Ламприера.
— Ты — убийца, Джон. Твой словарь доказывает твою виновность.
Ошейник затянулся еще туже, сжимаясь вокруг шеи.
— Ты сам подписал свое признание.
Ламприер схватился руками за края стола. Судьи никогда бы не поверили в это, никогда бы не сочли его убийцей, если бы… Но доказательства были налицо: он был в то время в тех местах, где произошли убийства, он скрывал это, он обманул сэра Джона. («Зачем вы назвали себя Смитом, Ламприер?») И конечно, словарь. Ламприер представил себе, что стоит перед судом — близорукий, нерешительный, нелепый. Конечно, виновен!.. Вероятно, леди и джентльмены, подсудимый был выведен из равновесия внезапной гибелью отца и подозрительными обстоятельствами этой гибели, которую он наблюдал воочию, он был затерян один в огромном городе и решил выместить свою обиду на женщинах, отвергавших его ухаживания… Его повесят. Они повесят его, и вражда между Ламприерами и Компанией будет окончена. Привет тебе, Франсуа. Привет, Джон.
Он снова пережил то ужасное ощущение, когда ему показалось, что парапет на крыше театра уже выскальзывает из-под ног. И лицо Кастерлея снова запрокинулось вверх, словно за спиной Ламприера возник какой-то призрак, наводивший трепет и страх. И снова, уже во второй раз, Ламприер ощутил, как чья-то рука подталкивает его вперед.
— Но ты не будешь болтаться на виселице, Джон.
Кастерлей хотел его смерти. Он попытался убить его на крыше и может опять попытаться. Человек, притаившийся в глубоком кресле, тоже угрожал ему смертью, но в этот момент угроза, бьющая точно в цель, казалось, застыла на месте, сдерживаемая неким мощным давлением… Если бы они хотели его смерти, он был бы мертв уже давным-давно… Но они сохранили ему жизнь ради какой-то цели, которую он теперь пытался понять, отступая все дальше от опасного обрыва, начиная различать слова. Говорили Жак и председатель. Кастерлей мрачно молчал. Эти воспоминания не остановились на рошельской катастрофе, а двинулись дальше, в прошлое, к Пасторо и Адептам Свободного Духа, к поискам второго Шарлеманя; затем еще дальше, к Дюплесси-Морнею, и «Vindicae contra Tyrannos », и к другим очагам ненависти, тянувшимся к своему единственному маяку, имя которому Рошель. Казалось, все эти запутанные революционные устремления соединились в этом обреченном городе и продолжали стремиться туда под новыми и новыми именами: Кавалеры ордена Союза Радости, Семья Любви Плантэна, Рыцари Ликования…
Ламприер погрузился в океан тайн, слушая, как перечислялись все эти секты и их деяния: Жан Руссе де Мисси и Проспер Маршан, контрабандой распространявшие «договор трех вкладчиков» через почтовую контору в Лилле, тайные чтения вольтеровской «Eurania » в секретной библиотеке барона Гогендорфа, Гольбах, оказывавший помощь Уилксу, а позднее — Фарине, культы Минервы, шифрованные гравюры Пикара, враждующие группировки в свите Евгения Савойского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249