— Дюлюк, Протагор и Кардинал уже расставили повсюду своих людей. Они понимают, что от них требуется. Они на все согласны. Первые волнения будут лишь репетицией, а Париж останется спокойным вплоть до последнего момента. Возмущения могут разогреваться неделями и даже месяцами, прежде чем все вскипит. Париж — это ключевая точка. Из Парижа восстание хлынет в провинции и докатится до самых границ. А может быть, и перехлестнет через границы. Вот тут-то мы и начнем действовать.
— Но хватит ли у нас средств на то, чтобы осуществить это? Ведь предприятие не из малых! — перебил его Кастерлей. — Ведь мы останемся ни с чем, если…
— Не будет никаких «если», — спокойно возразил Жак. — Париж не устоит. Франция не устоит и падет. А мы ее подхватим.
— А если нет?
— Жак говорит верно, — раздался из полумрака надтреснутый голос председателя. — Мы должны снова завладеть этой страной. Если мы потеряем ее, то потеряем все. Мы уже закрыли этот вопрос. Мы решили. Мы не можем вечно оставаться изгнанниками. И мы должны действовать как единое целое. Мы все, — подчеркнул председатель.
Вокансон разглядывал своих сообщников. Кастерлей замолчал. Жак перешел к сообщениям о корабле и о встрече у мыса Миним, о цветных огнях и назначенном времени, о сигналах.
— Дюлюк будет там со своими людьми. В указанный час они будут готовы к разгрузке.
Вокансон попытался представить себе возвращение, скрип снастей, плеск волн, корабль, плывущий домой… Но в голову ему лезли воспоминания о куда более давнем путешествии: постыдное бегство через подземный ход, липкий запах пота дрожавших от страха, притаившихся в лодке беглецов и отвратительный смрад пожарища над разоренным, покинутым городом. Смогут ли они вернуться к этому? Огонь, дым, жуткие вопли… Но все это было так давно, внушал он себе, все это погибло и осталось в далеком прошлом. Такова была плата за спасение. И теперь они должны выплатить долг, целиком, до последнего су, отдать все, что у них есть, чтобы вернуть свою землю. Выбор уже сделан. Кастерлей сидел молча, сгорбившись и набычившись от бессильного гнева. Разногласия возникали и по поводу этого адвоката, Пеппарда, который слишком много болтал о Компании, действовал им на нервы целых двадцать лет и подобрался слишком близко. «Сдерживайте его», — приказал председатель. Но Ле Мара покончил с ним, а за ним стоял Кастерлей. А теперь все сходилось на этом мальчишке, Ламприере. Они решили поместить его в искусственный мир мерцающих полуправд и туманных намеков, недомолвок и призраков — в их собственный мир. Они ходили кругами и медлили, вместо того чтобы применить старое средство, испытанное на всех этих упрямых потомках Ламприеров, — и кому, как не Ле Мара, знать, в чем оно заключалось. Тот стряпчий снюхался с последним из Ламприеров, и тем более не было смысла откладывать; давным-давно пора было покончить с мальчишкой. Под монотонный рассказ Жака Вокансон все больше уходил в раздумья. Ламприеры столько лет путались под ногами, словно змеи, возникшие из разрубленного на части дракона, и на месте убитой обязательно вырастала новая. Неравная борьба продолжалась, и казалось, что извивающимся врагам никогда не будет конца. Джон Ламприер не преминул бы ввернуть словечко о Лернейской гидре. И вот наконец последняя змея у них в руках, а председатель почему-то удерживает их. Председателя страшит угроза их вырождения, и это не дает ему разделаться с очкастым мальчишкой.
— Он подойдет вот отсюда, — Бофф разложил перед собой свой дурацкий план, призывая слушателей снисходительно уделить ему свое драгоценное внимание. Неровная прямоугольная коробочка должна была изображать фабрику. Бофф демонстрировал ход будущих событий, сняв крышку со своего макета.
— … вот сюда, и через дверь…
— А ее участие действительно так уж необходимо? — спросил Жак.
— Он должен будет пойти за ней, — начал объяснять Бофф.
— Она будет приманкой, — перебил его Кастерлей. — И я буду распоряжаться ею так, как захочу.
Джульетта, творение Кастерлея.
— Она сделает все, что я прикажу.
Вокансон заметил, что лицо Жака слегка исказила гримаса, хотя, казалось, он не испытывал к этой девушке особого интереса и не собирался вмешиваться в дела Кастерлея. Вокансон снова на мгновение вспомнил ту дождливую ночь и Жака, выходящего из «Красной виллы».
— Но ведь у вас уже есть девушка специально для этой цели — Розали, разве не так? — спросил Жак.
— Она в полном порядке, — ответил Кастерлей. — Нет нужды беспокоиться о ней, месье Жак, — виконт произнес это насмешливо-глумливым тоном.
— Нам все ясно, месье виконт, — раздался голос председателя. Вокансон заметил, что Кастерлей отвернулся, пытаясь скрыть раздражение. — Ламприер сыграет ту роль, которую мы ему хотим навязать, — продолжал председатель. — Наш друг нам это гарантирует, и теперь осталось мало времени, потому что он уже обнаружил корабль.
Остальные с удивлением переглянулись; Ле Мара был потрясен сильнее всех. Вокансон видел, как тот борется сам с собой, пытаясь соединить в голове факты, кажущиеся ему несовместимыми. Потом Ле Мара проговорил своим резким монотонным голосом:
— Это невозможно.
— Кроме того, он видел, как разбился один из ящиков. Наш друг сообщил нам, что Ламприер видел содержимое… — И снова в голосе председателя почувствовалась какая-то странная теплота и как бы гордость за Ламприера, который с такой ловкостью прыгал в подставляемые ему обручи. — Ему известно о корабле, ему известно о фабрике, или, по крайней мере, вскоре будет известно. Наш друг об этом позаботится. Все согласны? Нет возражений?
Последовали неохотные кивки. Вокансон уже внес свою лепту в это согласие: его работа стояла внизу, в мастерской, глядя на мир слепыми глазами, щелк, щелк, щелк…
Собрание окончилось. Вокансон двинулся обратно через вестибюль. Вскоре он услышал за спиной какой-то звук, остановился и обернулся. Из темноты возникли Кастерлей и Ле Мара.
— На одну минутку, месье…
Одна минута, и он снова двинется в путь, унося с собой их предложение. Потом он продолжит свое нисхождение по пустынным галереям и каменным анфиладам, вдоль узких выступов и трубчатых коридоров. Его выбор будет раскачиваться между «да» и «нет», «за» и «против», «вкл.» и «выкл.», когда он преодолеет зону между стимулом и реакцией, а потом вступит в зону напряженного бесстрастия, чтобы неуверенность наконец превратилась в «это» или «то». На острие скальпеля, в глубинах Нулевой Точки он ответит: да, я — на их стороне.
С небом творилось что-то неладное. Весь день угрюмые кучевые облака медленно захватывали дюйм за дюймом все стороны света. Где-то далеко за плотными скоплениями туч скрывалось невидимое солнце, усердно, но безуспешно пытавшееся пробить себе дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249