ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Как и у меня. Абсолютный ноль. Когда я запеваю, он подтяги-
вает, - жена плачет. А нам нравится петь так. Мы чувствуем, как врем ме-
лодию, но внутри нас она звучит правильно, и мы слушаем то, что внутри
нас.
Жена заявляет: "Это твой сын, моего там нет ничего. Если не хочешь,
чтобы вырос еще один бездарь, - займись им. Из тебя ничего путного не
выйдет. То, что не смог сделать с собой, - сделай с ним. Из него можно
лепить все что угодно. Но после пяти лет будет поздно!"
Я смотрю на него и думаю: "Что же из тебя вылепить, пластилин серог-
лазый? Мыслителя роденовского? Будешь ли ты тогда счастлив?" Если чест-
но, мне лень лепить. Я вообще лентяй. Работать не люблю. Ухаживать за
женщинами не люблю. Я все могу, но лень. Я люблю взять свежую газету,
налить стакан крепкого чая, положить три ложки сахара, сделать бутерброд
с сыром, причем масло - толсто. Сигареты и спички - рядом, чтобы, кончив
жевать, сразу закурить. При этом читать газету. Спорт и юмор. Спорт -
единственное, что меня волнует, а юмор кажется глупым, и по сравнению с
ним я кажусь себе умным. От жевания с чтением получаю удовольствие, хотя
оно однообразно, только сыр бывает то свежий, то несвежий. Вот и сын вы-
растает и будет получать удовольствие от сигареты с газетой и сыром. Но,
с другой стороны, он мой сын! И, черт знает почему, хочется, чтоб он был
лучше других детей! Это бьет по моему самолюбию! Когда бьют меня, - са-
молюбия нет, бьют его, - появляется самолюбие!
Когда в магазине радостно говорят: "А ваша очередь прошла!" - я молча
иду занимать снова. Я знаю, надо, багровея, заорать на их родном языке:
"Не твое дело! Второй раз занимать дураков нет!" - и, толкнув плечом,
влезть, взять без очереди. И они промолчат. Я знаю: они промолчат! У
очереди свои законы. Чем ты воспитанней, тем дольше стоишь, тем меньше
получишь, и наоборот, чем ты наглей, тем больше шансов. Когда-то в юнос-
ти окрики посторонних людей бесили меня. Но я старался подняться над
унижением, уговаривал себя: они не стоят того, чтобы связываться. Все
равно не докажешь, что я лучше, а они хуже! Унизить меня становилось с
годами все сложней и сложней. А чтобы успокоить себя, требовалось все
меньше времени. Потом я вообще перестал реагировать на оскорбления. Нау-
чился делатъ вид, будто оскорбляют-то не меня! И кажется, сегодня уни-
зить меня невозможно. Я стал выше любых унижений. Или ниже. Важно, что
мы оказались в разных плоскостях и не соприкасались. Но чем меньше заде-
вало плохое, тем реже трогало и хорошее. Внутри, очевидно, отмирали ка-
кие-то клетки, разрушались органы чувств.
Но когда отбирают игрушку у сына, и он, растерянно улыбаясь, смотрит,
как ватага мальчишек с криками раздирает его машинку на части, я с ужа-
сом понимаю, какая в его маленьком мозгу происходит лошадиная работа! Он
говорит себе: "Они поиграют и отдадут. А если не отдадут, - машина ста-
рая, я с ней наигрался..." Но мозг еще недостаточно гибок. Сын не верит
в то, что думает, - и на глазах выступают слезы обиды. И тут я взрыва-
юсь! Мне вдруг становится больно, и кажется, меня ни разу так не унижа-
ли. Я бросаюсь на мальчишек, вырываю машину, раздаю подзатыльники. Потом
хватаю за руку сына, зная, что делаю больно, но нет сил разжать пальцы.
Он орет, а я сквозь зубы шепчу: "Болван! Почему молчишь, когда забирают
игрушку?! Почему не треснул по шее?!" Я понимаю: эти слова мог бы не раз
сказать самому себе, но окаменел, а сын стал наглядным пособием. Я
чувствую в нем себя, а в себе - его.
И я решил обучить его боксу, объяснив, что бить первым нехорошо, но
вторым обязательно. В юности я занимался боксом, меня били, и я помню,
как это делается. Я становлюсь на колени, чтобы он был не намного ниже
меня, показываю боксерскую стойку и учу бить себя. Как и я, он не любит
бить людей, предлагает пойти почитать. Я злюсь, узнавая в нем себя, и
кричу: "Бей!" Он хнычет и бьет, сначала робко, неумело, потом все
сильней и точней!
"Бей!" - кричу я, чувствуя ненависть к себе за то, что я вырос без-
дарным.
"Бей! Сила удара в его скорости!" - повторяю я чьи-то слова. И он
проводит прямой правый в голову, да так, что из моих глаз сыплются иск-
ры.
"Бей! Бей за то, что не нашел в себе силы стать тем, кем мог бы! Бей
этого никчемного человека!" Крюк снизу - и я на полу. Нокаут! Сын воз-
бужденно топает ногами: "Папа вставай! Давай еще!" Я приподнимаюсь - он
бьет. Сильно и точно. Глаза горят, он почувствовал вкус крови - он прек-
расен, наконец-то это не мой сын!
"Бей!!" И он бьет. Пару раз со злости я даю сдачи, но он вошел во
вкус и боли не чувствует.
Теперь сын, приходя из садика, кричит воинственно, как индеец:
"Бокс!"
Чтобы он не вырос лежебокой и, как я, не проспал жизнь, каждое утро я
начал подымать его в семь утра, делать с ним гимнастику, поражаясь элас-
тичности детских косточек.
Чтобы он не простужался так часто, как я, после гимнастики принимаем
душ. Горячий - и резко холодный! Задыхаясь от холода и восторга, сын хо-
хочет, топочет ногами, пока я растираю его повизгивающее тельце, согре-
ваясь сам. Странно, после этой процедуры я чувствую себя целый день бод-
рым.
Когда он при мне профессионально ударил девочку и назвал ее "дурой",
мы провели беседу. "Бить девочек нехорошо. Они вырастут, станут мамами,
у них будут такие же мальчики, как ты. Девочек надо уважать, защищать".
Он насупился и сказал: "Ты сам кричал на маму, назвал ее дурой, тебе
можно?" Пришлось перестать называть жену дурой, разговаривать с ней веж-
ливо, мыть посуду и пол, чтобы у сына выработать джентльменские навыки.
Не знаю почему, но жена после этого начала относиться ко мне иначе, и
временами кажется, что она снова та нежная девушка, в которую я влюбился
семь лет назад.
Другие дети шпарят наизусть всего "Мойдодыра"! Этот не может по памя-
ти связать двух слов!.. Как, впрочем, и я. Когда меня знакомят с кем-то,
я мгновенно напрочь забываю имя и потом мучительно жду, когда к нему об-
ратятся и назовут, чтобы вспомнить и тут же забыть.
Пришлось учить с ним стихи. Читаю ему: "Жили-были два соседа, два со-
седа-людоеда. Людоеда людоед приглашает на обед..." Повтори! Ну?!" Он
пытается разжать пальцы, слепленные пластилином, и говорит: "Жили-были
два человека. Одного звали людоед, второго сосед..." Он все рассказывает
своими словами, хоть ты его убей! Зато я теперь запросто отбарабаниваю
всего "Мойдодыра", "Муху-цокотуху", а "Федорино горе" я, несколько вы-
пив, исполнил перед гостями, чем вызвал восторг! Теперь меня могут зна-
комить с кем угодно! Недавно я запомнил с первого раза такое словосоче-
тание, как Феофил Апполинарьевич Кукутузов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119