– Посмотрим, сможет ли мой сын сохранить пылкость чувств вдали от предмета своей страсти. Сразу хочу оговорить, что не позволю, чтобы мой господин терпел убытки. Все расходы на поездку в Авиньон мой сын оплатит из своего кармана. – Разумеется, Гаргано имел в виду свой собственный карман. Он твердо решил упиться наказанием.
– Да будет так. Если больше нет вопросов, позвольте мне поблагодарить старейшин зато, что уделили нам время, и распустить собрание. Сир Алагьери, – обратился Кангранде к Пьетро, – если вы уже пришли в себя после поединка, я бы хотел поговорить с вами наедине.
«Проклятье», – подумал Пьетро, холодея.
Он проследил, как Кангранде вышел из залы, сопровождаемый большинством своих приверженцев.
Капуллетто тоже засобирались – им не терпелось поскорее покинуть залу. Антонио, казалось, хотел сказать Мари еще что-то важное, но отец и брат всячески торопили его.
Марьотто раскрыл было объятия для своей молодой жены, однако Гаргано тотчас вклинился между ними, насильно выхватив руку девушки из ладоней сына. Все чувства разом отразились на лице Марьотто. Оттолкнув Джаноццу, Гаргано взглядом пригвоздил сына к месту. С быстротой молнии ладонь его отвесила Марьотто пощечину. По второй щеке он прошелся уже тыльной стороною руки. Марьотто от неожиданности застыл, не в силах пошевелиться. В глазах его засверкали слезы, он тяжело дышал.
– Отец, за что?
– Я от тебя не отрекаюсь, – прохрипел Гаргано. – Твой позор – это мой позор. – И он пошел прочь, таща за руку свою невестку. Мари продолжал стоять с открытым ртом. Аурелии пришлось вывести его из залы.
Пьетро молча наблюдал эту сцену. Наконец он решился задать отцу вопрос, который вот уже несколько минут с быстротою снежного кома заполнял его сознание ужасом.
– А где Джакопо?
– Джакопо остался стеречь лошадей и оружие, – отвечал Данте. Он хотел выразить сочувствие, но голос прозвучал сурово: – Иди к Капитану, он тебя ждет.
Пьетро кивнул. Уходя (Меркурио, как обычно, вертелся у ног), Пьетро услышал, как Антония спросила:
– Отец, неужели это всегда так бывает?
Поэт горько рассмеялся.
Туллио Д’Изола стоял под дверью кабинета Кангранде.
– Капитан ждет вас.
Туллио отступил, пропуская Пьетро и Меркурио, и закрыл дверь.
На стенах кабинета красовались панели темного дерева и гобелены. Было тепло; обстановка располагала к вынашиванию планов. У одной стены стоял дубовый стол с мраморной столешницей. На противоположной стене висели две карты – Ломбардии и Священной Римской империи.
Сам Кангранде, склонившись над мраморным умывальником, ополаскивал руки. Он не предложил Пьетро присесть, так что юноша остался стоять. Кангранде плеснул водой в лицо и взял полотенце.
Из угла послышался скрипучий голос:
– Вы можете гордиться собой, сир Алагьери.
То был мавр. Подле него сидел Игнаццио да Палермо, держа в руках медальон в виде золотого диска со странным образом изогнутым крестом, выложенным из мелких жемчужин. Нескольких жемчужин недоставало.
– Вы храбро сражались, – добавил мавр.
Кангранде отнял от лица полотенце.
– Очень храбро, – сухо произнес он. – Я слышал, у тебя был разговор с моей сестрой.
В комнатах, которые занимали ее отец и братья, Антония поспешно распаковывала багаж. Большая часть вещей должна была отправиться в соседнюю комнату, где пока писал Данте. Сразу по возвращении из Domus Nova он заявил, что желает поработать.
– Милая, я невообразимо рад тебя видеть, но сейчас моего внимания требует Муза. Подожди немного, мы поговорим, когда вернется твой брат.
– Конечно, отец. Что может быть важнее ваших стихов, – отвечала Антония и не смогла удержаться, чтобы не уточнить: – Вы намерены работать над «Чистилищем»?
Данте важно кивнул.
– Я пока написал только треть шестой песни – переезд и обязанности по отношению к нашему покровителю оторвали меня от пера.
– Но, отец, – встрял Джакопо, который уже давно ждал повода встрять, – надо ведь что-то делать! Я имею в виду, Пьетро только что с поединка!
– И что же, малыш Джакопо, по-твоему, мы должны сделать? – вопросил поэт.
– Ну, например, я мог бы нанять пару-тройку телохранителей… или еще каких головорезов, – бодро начал Поко, – чтобы поквитаться с Марцилио!
Данте помрачнел.
– Хотя твое чувство справедливости в каком-то смысле делает тебе честь, ты, надеюсь, понимаешь: я не могу допустить, чтобы мои дети оказались втянуты в междоусобную борьбу. В мире и так уже свирепствует человеческая глупость. Даже Кангранде не в силах потушить этот пожар. О ужас! – Данте воздел руки, всем своим видом выражая негодование. – Междоусобицы нас погубят! О Италия, тебя превратили в дом для удовлетворения самых жестоких страстей!
Антония бросилась в кабинет отца и принялась зажигать лампы.
– Отец, присядьте. Скорее, пока горит огонь вдохновения. Джакопо, если тебе не терпится что-нибудь сделать, будь любезен, согрей воду для Пьетро – он наверняка захочет помыться, когда вернется.
Взяв отца за руку, девушка подвела его к столу, заваленному черновиками. Не зная, каковы его привычки, Антония просто вложила перо отцу в руку и направилась к двери.
– Но, отец, – не отставал Поко, не желавший убираться из кабинета, – у Каррары зуб на нашего Пьетро с самой Виченцы!
– Джакопо, отец занят!
– Не надо меня учить, сестренка.
– А тебе не надо путаться у меня под ногами.
– Нет, этак я ни строчки не напишу! – вскричал Данте.
Антония резко развернулась на пятках:
– Видишь, Поко, что ты наделал!
– Империя, замолчи!
Антония захлопнула дверь за Поко.
– Простите, отец. Я прослежу, чтобы он вам не мешал.
Данте безнадежно махнул рукой.
– Дело не в Джакопо. Столько всего сразу навалилось. Мой… сын – ох, я чуть было не сказал «последний оставшийся в живых сын», а это не так… Ведь Пьетро – мой наследник, и он едва не погиб у меня на глазах, а чего ради? Я сержусь на него – но гордость уравновешивает мой гнев. У Пьетро обостренное чувство справедливости, и мне за него страшно – как он станет жить дальше в этом несправедливом мире? Кангранде-то все прекрасно понимает. Жаль, что он не может быть императором. А Церковь между тем допускает разрешение споров посредством дуэлей! И как только Господь терпит такое постыдное положение дел? – Данте покачал головой. – В таком состоянии я не могу писать. Вергилий должен встретиться с Сорделло; я планировал, что они станут говорить о поэзии, а затем отправятся в Долину земных властителей. Нет, я слишком зол, чтобы писать! – И он отбросил перо.
– Чепуха, – мягко проговорила Антония, поднимая перо и снова вкладывая его в руку отцу. – В письмах вы часто признавались, что стихи, которыми вы более всего гордитесь, пришли вам в голову спонтанно, что вы никогда не обдумывали их заранее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
– Да будет так. Если больше нет вопросов, позвольте мне поблагодарить старейшин зато, что уделили нам время, и распустить собрание. Сир Алагьери, – обратился Кангранде к Пьетро, – если вы уже пришли в себя после поединка, я бы хотел поговорить с вами наедине.
«Проклятье», – подумал Пьетро, холодея.
Он проследил, как Кангранде вышел из залы, сопровождаемый большинством своих приверженцев.
Капуллетто тоже засобирались – им не терпелось поскорее покинуть залу. Антонио, казалось, хотел сказать Мари еще что-то важное, но отец и брат всячески торопили его.
Марьотто раскрыл было объятия для своей молодой жены, однако Гаргано тотчас вклинился между ними, насильно выхватив руку девушки из ладоней сына. Все чувства разом отразились на лице Марьотто. Оттолкнув Джаноццу, Гаргано взглядом пригвоздил сына к месту. С быстротой молнии ладонь его отвесила Марьотто пощечину. По второй щеке он прошелся уже тыльной стороною руки. Марьотто от неожиданности застыл, не в силах пошевелиться. В глазах его засверкали слезы, он тяжело дышал.
– Отец, за что?
– Я от тебя не отрекаюсь, – прохрипел Гаргано. – Твой позор – это мой позор. – И он пошел прочь, таща за руку свою невестку. Мари продолжал стоять с открытым ртом. Аурелии пришлось вывести его из залы.
Пьетро молча наблюдал эту сцену. Наконец он решился задать отцу вопрос, который вот уже несколько минут с быстротою снежного кома заполнял его сознание ужасом.
– А где Джакопо?
– Джакопо остался стеречь лошадей и оружие, – отвечал Данте. Он хотел выразить сочувствие, но голос прозвучал сурово: – Иди к Капитану, он тебя ждет.
Пьетро кивнул. Уходя (Меркурио, как обычно, вертелся у ног), Пьетро услышал, как Антония спросила:
– Отец, неужели это всегда так бывает?
Поэт горько рассмеялся.
Туллио Д’Изола стоял под дверью кабинета Кангранде.
– Капитан ждет вас.
Туллио отступил, пропуская Пьетро и Меркурио, и закрыл дверь.
На стенах кабинета красовались панели темного дерева и гобелены. Было тепло; обстановка располагала к вынашиванию планов. У одной стены стоял дубовый стол с мраморной столешницей. На противоположной стене висели две карты – Ломбардии и Священной Римской империи.
Сам Кангранде, склонившись над мраморным умывальником, ополаскивал руки. Он не предложил Пьетро присесть, так что юноша остался стоять. Кангранде плеснул водой в лицо и взял полотенце.
Из угла послышался скрипучий голос:
– Вы можете гордиться собой, сир Алагьери.
То был мавр. Подле него сидел Игнаццио да Палермо, держа в руках медальон в виде золотого диска со странным образом изогнутым крестом, выложенным из мелких жемчужин. Нескольких жемчужин недоставало.
– Вы храбро сражались, – добавил мавр.
Кангранде отнял от лица полотенце.
– Очень храбро, – сухо произнес он. – Я слышал, у тебя был разговор с моей сестрой.
В комнатах, которые занимали ее отец и братья, Антония поспешно распаковывала багаж. Большая часть вещей должна была отправиться в соседнюю комнату, где пока писал Данте. Сразу по возвращении из Domus Nova он заявил, что желает поработать.
– Милая, я невообразимо рад тебя видеть, но сейчас моего внимания требует Муза. Подожди немного, мы поговорим, когда вернется твой брат.
– Конечно, отец. Что может быть важнее ваших стихов, – отвечала Антония и не смогла удержаться, чтобы не уточнить: – Вы намерены работать над «Чистилищем»?
Данте важно кивнул.
– Я пока написал только треть шестой песни – переезд и обязанности по отношению к нашему покровителю оторвали меня от пера.
– Но, отец, – встрял Джакопо, который уже давно ждал повода встрять, – надо ведь что-то делать! Я имею в виду, Пьетро только что с поединка!
– И что же, малыш Джакопо, по-твоему, мы должны сделать? – вопросил поэт.
– Ну, например, я мог бы нанять пару-тройку телохранителей… или еще каких головорезов, – бодро начал Поко, – чтобы поквитаться с Марцилио!
Данте помрачнел.
– Хотя твое чувство справедливости в каком-то смысле делает тебе честь, ты, надеюсь, понимаешь: я не могу допустить, чтобы мои дети оказались втянуты в междоусобную борьбу. В мире и так уже свирепствует человеческая глупость. Даже Кангранде не в силах потушить этот пожар. О ужас! – Данте воздел руки, всем своим видом выражая негодование. – Междоусобицы нас погубят! О Италия, тебя превратили в дом для удовлетворения самых жестоких страстей!
Антония бросилась в кабинет отца и принялась зажигать лампы.
– Отец, присядьте. Скорее, пока горит огонь вдохновения. Джакопо, если тебе не терпится что-нибудь сделать, будь любезен, согрей воду для Пьетро – он наверняка захочет помыться, когда вернется.
Взяв отца за руку, девушка подвела его к столу, заваленному черновиками. Не зная, каковы его привычки, Антония просто вложила перо отцу в руку и направилась к двери.
– Но, отец, – не отставал Поко, не желавший убираться из кабинета, – у Каррары зуб на нашего Пьетро с самой Виченцы!
– Джакопо, отец занят!
– Не надо меня учить, сестренка.
– А тебе не надо путаться у меня под ногами.
– Нет, этак я ни строчки не напишу! – вскричал Данте.
Антония резко развернулась на пятках:
– Видишь, Поко, что ты наделал!
– Империя, замолчи!
Антония захлопнула дверь за Поко.
– Простите, отец. Я прослежу, чтобы он вам не мешал.
Данте безнадежно махнул рукой.
– Дело не в Джакопо. Столько всего сразу навалилось. Мой… сын – ох, я чуть было не сказал «последний оставшийся в живых сын», а это не так… Ведь Пьетро – мой наследник, и он едва не погиб у меня на глазах, а чего ради? Я сержусь на него – но гордость уравновешивает мой гнев. У Пьетро обостренное чувство справедливости, и мне за него страшно – как он станет жить дальше в этом несправедливом мире? Кангранде-то все прекрасно понимает. Жаль, что он не может быть императором. А Церковь между тем допускает разрешение споров посредством дуэлей! И как только Господь терпит такое постыдное положение дел? – Данте покачал головой. – В таком состоянии я не могу писать. Вергилий должен встретиться с Сорделло; я планировал, что они станут говорить о поэзии, а затем отправятся в Долину земных властителей. Нет, я слишком зол, чтобы писать! – И он отбросил перо.
– Чепуха, – мягко проговорила Антония, поднимая перо и снова вкладывая его в руку отцу. – В письмах вы часто признавались, что стихи, которыми вы более всего гордитесь, пришли вам в голову спонтанно, что вы никогда не обдумывали их заранее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192