Но с кем он разговаривает? Затем Пьетро услышал медленные шаги отца – ворча, но любопытствуя, тот прошлепал к двери. Пьетро притворился спящим.
Разговор продолжался, теперь с участием Данте. Вскоре Данте прошлепал назад, в спальню, на сей раз гораздо поспешнее, и стал трясти Пьетро.
– Сынок! Вставай!
Повернувшись со спины на бок, Пьетро открыл глаза.
– Что случилось?
Свет на мгновение ослепил его. Вслед за отцом в спальню вошли пятеро, и каждый нес фонарь. Данте стоял у постели сына, завернувшись поверх ночной рубашки в одеяло. Соня Джакопо храпел как ни в чем не бывало.
– Эти люди от нашего покровителя, – объяснил Данте.
В качестве доказательства первый из вошедших носил медальон с изображением лестницы. Пьетро узнал Туллио Д’Изолу, главного дворецкого Кангранде.
Меркурио путался под ногами у Данте и вошедших. Д’Изола вручил поэту запечатанный свиток пергамента и потянулся погладить щенка. Поддержание хороших отношений с борзыми псами было основной работой Туллио.
– Я плохо вижу – не то что раньше, – произнес Данте, протягивая пергамент сыну. – Пьетро, ты не прочтешь?
Это звучало подозрительно. Данте никогда бы не сознался, что зрение у него село, – тем более в присутствии слуг. Значит, у отца есть причины просить его прочесть свиток. Пьетро взломал печать. В свете фонаря он прочитал:
«Февраля дня девятого, года 1315
от Рождества Христова,
старший из выживших сыновей
благородного семейства Алагьери,
крещенный в честь апостола Петра,
при полном собрании благородных мужей
старинного государства Вероны
произведен будет в рыцари
властью великого правителя града сего,
имперского викария Франческо делла Скала».
– Что там написано? – спросил Данте, хотя, без сомнения, уже обо всем знал.
– Меня… меня произведут в рыцари! Сегодня!
Пьетро горящими глазами взглянул сначала на сиявшего от радости отца, затем на главного дворецкого. Конечно, юноша надеялся, но чем ближе были празднества, тем больше ему казалось, что посвящение в рыцари откладывается на неопределенный срок. Пьетро старался смириться с разочарованием – видимо, поэтому он стал возражать.
– Уже слишком поздно! Нужно ведь еще поститься, исповедоваться, молиться…
– Сейчас Великий пост, – улыбнулся Данте. – Ты уже молился и постился. Думаю, тебе разрешат исповедоваться сегодня утром, до начала игр.
Пьетро потянулся за костылем, к которому за последние пять месяцев успел привыкнуть, как к третьей ноге. Он поблагодарил Туллио; Туллио, в свою очередь, произнес несколько теплых слов, прежде чем дать дорогу внушительной процессии слуг, доставивших подарки.
Джакопо проснулся лишь тогда, когда первый сундук с грохотом опустили на пол у изножья кровати. У него округлились глаза, когда ларец открыли и Пьетро извлек доспехи и оружие для церемонии посвящения в рыцари. Внимание юноши сразу привлек меч – обоюдоострый, с рукоятью на одну ладонь, он был почти такой же, как у Кангранде.
– Меч выковал личный кузнец Скалигера, – объяснил дворецкий.
За мечом последовало платье, которое юноше надлежало надеть на церемонию. У Джакопо дух перехватило при виде пурпура и серебра; он даже не сразу понял, что наряд не для него.
– По-твоему, меня в рыцари сегодня не произведут?
Джакопо, который был почти на четыре года моложе Пьетро, затянул старую песню, которой изводил брата начиная с октября: «Почему ты меня с собой не берешь? Я знаю, ты меня ненавидишь!» С этими словами Джакопо выбежал из спальни. Данте и Меркурио дружно фыркнули в знак презрения.
Остальные подарки Кангранде были более чем щедрыми. Помимо доспехов и нового платья Пьетро получил два плаща, один на кроличьем, другой на волчьем меху. Целый сундук Кангранде набил мелочами, необходимыми рыцарю. Там Пьетро нашел полный набор – от точильных камней до чулок и восковых свечей. Все вещи были дорогие, и все предназначались ему.
В последнем сундуке Пьетро обнаружил что-то небольшое, завернутое в льняное полотно. Юноша осторожно развернул ткань – и увидел книгу. При свете фонаря поблескивал расшитый кожаный переплет. То была «Книга Сидраха» на латыни, переписанная от руки. Пьетро перевернул первую страницу. На развороте он прочел:
«Если человек не властен над своей судьбой, то он, по крайней мере, властен над своими поступками. Кангранде».
– Мудрые слова, – одобрил Данте, заглядывавший через плечо. – Это напутствие?
– Нет, просто мы раз говорили об этом. – Пьетро закрыл популярный сборник сведений обо всем на свете – от придворного этикета до страшных ядов. Отец имел привычку хулить такие книги, но Пьетро был уверен – этот том они оба прочтут от корки до корки. Разумеется, Данте скажет, что искал ошибки.
Пьетро еще раз обвел взглядом щедрые дары – и почувствовал горечь. Нет, он был благодарен, очень благодарен; но ведь главный подарок – доспехи и оружие – теперь выглядел как издевка. Пьетро больше не носить доспехов. Меч будет висеть на стене, на почетном месте. Ему не суждено отведать вражеской крови. Никогда.
Пьетро вздохнул. Постукивая костылем по крышке ближайшего сундука, он сказал:
– Мессэр Туллио, передайте мою благодарность синьору делла Скала. Но…
– Синьор! – воскликнул главный дворецкий. – Это еще не все. Капитан прислал вам также письмо и подарок.
Вручив юноше запечатанное письмо, дворецкий прошел к окну, выходившему на пьяцца дель Синьория. Пьетро смотрел, как Д’Изола настежь открывает двойные ставни. На улице было темно, однако прямо под окном трепетали на ветру факелы. Д’Изола кивком подозвал к себе Пьетро.
Юноша прохромал к окну. По утрам нога болела особенно сильно, словно за ночь одновременно коченела и слабела. Пьетро наловчился парить ногу в горячей воде или закутывать в шерстяное одеяло. Он даже начал посещать бани, часами отмокая в горячей воде, что плескалась в подвале резиденции Скалигеров. Доктор Морсикато продолжал наблюдать Пьетро, и юноша в точности выполнял все его предписания.
Морсикато, не без помощи личинок, спас ногу Пьетро. Если бы юноша не перетерпел тогда ужасного зуда от крохотных челюстей мерзких тварей, грызущих гнилую плоть, ногу пришлось бы ампутировать и сейчас он передвигался бы на грубой деревяшке. Благодарность Пьетро врачу не знала границ. Как бы то ни было, а своя нога, пусть и неподвижная – она и есть своя нога.
Однако мышца над коленом усохла – ведь часть ее съели личинки. Морсикато предполагал, что со временем Пьетро сможет обходиться без костыля или трости. Однако рассчитывать на то, что пройдет хромота или хотя бы боль, не приходилось.
И все же состояние Пьетро было не так плохо, как рассказывал всем и каждому отец. Пьетро мог ходить. Он даже мог до известной степени бегать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
Разговор продолжался, теперь с участием Данте. Вскоре Данте прошлепал назад, в спальню, на сей раз гораздо поспешнее, и стал трясти Пьетро.
– Сынок! Вставай!
Повернувшись со спины на бок, Пьетро открыл глаза.
– Что случилось?
Свет на мгновение ослепил его. Вслед за отцом в спальню вошли пятеро, и каждый нес фонарь. Данте стоял у постели сына, завернувшись поверх ночной рубашки в одеяло. Соня Джакопо храпел как ни в чем не бывало.
– Эти люди от нашего покровителя, – объяснил Данте.
В качестве доказательства первый из вошедших носил медальон с изображением лестницы. Пьетро узнал Туллио Д’Изолу, главного дворецкого Кангранде.
Меркурио путался под ногами у Данте и вошедших. Д’Изола вручил поэту запечатанный свиток пергамента и потянулся погладить щенка. Поддержание хороших отношений с борзыми псами было основной работой Туллио.
– Я плохо вижу – не то что раньше, – произнес Данте, протягивая пергамент сыну. – Пьетро, ты не прочтешь?
Это звучало подозрительно. Данте никогда бы не сознался, что зрение у него село, – тем более в присутствии слуг. Значит, у отца есть причины просить его прочесть свиток. Пьетро взломал печать. В свете фонаря он прочитал:
«Февраля дня девятого, года 1315
от Рождества Христова,
старший из выживших сыновей
благородного семейства Алагьери,
крещенный в честь апостола Петра,
при полном собрании благородных мужей
старинного государства Вероны
произведен будет в рыцари
властью великого правителя града сего,
имперского викария Франческо делла Скала».
– Что там написано? – спросил Данте, хотя, без сомнения, уже обо всем знал.
– Меня… меня произведут в рыцари! Сегодня!
Пьетро горящими глазами взглянул сначала на сиявшего от радости отца, затем на главного дворецкого. Конечно, юноша надеялся, но чем ближе были празднества, тем больше ему казалось, что посвящение в рыцари откладывается на неопределенный срок. Пьетро старался смириться с разочарованием – видимо, поэтому он стал возражать.
– Уже слишком поздно! Нужно ведь еще поститься, исповедоваться, молиться…
– Сейчас Великий пост, – улыбнулся Данте. – Ты уже молился и постился. Думаю, тебе разрешат исповедоваться сегодня утром, до начала игр.
Пьетро потянулся за костылем, к которому за последние пять месяцев успел привыкнуть, как к третьей ноге. Он поблагодарил Туллио; Туллио, в свою очередь, произнес несколько теплых слов, прежде чем дать дорогу внушительной процессии слуг, доставивших подарки.
Джакопо проснулся лишь тогда, когда первый сундук с грохотом опустили на пол у изножья кровати. У него округлились глаза, когда ларец открыли и Пьетро извлек доспехи и оружие для церемонии посвящения в рыцари. Внимание юноши сразу привлек меч – обоюдоострый, с рукоятью на одну ладонь, он был почти такой же, как у Кангранде.
– Меч выковал личный кузнец Скалигера, – объяснил дворецкий.
За мечом последовало платье, которое юноше надлежало надеть на церемонию. У Джакопо дух перехватило при виде пурпура и серебра; он даже не сразу понял, что наряд не для него.
– По-твоему, меня в рыцари сегодня не произведут?
Джакопо, который был почти на четыре года моложе Пьетро, затянул старую песню, которой изводил брата начиная с октября: «Почему ты меня с собой не берешь? Я знаю, ты меня ненавидишь!» С этими словами Джакопо выбежал из спальни. Данте и Меркурио дружно фыркнули в знак презрения.
Остальные подарки Кангранде были более чем щедрыми. Помимо доспехов и нового платья Пьетро получил два плаща, один на кроличьем, другой на волчьем меху. Целый сундук Кангранде набил мелочами, необходимыми рыцарю. Там Пьетро нашел полный набор – от точильных камней до чулок и восковых свечей. Все вещи были дорогие, и все предназначались ему.
В последнем сундуке Пьетро обнаружил что-то небольшое, завернутое в льняное полотно. Юноша осторожно развернул ткань – и увидел книгу. При свете фонаря поблескивал расшитый кожаный переплет. То была «Книга Сидраха» на латыни, переписанная от руки. Пьетро перевернул первую страницу. На развороте он прочел:
«Если человек не властен над своей судьбой, то он, по крайней мере, властен над своими поступками. Кангранде».
– Мудрые слова, – одобрил Данте, заглядывавший через плечо. – Это напутствие?
– Нет, просто мы раз говорили об этом. – Пьетро закрыл популярный сборник сведений обо всем на свете – от придворного этикета до страшных ядов. Отец имел привычку хулить такие книги, но Пьетро был уверен – этот том они оба прочтут от корки до корки. Разумеется, Данте скажет, что искал ошибки.
Пьетро еще раз обвел взглядом щедрые дары – и почувствовал горечь. Нет, он был благодарен, очень благодарен; но ведь главный подарок – доспехи и оружие – теперь выглядел как издевка. Пьетро больше не носить доспехов. Меч будет висеть на стене, на почетном месте. Ему не суждено отведать вражеской крови. Никогда.
Пьетро вздохнул. Постукивая костылем по крышке ближайшего сундука, он сказал:
– Мессэр Туллио, передайте мою благодарность синьору делла Скала. Но…
– Синьор! – воскликнул главный дворецкий. – Это еще не все. Капитан прислал вам также письмо и подарок.
Вручив юноше запечатанное письмо, дворецкий прошел к окну, выходившему на пьяцца дель Синьория. Пьетро смотрел, как Д’Изола настежь открывает двойные ставни. На улице было темно, однако прямо под окном трепетали на ветру факелы. Д’Изола кивком подозвал к себе Пьетро.
Юноша прохромал к окну. По утрам нога болела особенно сильно, словно за ночь одновременно коченела и слабела. Пьетро наловчился парить ногу в горячей воде или закутывать в шерстяное одеяло. Он даже начал посещать бани, часами отмокая в горячей воде, что плескалась в подвале резиденции Скалигеров. Доктор Морсикато продолжал наблюдать Пьетро, и юноша в точности выполнял все его предписания.
Морсикато, не без помощи личинок, спас ногу Пьетро. Если бы юноша не перетерпел тогда ужасного зуда от крохотных челюстей мерзких тварей, грызущих гнилую плоть, ногу пришлось бы ампутировать и сейчас он передвигался бы на грубой деревяшке. Благодарность Пьетро врачу не знала границ. Как бы то ни было, а своя нога, пусть и неподвижная – она и есть своя нога.
Однако мышца над коленом усохла – ведь часть ее съели личинки. Морсикато предполагал, что со временем Пьетро сможет обходиться без костыля или трости. Однако рассчитывать на то, что пройдет хромота или хотя бы боль, не приходилось.
И все же состояние Пьетро было не так плохо, как рассказывал всем и каждому отец. Пьетро мог ходить. Он даже мог до известной степени бегать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192