– Пьетро, а ты никогда не думал о браке?
Юноша покачал головой.
– Только не в обозримом будущем.
– Скажи мне правду. Это твое желание уехать связано с Марьотто и Антонио?
Пьетро вздохнул.
– И да и нет. Я очень сержусь на Мари, но…
– Но?
– Но с ним говорить легче, чем с Антонио. В смысле, когда мы все вместе, все хорошо. Мы – трио. Да, я зол на Мари – но лишь за то, что он это трио разрушил.
– Бедный сир Капуллетто. Я его встретила сегодня утром. Он показал мне город.
– Антонио завтра уезжает к своему дяде в Падую, если тебе от этого легче. У дяди там некое дело. Если уж на то пошло, Антонио приглашен на свадьбу. Они с Мари оба приглашены, но теперь поедет один Антонио.
– Может, он встретит другую девушку и все как-нибудь уладится?
– Беда в том, что для Антонио существует только одна девушка – Джулия.
– Я думала, ее зовут Джаноцца.
– О, только не для него! Она всегда будет его Джулией, идеальной женщиной. Правда, не понимаю, как в одно и то же время можно быть идеальной и разбить ему сердце.
– Выходит, ты не веришь в настоящую любовь?
Пьетро воззрился на сестру.
– Вот не ожидал!
– …любовь больше, чем земная страсть.
В дверь постучали. Слуга впустил маленького человечка, лицо которого выдавало его семитское происхождение.
– Мануил! – Пьетро поднялся и обнял карлика, как старого друга. – Позволь представить мою сестру, Антонию. Антония, это Мануэлло, главный весельчак при дворе Кангранде.
Антония довольно невежливо сунула шуту руку. Она была набожна и верила большей части историй об убийцах Христа. Пожалуй, слухи о пожирании младенцев несколько преувеличены, да и рогатых жидов ей встречать не приходилось. И все же остальных россказней оказалось достаточно, чтобы Антония, судорожно отдернув руку, бегло пересчитала собственные пальцы.
Мануила немало позабавило поведение девушки.
«Ишь, смех какой зловещий», – подумала Антония.
Но тут Мануил обратился к Пьетро.
– Кангранде просил меня сообщить тебе имя моего двоюродного брата, который живет в Венеции, – к нему ты всегда сможешь обратиться за помощью. Просто скажи, что ты от меня. В смысле, назови мое имя. А то он любит розыгрыши и всегда готов подраться. Болван, но зато человек слова.
– Я буду осторожен, – заверил Пьетро. – Как его зовут?
– Шалах.
Пьетро сделал неуклюжую попытку повторить непривычные звуки:
– Ши – ло?
– Что с вас, не принадлежащих к избранному народу, взять? Смотри, вот я написал его имя, а заодно и адрес. Он должен быть в хорошем настроении – жена недавно подарила ему дочь. И передай ему от меня поздравления.
– Обязательно, – пообещал Пьетро, пряча клочок бумаги под рубашку.
Глаза шута озорно сверкнули.
– Ты песню мою помнишь? Я сочинил еще несколько куплетов.
И, к изумлению Антонии, шут запел безо всякого аккомпанемента:
Нынче соломенный
Цвет не в почете:
Рыцарь со свадьбой
Остался в пролете.
Черные кудри
Деве по нраву.
Где бы найти нам
На вора управу?
«Быть посему», –
Непреклонен синьор.
Только не вечен
Его приговор.
– Очень смешно, – сухо произнес Пьетро.
Раздался грохот, как будто в дверь метнули что-то тяжелое.
– Это, верно, отец твой пером скрипит? – произнес Мануил.
И тут терпение Антонии кончилось.
– Я вынуждена попросить вас покинуть этот дом.
Карлик осклабился.
– Боже меня сохрани мешать его обожаемой Музе. Пьетро, будь осторожен. Я не просто так песню спел – ты вернешься, даже не сомневайся. – Затем Мануил отвесил поклон Антонии, кончиками пальцев сняв шляпу и пройдясь ею по полу. – Enchante, mademoiselle. Уверен, мы скоро увидимся. Мы с вашим отцом любим вечерком сыграть партию-другую в шахматы. Не стесняйтесь – присоединяйтесь.
Еще раз поклонившись Пьетро, Мануил удалился.
Заметив, как скривилась сестра, Пьетро тоже не преминул скорчить рожу.
– Мануил такой забавный! И он хороший человек. Он не солгал – они с отцом действительно довольно близки. Так что можешь с чистой совестью ему симпатизировать.
Антония покраснела. Чтобы сменить тему, она ухватилась за новую информацию.
– Значит, ты едешь в Венецию?
Пьетро пожал плечами.
– Сначала в Венецию, а потом, скорее всего, в Болонью, в университет.
Антония испытала острый приступ зависти.
– И что ты будешь изучать?
– Не знаю. Может, медицину. Или право.
– Когда ты уезжаешь?
– Дня через два, не позже. Мне нужно еще нанять конюха, который согласится поехать со мной и будет ухаживать за лошадьми. Может, и пажа придется подыскать. Пока не знаю. Наверно, в среду, самое позднее в четверг. – Пьетро увидел слезы в глазах сестры, а также ее отчаянные попытки эти слезы сдержать. – У нас еще есть время. Присядь. Давай-ка я тебе расскажу о привычках отца.
Вышло так, что Пьетро уехал только в пятницу на рассвете – приготовления заняли куда больше времени, чем он предполагал. По настоятельной рекомендации супруги Скалигера – которая, кажется, прониклась к нему жалостью – Пьетро нанял двенадцатилетнего Фацио, сына одной из служанок донны Джованны, в качестве конюха и по совместительству пажа.
Разумеется, поползли слухи. Пьетро и месяца не прожил в Вероне на правах гражданина, а уже говорили, будто Кангранде в приступе гнева отправил его в изгнание. Это подпортило репутацию правителю Вероны, над Пьетро же сгустился ореол мученика. Несмотря на то что стало известно, будто Пьетро целую неделю провел, запершись с астрологом и его мавром. Говорили, будто Кангранде недоволен всеми троими. Причина оставалась неизвестной, хотя многие вспоминали об убийстве прорицательницы и строили разнообразные догадки.
Для Данте эта неделя оказалась плодотворнее, чем предыдущие несколько месяцев. Он завершил целых три песни, включая и инвективу против Италии, и главу о Долине земных властителей, в которой имел место диалог отца и сына – то есть хорошего и плохого.
Рано утром в пятницу, когда Пьетро упаковывал вещи, в дверь постучал Туллио Д’Изола. В руках он держал аккуратную стопку писем, каждое с подписью и печатью.
– Скалигер хочет, чтобы вы отдали письма посланнику Дандоло в Венеции, а также передали ему поклон.
Пьетро спрятал письма в заплечную кожаную сумку.
– Спасибо, Туллио.
– Меня также просили передать вам это, синьор Алагьери. – Главный дворецкий вручил Пьетро два запечатанных воском письма.
Одно было от Антонио. Тот благодарил Пьетро за поддержку его, Антонио, перед Скалигером. В простых выражениях, так же как говорил, Антонио писал: «Ты мой единственный друг. Если тебе когда-нибудь что-нибудь от меня понадобится – даже моя жизнь, – я, не задумываясь, сделаю для тебя все».
«Бедный Менелай», – пробормотал Пьетро. Через два дня после дуэли Данте в суде цитировал Гомера, называя Джаноццу Еленой, а молодого Монтекки – Парисом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192