– Он успел окинуть Антонию скучающим взглядом. – Пойдемте, синьоры. А то у меня вечером дела.
Они сошли с крыльца. Флоренция в те дни более походила на огромную стройку. Многие улицы были перекрыты – их мостили заново, спрямляли кривизну. Отцы города вздумали сделать Флоренцию похожей сверху на колесо – пусть Господь с небес видит, как от ступицы в центре расходятся идеально прямые спицы, и не сомневается в том, что город в надежных руках.
Они перепрыгивали лужи, образовавшиеся на месте выкорчеванных булыжников, и пробирались по деревянным настилам. Антония и думать забыла о своих проверенных способах отваживания женихов – молодой Америго, захваченный рассказом кузена Кьянфы о собственных похождениях в христианском городе Бурса, вовсе не обращал на девушку внимания, и ни докучные попытки синьоры Алигьери сменить тему, ни периодические тычки Америго-старшего не возымели действия. Таким образом, Антонии не пришлось пятнать собственную репутацию умными речами, и она добралась до дома, ни разу не вызвав недовольства матери. Кузен Кьянфа вызывал у девушки неприязнь, однако странным образом она была ему благодарна. Пожалуй, стоит звать его в гости всякий раз, когда заявляется очередной соискатель. Правда, кузен Кьянфа вряд ли согласится отвлекать внимание молодых людей бесплатно.
Попрощавшись с провожатыми, Джемма и Антония вошли в дом, где родился Дуранте Алигьери. На двери был нарисован фамильный герб. Наполовину зеленое, наполовину черное поле посередине пересекала серебряная полоска. Антония считала герб верхом изящества; Джемма находила его маловыразительным. Они вошли через дверь пристройки, появившейся в тот год, когда Данте вступил в гильдию врачей и аптекарей. Медицина его не интересовала, однако во Флоренции для того, чтобы принимать участие в общественной жизни, требовалось принадлежать к какой-нибудь гильдии. Вступление в гильдию врачей и аптекарей, вкупе со вступлением в брак (невесту выбирал отец), позволило Данте заняться политикой, которая впоследствии обрекла его на изгнание.
Как и весь город, дом подвергся реконструкции. Теперь, когда имя Алигьери было реабилитировано, Джемма заняла четырехэтажную башню и к ней пристраивала комнату за комнатой. Интерьер уже мог соперничать с лучшими домами в квартале, однако внешне дому пока не хватало устойчивости. Снаружи до сих пор красовались вделанные в стену кольца для привязывания лошадей. Джемме вовсе не хотелось, чтобы люди думали, будто семья поэта купается в роскоши. Пусть дом кажется скромным, пусть не пострадает впечатление о синьоре Алигьери как о мученице, терпеливо несущей свой крест.
Едва закрыв за собой дверь, Джемма принялась обличать непостоянство нынешних молодых людей, однако быстро перекинулась на кузена Кьянфу.
– Не успел приехать, а туда же! Сколько хлопот родным доставил, сколько они взяток дали, чтобы только от изгнания его уберечь! И это в то время, когда твой отец скитается на чужбине! Где справедливость? А с Кьянфы все как с гуся вода. Спасибо, Газо. – Теперь Джемма обращалась к слуге, помогавшему ей снять плащ. – Вели подавать на стол.
Газо послушно удалился. Мать и дочь остались одни.
Хотя Антония спокойно обозревала балки высокого потолка, Джемма заметила в глазах дочери тщательно скрываемое нетерпение.
– Ладно, иди открывай свой ларчик. Если будут новости о Пьетро, потом мне расскажешь.
В мгновение ока Антония из благовоспитанной девицы превратилась в резвое дитя. Она бросилась в заветную комнату, подолом сметая тростник. Антония едва сдержалась, чтобы не добраться до верхней полки, уцепившись за верх двери и подтянувшись на руках. Лишние секунды ушли на то, чтобы найти табурет и взобраться на него. Наконец ларчик оказался у нее в руках, и она поспешила наверх, в большую гостиную.
Огонь в очаге посреди комнаты уже догорал. На углях потрескивали, источая рождественский аромат, палочки корицы и бутоны гвоздики. Больше, слава богу, никаких звуков не раздавалось. В обычные дни Флорентийская республика шумела не хуже Вавилона, но сегодня, в праздник Рождества Христова, рабочие сидели по домам и никто не нарушал тишины.
С помощью кочерги Антония стянула кольца бечевки, стараясь не повредить печать, сделанную на воске перстнем отца. На перстне был изображен герб семьи Алагьери, по которому шли буквы «D» и «A». У девушки собралась уже целая коллекция таких оттисков; этот новый она поместила подальше от огня, чтобы он не растаял. Наконец она открыла крышку.
Первое, что увидела Антония, был мех. Девушка взяла его в руки. Мех был не из дорогих – он явно принадлежал зверюге, которую жизнь не баловала, под конец попавшейся неопытному охотнику и еще менее опытному скорняку. Под мехом, а точнее, невыделанным куском шкуры несчастного животного Антония нашла два небольших запечатанных бумажных конверта. На одном стояла печать Пьетро, на другом – отца. Которое из писем прочесть первым? Инстинктивно девушка хотела начать с письма брата, а письмо отца оставить «на сладкое». Послушная, благочестивая дочь первым прочла бы отцовское письмо. Подобные правила брали не с потолка.
«Нет уж. Сегодня Рождество. И никто мне не помешает».
Антония сломала печать письма Пьетро, развязала бечевку и аккуратно разложила листы. Письмо, видимо ради праздника, было длиннее, чем обычно, а то ее всегда обижала лаконичность писем от брата. Пьетро частенько упоминал о разных происшествиях, пережитых им и отцом в пути, однако никогда не вдавался в подробности. Антонии же хотелось подробностей. Долгое время после того, как брат уехал к отцу в Париж, девушку мучила ревность. Потом она поняла, насколько отец нуждался в таком сопровождающем, как Пьетро. Антония прекрасно осознавала, какую роль играет она в жизни Данте; ей никогда не приходило в голову, что брат ее не понимает своей роли или же не в восторге от нее.
Как бы то ни было, лучше переписываться с Пьетро, чем с Джакопо, потому что Джакопо вообще не пишет. Антония уселась поудобнее и стала читать.
«9 декабря 1314 года от Рождества Христова
Mia Sorellina!
Пишу тебе из Лукки. Завтра утром мы уезжаем. Уже и вещи уложили. Ты спросишь, в чем причина отъезда? Помнишь, я писал тебе в октябре (а может, ты не получала того письма?), что правитель Вероны предложил отцу свое покровительство? Предложение не только лестное, но и выгодное – кров, изрядный доход, а также обещание публичных выступлений и публикаций в обмен на постоянное присутствие при дворе.
Как ты понимаешь, именно пункт о „постоянном присутствии“ смутил отца. Он не публичный человек – он предпочитает в мрачном уединении отдаваться течению своих мыслей. В то же время он любит быть в центре внимания, а значит, не станет довольствоваться дружеской компанией и беседой на равных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
Они сошли с крыльца. Флоренция в те дни более походила на огромную стройку. Многие улицы были перекрыты – их мостили заново, спрямляли кривизну. Отцы города вздумали сделать Флоренцию похожей сверху на колесо – пусть Господь с небес видит, как от ступицы в центре расходятся идеально прямые спицы, и не сомневается в том, что город в надежных руках.
Они перепрыгивали лужи, образовавшиеся на месте выкорчеванных булыжников, и пробирались по деревянным настилам. Антония и думать забыла о своих проверенных способах отваживания женихов – молодой Америго, захваченный рассказом кузена Кьянфы о собственных похождениях в христианском городе Бурса, вовсе не обращал на девушку внимания, и ни докучные попытки синьоры Алигьери сменить тему, ни периодические тычки Америго-старшего не возымели действия. Таким образом, Антонии не пришлось пятнать собственную репутацию умными речами, и она добралась до дома, ни разу не вызвав недовольства матери. Кузен Кьянфа вызывал у девушки неприязнь, однако странным образом она была ему благодарна. Пожалуй, стоит звать его в гости всякий раз, когда заявляется очередной соискатель. Правда, кузен Кьянфа вряд ли согласится отвлекать внимание молодых людей бесплатно.
Попрощавшись с провожатыми, Джемма и Антония вошли в дом, где родился Дуранте Алигьери. На двери был нарисован фамильный герб. Наполовину зеленое, наполовину черное поле посередине пересекала серебряная полоска. Антония считала герб верхом изящества; Джемма находила его маловыразительным. Они вошли через дверь пристройки, появившейся в тот год, когда Данте вступил в гильдию врачей и аптекарей. Медицина его не интересовала, однако во Флоренции для того, чтобы принимать участие в общественной жизни, требовалось принадлежать к какой-нибудь гильдии. Вступление в гильдию врачей и аптекарей, вкупе со вступлением в брак (невесту выбирал отец), позволило Данте заняться политикой, которая впоследствии обрекла его на изгнание.
Как и весь город, дом подвергся реконструкции. Теперь, когда имя Алигьери было реабилитировано, Джемма заняла четырехэтажную башню и к ней пристраивала комнату за комнатой. Интерьер уже мог соперничать с лучшими домами в квартале, однако внешне дому пока не хватало устойчивости. Снаружи до сих пор красовались вделанные в стену кольца для привязывания лошадей. Джемме вовсе не хотелось, чтобы люди думали, будто семья поэта купается в роскоши. Пусть дом кажется скромным, пусть не пострадает впечатление о синьоре Алигьери как о мученице, терпеливо несущей свой крест.
Едва закрыв за собой дверь, Джемма принялась обличать непостоянство нынешних молодых людей, однако быстро перекинулась на кузена Кьянфу.
– Не успел приехать, а туда же! Сколько хлопот родным доставил, сколько они взяток дали, чтобы только от изгнания его уберечь! И это в то время, когда твой отец скитается на чужбине! Где справедливость? А с Кьянфы все как с гуся вода. Спасибо, Газо. – Теперь Джемма обращалась к слуге, помогавшему ей снять плащ. – Вели подавать на стол.
Газо послушно удалился. Мать и дочь остались одни.
Хотя Антония спокойно обозревала балки высокого потолка, Джемма заметила в глазах дочери тщательно скрываемое нетерпение.
– Ладно, иди открывай свой ларчик. Если будут новости о Пьетро, потом мне расскажешь.
В мгновение ока Антония из благовоспитанной девицы превратилась в резвое дитя. Она бросилась в заветную комнату, подолом сметая тростник. Антония едва сдержалась, чтобы не добраться до верхней полки, уцепившись за верх двери и подтянувшись на руках. Лишние секунды ушли на то, чтобы найти табурет и взобраться на него. Наконец ларчик оказался у нее в руках, и она поспешила наверх, в большую гостиную.
Огонь в очаге посреди комнаты уже догорал. На углях потрескивали, источая рождественский аромат, палочки корицы и бутоны гвоздики. Больше, слава богу, никаких звуков не раздавалось. В обычные дни Флорентийская республика шумела не хуже Вавилона, но сегодня, в праздник Рождества Христова, рабочие сидели по домам и никто не нарушал тишины.
С помощью кочерги Антония стянула кольца бечевки, стараясь не повредить печать, сделанную на воске перстнем отца. На перстне был изображен герб семьи Алагьери, по которому шли буквы «D» и «A». У девушки собралась уже целая коллекция таких оттисков; этот новый она поместила подальше от огня, чтобы он не растаял. Наконец она открыла крышку.
Первое, что увидела Антония, был мех. Девушка взяла его в руки. Мех был не из дорогих – он явно принадлежал зверюге, которую жизнь не баловала, под конец попавшейся неопытному охотнику и еще менее опытному скорняку. Под мехом, а точнее, невыделанным куском шкуры несчастного животного Антония нашла два небольших запечатанных бумажных конверта. На одном стояла печать Пьетро, на другом – отца. Которое из писем прочесть первым? Инстинктивно девушка хотела начать с письма брата, а письмо отца оставить «на сладкое». Послушная, благочестивая дочь первым прочла бы отцовское письмо. Подобные правила брали не с потолка.
«Нет уж. Сегодня Рождество. И никто мне не помешает».
Антония сломала печать письма Пьетро, развязала бечевку и аккуратно разложила листы. Письмо, видимо ради праздника, было длиннее, чем обычно, а то ее всегда обижала лаконичность писем от брата. Пьетро частенько упоминал о разных происшествиях, пережитых им и отцом в пути, однако никогда не вдавался в подробности. Антонии же хотелось подробностей. Долгое время после того, как брат уехал к отцу в Париж, девушку мучила ревность. Потом она поняла, насколько отец нуждался в таком сопровождающем, как Пьетро. Антония прекрасно осознавала, какую роль играет она в жизни Данте; ей никогда не приходило в голову, что брат ее не понимает своей роли или же не в восторге от нее.
Как бы то ни было, лучше переписываться с Пьетро, чем с Джакопо, потому что Джакопо вообще не пишет. Антония уселась поудобнее и стала читать.
«9 декабря 1314 года от Рождества Христова
Mia Sorellina!
Пишу тебе из Лукки. Завтра утром мы уезжаем. Уже и вещи уложили. Ты спросишь, в чем причина отъезда? Помнишь, я писал тебе в октябре (а может, ты не получала того письма?), что правитель Вероны предложил отцу свое покровительство? Предложение не только лестное, но и выгодное – кров, изрядный доход, а также обещание публичных выступлений и публикаций в обмен на постоянное присутствие при дворе.
Как ты понимаешь, именно пункт о „постоянном присутствии“ смутил отца. Он не публичный человек – он предпочитает в мрачном уединении отдаваться течению своих мыслей. В то же время он любит быть в центре внимания, а значит, не станет довольствоваться дружеской компанией и беседой на равных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192