Один только венецианец не испытывал удовольствия от ужина. Кангранде не упускал случая задеть Дандоло. Делал он это весело, шутя, с неизменной любезностью. Но беспощадно.
Наконец с ужином было покончено. Марцилио да Каррара поднялся первым, небрежно спросив у своего дяди разрешения выйти из-за стола. Он ушел из обеденной залы, не оглянувшись. Асденте и Пассерино проследовали в гостиную, чтобы продолжить вечер за игрой в кости. Дандоло и Гранде помогли Муссато подняться, после чего слуги доставили поэта прямо в его «камеру», как зловеще шутил Кангранде. Падуанцев содержали в превосходных апартаментах, ничего общего не имевших с тюрьмой. Кангранде близко к сердцу принимал выражение «любите врагов своих».
Скалигер принялся отдавать распоряжения слугам. Данте подошел к сыну.
– Как ты себя чувствуешь, мальчик мой?
– Хорошо, отец, – отвечал Пьетро, гоня мысли о личинках.
– Вот и славно, – нарочито небрежно произнес Данте. – Тогда я пойду спать. – Взгляд его упал на непокрытую голову сына. – А где же твоя новая шляпа?
– Потерялась в дороге, – сказал Пьетро.
– Так-так. – И с довольной улыбкой Данте удалился.
Отпустив слуг, Кангранде обернулся к Пьетро.
– Ты, я смотрю, спать не хочешь? Не вернуться ли нам на террасу, к жаровне, дождю и дыму?
Когда Пьетро снова улегся на свою кушетку, а слуга принес новую жаровню, Кангранде произнес:
– Пьетро, ты молчал почти весь вечер.
– Мне нечего было добавить к тому, что говорили достойные синьоры.
– Пьетро, поверь мне на слово: лгать – дурная привычка. Тебе было что сказать. И не только доблестному Марцилио, – прищурился Кангранде.
Пьетро почувствовал, как заливается краской.
– Я там самый младший…
– Марцилио старше тебя всего года на два, манерам же его далеко до твоих. Так о чем ты думал?
– Я… я думал о звездах, что определяют людские судьбы, – промямлил Пьетро. – Вы спрашивали, где грань между свободной волей и толкованием предначертанного небом. Я думаю… – Пьетро замолк. Ему не хватало слов, чтобы выразить свои мысли. Однако Скалигер терпеливо ждал. – Я думаю, эта грань не такая четкая, как кажется. Человек не может противиться предопределенному свыше – как моряк не может по своей воле остановить шторм, – однако он может сам решать, как противостоять стихии.
Кангранде мигом уловил мысль Пьетро.
– Ты хочешь сказать, что, хотя звезды и указывают моряку путь, он сам решает, следовать их совету или не следовать?
Пьетро кивнул.
– Но я говорю не только о карте. Судьба ставит у нас на пути препятствие. Мы же сами решаем, повернуть назад, обойти его или взять штурмом. В этом проявляется свободная воля. Мы не можем помешать судьбе принять решение, однако можем не согласиться с ее решением.
Пьетро осекся, сообразив, как глупы его слова. Кангранде, однако, мысленно поворачивал их так и эдак, словно они были достойны подобных размышлений. Наконец Кангранде проговорил:
– Человек, стало быть, отвечает за свои поступки, но не за свою судьбу.
– Это только предположение, мой господин, – поспешно произнес Пьетро.
Задумчивости Скалигера как не бывало.
– Это блестящее предположение, синьор Алагьери! Жаль, что ты не высказал его за ужином. Всем этим воинам, дипломатам и поэтам, вместе взятым, не измыслить ничего подобного. В тебе, мальчик, мудрость старика.
– Тебя это удивляет? – зазвенел насмешливый женский голос. Пьетро резко обернулся.
– А, донна Катерина! – Появления сестры было достаточно, чтобы к Кангранде вернулась обычная язвительность. – Разумеется, этот юноша проявляет мудрость во всем, кроме одного – ему до сих пор хочется, чтобы я оставался в живых.
– С возрастом это пройдет, – заметила донна Катерина. Распущенные волосы ее, перехваченные единственной черной лентой, покрывали спину, как плащ.
Пьетро неуклюже поднялся. Его усилия были вознаграждены беглым кивком; затем донна да Ногарола снова перевела взгляд на брата.
– Если тебе уже надоело упиваться собственным философским настроем, могу сообщить новость.
– Все готово?
– Да. Хочешь, я поеду?
– Чтобы ты в такую погоду тряслась по дороге, а потом, чего доброго, умерла от простуды? – Кангранде сделал страшные глаза. – Дани за что! Баилардино мне этого не простит.
– Тогда я одолжу тебе свое здоровье в обмен на нежные чувства к моему мужу.
– Он меня вырастил. Лишь благодаря ему я стал тем, что я есть.
– Пожалуй, на каждый твой день рождения нужно преподносить ему подарок. Что бы такое выбрать?
– Может, кинжал?
На ослепительную улыбку Кангранде Катерина ответила не менее ослепительной улыбкой.
– Милый брат, ты читаешь мои мысли. Однако кинжал, который убьет моего мужа, должен быть заострен с обеих сторон, чтобы заодно пронзить и мое сердце.
Как и прежде, Пьетро не мог уловить сути разговора. Перебрасываясь загадочными фразами, брат и сестра словно чистили луковицу – под одним слоем непременно открывался другой. Постороннему ни за что было не догадаться, что окажется в самой середине. Наверняка что-нибудь скверное, если не сказать грязное.
– Значит, снова сидеть дома, – вздохнула Катерина. – Похоже, я у тебя впала в немилость.
– Дорогая моя, не надо бы тебе этого говорить… Ты же знаешь, я люблю тебя больше всех на свете.
– Итак, кого ты решил отправить в опасный путь?
– Никого.
Донна Катерина нахмурилась.
– Ты передумал?
– Вовсе нет. Я не собираюсь никого отправлять – я поеду сам.
Катерина не скрывала неодобрения.
– Тебя хватятся.
– Могу же я напиться пьяным. Могу же я уединиться в часовне для молитвы – или для оргии. Придумай что-нибудь сама. У тебя ведь богатое воображение.
– Моему воображению уже не угнаться за твоей взбалмошностью. Хорошо, я стану пауком и сплету для тебя паутину лжи. Но тебе нельзя ехать одному.
– Нельзя или можно, это я сам решу.
– И меня не послушаешь?
– Не послушаю.
Взгляды их столкнулись, но выдержали столкновение.
Пьетро не знал ни куда собрался Кангранде, ни почему донна Катерина сама хотела поехать. Он знал только одно: как велико его желание быть им полезным. И, не успев сообразить, что делает, Пьетро произнес:
– Я поеду с вами, мой господин.
Брат и сестра обернулись. У Пьетро от их взглядов мурашки побежали по спине. Тем не менее он продолжал:
– Я вполне здоров, а в постели лежать больше не могу. Бездействие сводит меня с ума. Я хочу что-нибудь сделать.
Кангранде и Катерина переглянулись.
– Я буду рад попутчику, – произнес Кангранде. – Однако я не хочу, чтобы ты тряской разбередил рану или простудился под дождем. Предстоит долгий путь. Мы вернемся в лучшем случае утром. Если вообще вернемся, – зловеще добавил он.
– Для меня честь быть вам полезным, мой господин.
– Ты не ответил на мой вопрос, Пьетро, – сказал Кангранде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192