Особый вид бега – скачками – юноша открыл, когда гонялся за Меркурио вокруг стола. Приходилось страшно выворачивать бедро, однако скорость можно было развить неплохую – в конце концов Пьетро поймал щенка. Подвига этого никто не видел. Никто не видел также, как Пьетро от боли закусывал губу.
Однако факт оставался фактом – Пьетро никогда не примет участия в битве. Какая польза от воина, который не может стоять без подпорки, не может перенести вес на правую ногу! Щедрые дары Скалигера били в глаза своей бесполезностью.
Ухватившись за раму, чтобы не упасть, Пьетро высунулся из окна. Факелы держали двое грумов, пламя бросало отблески на снег, засыпавший площадь. В неверном свете ударяли копытами два коня. При виде одного из них Пьетро не смог сдержать улыбки – то был гнедой низкорослый конек, верхом на котором он сопровождал Кангранде к границе с Падуей.
Но при виде второго коня у Пьетро перехватило дыхание. Огромный, черный, как сама ночь, он возвышался над гнедым спокойно и неподвижно, словно рок. Настоящий боевой конь!
По спине у Пьетро побежали мурашки.
«Боже всемогущий! Боевой конь! У меня будет боевой конь, как у настоящего рыцаря!»
Порыв ветра едва не выхватил письмо у него из рук. Водя пальцем по строчкам, Пьетро прочел его при свете фонаря. В письме говорилось, что синьору Пьетро Алагьери назначается жалованье в размере одного серебряного веронского солидуса в день, пожизненно. Пьетро быстро прикинул, что каждые двадцать дней у него будет сумма, равная целому фунту чистого серебра. Глаза его округлились; ответный взгляд главного дворецкого был безмятежен.
– Скажу вам по секрету, синьор Алагьери, Капитан еще никому не преподносил таких даров. – Дворецкий кивком указал на письмо. – Также я уполномочен передать вам устное распоряжение Кангранде. Он предлагает вам должность баннарета в армии, если, конечно, вам это по душе.
– Мне… мне… – Пьетро слов не мог найти от волнения. Подумать только, должность баннарета! Баннарет – это рыцарь, который ведет в бой целый эскадрон. Неужели предложение Скалигера серьезное?
Перегнувшись через подоконник, Туллио велел грумам отвести лошадей в конюшню Скалигера до дальнейших распоряжений молодого господина. Затем он закрыл ставни и сказал:
– Вам позволено исповедоваться в домашней часовне Скалигера. Священник уже ждет.
И с этими словами главный дворецкий откланялся.
У юноши голова шла кругом. На секунду он даже позволил себе размечтаться о том, как он, Пьетро Алагьери рыцарь Мастино, прославленный на весь мир воин, поведет в бой целую армию.
– Ты, конечно, откажешься, – произнес отец, и мечты Пьетро рассыпались в прах.
– Почему я должен отказываться?
– Не волнуйся, в рыцари тебя посвятят. Наш покровитель смертельно обидится, если ты откажешься от посвящения или от этих подарков. Но ты должен отказаться от денег, а также от должности, подразумевающей командование людьми. Не смотри на меня так, мой мальчик. Ты сам знаешь, что я прав.
Пьетро запротестовал было, но понял, что отец совсем не жесток. Отец честен. Жалованье Скалигера походило на милостыню. Пьетро не мог принять таких денег. Куда бы в таком случае он дел свою честь?
– Да, отец, вы правы.
– Вот видишь, – с непривычной неуверенностью пробормотал Данте. Он опустил ладонь на голову сына и взъерошил его волосы. – Сегодня тебя посвятят в рыцари, мальчик мой. Я… я горжусь тобой. Да, я горжусь тобой. Я очень, очень горд. – Пьетро никогда не видел отца таким. Данте поспешно продолжал: – Иди исповедуйся, потом возвращайся и надень этот нелепый наряд. Особое внимание обрати на шляпу – смотри, чтоб ее ветром не сдуло.
Пьетро засмеялся и кивнул. Он быстро надел свое повседневное платье и, оставив отца гордиться дальше в Domus Bladorum, вышел на людную пьяцца дель Синьория. Меркурио трусил впереди, натягивая поводок. Из-за скопления народа Пьетро не видел, куда идет, и решил ориентироваться по башням, возвышающимся над толпой. Ему больше не требовалось комментариев Марьотто – он и сам знал, как называется то или иное здание. Вот палаццо дель Раджионе с башней, вот Domus Nova, палаццо дей Джурисконсульти, вот дома поменьше притулились между дворцом, который выстроил дядя Кангранде, и дворцом, который заказал еще его отец – это здание закончили совсем недавно. Дворец, воздвигнутый с юго-восточной стороны пьяцца дель Синьория, носил название Трибунале; чтобы закончить его, Кангранде нанял знаменитого Мичели, и тот превзошел собственные произведения, украшающие Мантую и Тревизо.
Часовня, в которую направлялся Пьетро, находилась рядом с Трибунале. Часовня носила имя Святой Марии Антика. Ее построили около трехсот лет назад. Облицовка была традиционной для веронских зданий – кирпич чередовался с камнем. Изящную квадратную колокольню с глубоко посаженными стрельчатыми окнами венчала крыша, крытая коричневой конусной черепицей. В углублениях лежал, слабо поблескивая при свете звезд, сухой снежок. То была домашняя часовня Скалигеров; при ней находилось семейное кладбище.
Пьетро доковылял до часовни, сдерживая нетерпение Меркурио. Бриджи, которые теперь носил юноша, завязывались под коленями и, помимо того, что скрывали глубокий шрам, хорошо заметный сквозь кольцони, имели еще и то преимущество, что гораздо лучше сохраняли тепло. Что было очень кстати ранним утром шестнадцатого февраля. Изо рта Пьетро валил пар, костыль его то и дело скользил на льду, несколько раз юноша чуть не упал. Пьетро надеялся, что длинный плотный плащ скрывает его неуклюжесть. В такое промозглое утро без плаща нечего было и думать выходить из дому.
Люди на площади пытались согреться каждый своим способом. Одна фигура привлекла внимание Пьетро. Сначала он решил, что это сам Кангранде – так высок был человек, по глаза обмотанный шарфом. Через секунду Пьетро сообразил, что, как ни широкоплеч и силен Скалигер, до этого человека ему далеко – плечи незнакомца, массивные, точно мраморные плиты, превосходили плечи Кангранде по ширине как минимум в два раза. Кем бы ни был великан, он явно жестоко мерз. Шарф лишь венчал нагромождение из длинного теплого плаща и надвинутого на лицо капюшона. Холоду и ветру не досталось ни пяди открытого тела. Великан околачивался возле часовни, и Пьетро пришлось обогнуть его, чтобы добраться до двери.
Пьетро уже собирался войти, когда услышал рычанье щенка. Меркурио вдруг стал рваться с поводка. Пес потащил хозяина мимо двери, на маленькое кладбище, а точнее, в склеп под открытым небом. Меркурио остановился у огромной гробницы розового мрамора. Всего гробниц было четыре; самое старое захоронение произвели, пожалуй, лет тридцать–сорок назад, самое свежее – не более пяти лет назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
Однако факт оставался фактом – Пьетро никогда не примет участия в битве. Какая польза от воина, который не может стоять без подпорки, не может перенести вес на правую ногу! Щедрые дары Скалигера били в глаза своей бесполезностью.
Ухватившись за раму, чтобы не упасть, Пьетро высунулся из окна. Факелы держали двое грумов, пламя бросало отблески на снег, засыпавший площадь. В неверном свете ударяли копытами два коня. При виде одного из них Пьетро не смог сдержать улыбки – то был гнедой низкорослый конек, верхом на котором он сопровождал Кангранде к границе с Падуей.
Но при виде второго коня у Пьетро перехватило дыхание. Огромный, черный, как сама ночь, он возвышался над гнедым спокойно и неподвижно, словно рок. Настоящий боевой конь!
По спине у Пьетро побежали мурашки.
«Боже всемогущий! Боевой конь! У меня будет боевой конь, как у настоящего рыцаря!»
Порыв ветра едва не выхватил письмо у него из рук. Водя пальцем по строчкам, Пьетро прочел его при свете фонаря. В письме говорилось, что синьору Пьетро Алагьери назначается жалованье в размере одного серебряного веронского солидуса в день, пожизненно. Пьетро быстро прикинул, что каждые двадцать дней у него будет сумма, равная целому фунту чистого серебра. Глаза его округлились; ответный взгляд главного дворецкого был безмятежен.
– Скажу вам по секрету, синьор Алагьери, Капитан еще никому не преподносил таких даров. – Дворецкий кивком указал на письмо. – Также я уполномочен передать вам устное распоряжение Кангранде. Он предлагает вам должность баннарета в армии, если, конечно, вам это по душе.
– Мне… мне… – Пьетро слов не мог найти от волнения. Подумать только, должность баннарета! Баннарет – это рыцарь, который ведет в бой целый эскадрон. Неужели предложение Скалигера серьезное?
Перегнувшись через подоконник, Туллио велел грумам отвести лошадей в конюшню Скалигера до дальнейших распоряжений молодого господина. Затем он закрыл ставни и сказал:
– Вам позволено исповедоваться в домашней часовне Скалигера. Священник уже ждет.
И с этими словами главный дворецкий откланялся.
У юноши голова шла кругом. На секунду он даже позволил себе размечтаться о том, как он, Пьетро Алагьери рыцарь Мастино, прославленный на весь мир воин, поведет в бой целую армию.
– Ты, конечно, откажешься, – произнес отец, и мечты Пьетро рассыпались в прах.
– Почему я должен отказываться?
– Не волнуйся, в рыцари тебя посвятят. Наш покровитель смертельно обидится, если ты откажешься от посвящения или от этих подарков. Но ты должен отказаться от денег, а также от должности, подразумевающей командование людьми. Не смотри на меня так, мой мальчик. Ты сам знаешь, что я прав.
Пьетро запротестовал было, но понял, что отец совсем не жесток. Отец честен. Жалованье Скалигера походило на милостыню. Пьетро не мог принять таких денег. Куда бы в таком случае он дел свою честь?
– Да, отец, вы правы.
– Вот видишь, – с непривычной неуверенностью пробормотал Данте. Он опустил ладонь на голову сына и взъерошил его волосы. – Сегодня тебя посвятят в рыцари, мальчик мой. Я… я горжусь тобой. Да, я горжусь тобой. Я очень, очень горд. – Пьетро никогда не видел отца таким. Данте поспешно продолжал: – Иди исповедуйся, потом возвращайся и надень этот нелепый наряд. Особое внимание обрати на шляпу – смотри, чтоб ее ветром не сдуло.
Пьетро засмеялся и кивнул. Он быстро надел свое повседневное платье и, оставив отца гордиться дальше в Domus Bladorum, вышел на людную пьяцца дель Синьория. Меркурио трусил впереди, натягивая поводок. Из-за скопления народа Пьетро не видел, куда идет, и решил ориентироваться по башням, возвышающимся над толпой. Ему больше не требовалось комментариев Марьотто – он и сам знал, как называется то или иное здание. Вот палаццо дель Раджионе с башней, вот Domus Nova, палаццо дей Джурисконсульти, вот дома поменьше притулились между дворцом, который выстроил дядя Кангранде, и дворцом, который заказал еще его отец – это здание закончили совсем недавно. Дворец, воздвигнутый с юго-восточной стороны пьяцца дель Синьория, носил название Трибунале; чтобы закончить его, Кангранде нанял знаменитого Мичели, и тот превзошел собственные произведения, украшающие Мантую и Тревизо.
Часовня, в которую направлялся Пьетро, находилась рядом с Трибунале. Часовня носила имя Святой Марии Антика. Ее построили около трехсот лет назад. Облицовка была традиционной для веронских зданий – кирпич чередовался с камнем. Изящную квадратную колокольню с глубоко посаженными стрельчатыми окнами венчала крыша, крытая коричневой конусной черепицей. В углублениях лежал, слабо поблескивая при свете звезд, сухой снежок. То была домашняя часовня Скалигеров; при ней находилось семейное кладбище.
Пьетро доковылял до часовни, сдерживая нетерпение Меркурио. Бриджи, которые теперь носил юноша, завязывались под коленями и, помимо того, что скрывали глубокий шрам, хорошо заметный сквозь кольцони, имели еще и то преимущество, что гораздо лучше сохраняли тепло. Что было очень кстати ранним утром шестнадцатого февраля. Изо рта Пьетро валил пар, костыль его то и дело скользил на льду, несколько раз юноша чуть не упал. Пьетро надеялся, что длинный плотный плащ скрывает его неуклюжесть. В такое промозглое утро без плаща нечего было и думать выходить из дому.
Люди на площади пытались согреться каждый своим способом. Одна фигура привлекла внимание Пьетро. Сначала он решил, что это сам Кангранде – так высок был человек, по глаза обмотанный шарфом. Через секунду Пьетро сообразил, что, как ни широкоплеч и силен Скалигер, до этого человека ему далеко – плечи незнакомца, массивные, точно мраморные плиты, превосходили плечи Кангранде по ширине как минимум в два раза. Кем бы ни был великан, он явно жестоко мерз. Шарф лишь венчал нагромождение из длинного теплого плаща и надвинутого на лицо капюшона. Холоду и ветру не досталось ни пяди открытого тела. Великан околачивался возле часовни, и Пьетро пришлось обогнуть его, чтобы добраться до двери.
Пьетро уже собирался войти, когда услышал рычанье щенка. Меркурио вдруг стал рваться с поводка. Пес потащил хозяина мимо двери, на маленькое кладбище, а точнее, в склеп под открытым небом. Меркурио остановился у огромной гробницы розового мрамора. Всего гробниц было четыре; самое старое захоронение произвели, пожалуй, лет тридцать–сорок назад, самое свежее – не более пяти лет назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192