В ней написано, что есть два светоча, большой и малый, для дня и для ночи. Наука говорит нам, что малый светоч отражает лучи большого. Следовательно, если солнцем считать Папу, а луной – императора, последний должен получать власть от первого.
Данте улыбнулся в бороду и проглотил кусок репы.
– Это общий аргумент. Советую вам расширить горизонты. Господь в своей мудрости дал человеку двойственную природу. В человеке поровну божественного и земного. Власть Папы простирается на божественное в человеке – на его душу, на его дух, однако Папа не может управлять бренным в людях. Для этого есть император.
– А разве плоть не подчиняется душе?
– Не обязательно. Плоть бренна, это правда – мы стареем и умираем, – дух же не знает тления. Плоть и дух изначально разделены, следовательно, Господь ставил перед нами две задачи: Beatitudenem Huis Vitae et Beatitudenem Vitae Eternos. Я считаю, что власть императора должна происходить от Самого Господа, потому что императору поручено защищать мир и порядок во время краткого пребывания людей на земле. Именно облеченными во плоть мы можем доказать нашу веру. Задача императора важнее, чем задача Папы, – ведь как человек, так и его разум может полностью раскрыться только в условиях продолжительного мира. Лишь в том случае, если миром правит один человек, наделенный властью непосредственно от Бога, человечество способно достичь покоя, необходимого, чтобы возвратиться в блаженное состояние, как до грехопадения.
Марцилио да Каррара усмехнулся:
– Интересно, который из демонов внушил вам этот бред?
Все остальные гости, включая дядю Марцилио, поджали губы.
– Бред? – вмешался Пьетро. – Хотел бы я послушать, какие аргументы в защиту продажности Церкви приведешь ты. Вряд ли они будут звучать убедительнее, чем слова моего отца.
– Я языком молоть не привык, – фыркнул Марцилио. – За меня говорит мой меч.
– Все знают, что это не так, – парировал Пьетро. – Будь ты хоть вполовину так же хорош в честном бою, как в хвастовстве…
– Мой господин, – произнес Данте, повернувшись к Кангранде и водя рукой у собственного носа, будто отмахиваясь от насекомого. – Не прикажете ли принести еще одну жаровню? А то здесь два комара зудят. Хорошо бы их выкурить.
– Нет уж, в зале и без того у некоторых кровь кипит, – сказал Гранде, метнув на племянника взгляд, не обещающий ничего хорошего. Марцилио вспыхнул и прикусил язык. Пьетро сверлил его глазами, изо всех сил стараясь казаться уязвленным.
Асденте с явным удовольствием наблюдал за перепалкой Марцилио и Пьетро.
– Эх, молодость, молодость! Из юношей получаются самые лучшие солдаты. Им силу девать некуда!
– По-моему, дело в том, что в юности каждая малость имеет значение, – промолвил Пассерино Бонаццолси, отодвинув тарелку и облизав пальцы. – Любая кротовина представляется горой.
Гранде улыбнулся.
– В таком случае мои соболезнования веронцам – ими самовластно управляет юнец. Слава богу, в нашей Падуе все иначе.
Кангранде расплылся в улыбке.
– Хоть я и молод, во мне мудрость Соломонова, потому от меня исходит истинный, а не отраженный свет. И вдобавок мой собственный.
Подали вторую перемену – миндальные fricatella, с толчеными миндальными орехами, вымоченными в молоке и розовой воде, смешанными с рубленой куриной грудкой, мукой, яичными белками и сахаром. Все, кроме Пьетро и Марцилио, продолжавших сверлить друг друга глазами, с энтузиазмом принялись за еду.
Кангранде решил вернуть общество к светской беседе.
– Предлагаю возобновить спор, который мы вели, когда вы, синьоры, – Кангранде жестом указал на падуанцев, – штурмовали стены Сан-Пьетро. Мы обсуждали роль, которую в нашей жизни играют звезды.
Конечно же, первым заговорил Данте.
– Ключевая фраза в данном вопросе – «Ratio stellarum, significatio stellarum». Пьетро, переведи.
Пьетро откашлялся и, глядя в упор на Марцилио, очень четко, будто объяснял что-то непонятливому ребенку, произнес:
– «Ratio stellarum, significatio stellarum» – порядок движения против смысла этого движения. «Ratio» означает, что звезды ходят над миром по кругу в виде строго определенных фигур. «Significatio» означает, что эти фигуры расположены так, а не иначе, с некоей целью…
– Такие рассуждения подрывают веру, – пробормотал Асденте.
– Ванни, перебивать невежливо, – с упреком сказал Кангранде.
Пьетро усмехнулся – ворчун Марцилио все-таки вынужден был отвести глаза.
– Асденте, пожалуй, прав, – задумчиво проговорил венецианец Дандоло. – Разве мудро допускать, что в расположении созвездий есть какой-то смысл? Почему бы тогда не искать смысла заодно и в движении облаков, а то и в полете совы?
Гранде покачал головой.
– Это уже язычество.
– Разумеется, – прищурился Дандоло.
– Разве? – возразил Муссато. – А не были бы мы мудрее, если бы искали проявления воли Божией во всех Его созданиях?
Кангранде широко улыбнулся, так что на щеках пролегли глубокие складки.
– Господи боже мой, да неужто у нас с Дандоло есть кое-что общее? Скажите, что это не так. С другой стороны, мы же оба отлучены от Церкви. Трудно сейчас в это поверить, но в свое время я всерьез считал себя добрым христианином. Однако с каждым годом меня одолевает все больше сомнений. Меня постоянно втягивают в эти дебаты, как же их… Еще Абеляр занимался этой наукой.
– Теологические дебаты, – подсказал Муссато.
– Да. «Божественная логика», будь она неладна. Боюсь, как бы святые отцы окончательно не одержали надо мною верх.
Стукнув кулаком по столу, Пассерино Бонаццолси провозгласил:
– Отцов бояться – на псовую охоту не ходить! – И засмеялся собственной шутке.
Кангранде со вздохом продолжал:
– Синьор Каррара, вы замечали, что некоторые идеи никаким высмеиванием не уничтожить? Древние не сомневались во власти звезд. И мы не сомневаемся. Мы даже названия звезд оставили древнеримские – стало быть, у звезд силы не меньше, чем у античных богов. Боги по-прежнему живут на небе, даруют жизнь смертным и отнимают ее. Мы – только пешки в их игре. А ведь кое-кто считает, что и христианский Бог, подобно языческим, любит поиграть в шахматы.
– Мой господин, вы – не пешка, – сказал Пьетро. – Вы это доказали.
Веронцы одобрительно загудели.
– Разве доказал? – Скалигер указал вверх. По крыше стучал дождь. – Выгляни в окно, Пьетро, и скажи мне, чего я добился.
– Ты же не виноват, что дождь идет, – возразил Асденте. – Простое невезение. Для тебя, разумеется. А для нас, падуанцев, – наоборот.
Кангранде покачал головой.
– Невезение? А может, сама судьба? Спроси у звезд, Ванни! Вдруг это Божья воля – чтобы Падуя оставалась непокоренной? Вдруг я никогда… – Кангранде запнулся и замолк. Повисла пауза.
– Что я слышу! – раздался голос Дандоло. – Великий Борзой Пес в себе не уверен?
Кангранде не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
Данте улыбнулся в бороду и проглотил кусок репы.
– Это общий аргумент. Советую вам расширить горизонты. Господь в своей мудрости дал человеку двойственную природу. В человеке поровну божественного и земного. Власть Папы простирается на божественное в человеке – на его душу, на его дух, однако Папа не может управлять бренным в людях. Для этого есть император.
– А разве плоть не подчиняется душе?
– Не обязательно. Плоть бренна, это правда – мы стареем и умираем, – дух же не знает тления. Плоть и дух изначально разделены, следовательно, Господь ставил перед нами две задачи: Beatitudenem Huis Vitae et Beatitudenem Vitae Eternos. Я считаю, что власть императора должна происходить от Самого Господа, потому что императору поручено защищать мир и порядок во время краткого пребывания людей на земле. Именно облеченными во плоть мы можем доказать нашу веру. Задача императора важнее, чем задача Папы, – ведь как человек, так и его разум может полностью раскрыться только в условиях продолжительного мира. Лишь в том случае, если миром правит один человек, наделенный властью непосредственно от Бога, человечество способно достичь покоя, необходимого, чтобы возвратиться в блаженное состояние, как до грехопадения.
Марцилио да Каррара усмехнулся:
– Интересно, который из демонов внушил вам этот бред?
Все остальные гости, включая дядю Марцилио, поджали губы.
– Бред? – вмешался Пьетро. – Хотел бы я послушать, какие аргументы в защиту продажности Церкви приведешь ты. Вряд ли они будут звучать убедительнее, чем слова моего отца.
– Я языком молоть не привык, – фыркнул Марцилио. – За меня говорит мой меч.
– Все знают, что это не так, – парировал Пьетро. – Будь ты хоть вполовину так же хорош в честном бою, как в хвастовстве…
– Мой господин, – произнес Данте, повернувшись к Кангранде и водя рукой у собственного носа, будто отмахиваясь от насекомого. – Не прикажете ли принести еще одну жаровню? А то здесь два комара зудят. Хорошо бы их выкурить.
– Нет уж, в зале и без того у некоторых кровь кипит, – сказал Гранде, метнув на племянника взгляд, не обещающий ничего хорошего. Марцилио вспыхнул и прикусил язык. Пьетро сверлил его глазами, изо всех сил стараясь казаться уязвленным.
Асденте с явным удовольствием наблюдал за перепалкой Марцилио и Пьетро.
– Эх, молодость, молодость! Из юношей получаются самые лучшие солдаты. Им силу девать некуда!
– По-моему, дело в том, что в юности каждая малость имеет значение, – промолвил Пассерино Бонаццолси, отодвинув тарелку и облизав пальцы. – Любая кротовина представляется горой.
Гранде улыбнулся.
– В таком случае мои соболезнования веронцам – ими самовластно управляет юнец. Слава богу, в нашей Падуе все иначе.
Кангранде расплылся в улыбке.
– Хоть я и молод, во мне мудрость Соломонова, потому от меня исходит истинный, а не отраженный свет. И вдобавок мой собственный.
Подали вторую перемену – миндальные fricatella, с толчеными миндальными орехами, вымоченными в молоке и розовой воде, смешанными с рубленой куриной грудкой, мукой, яичными белками и сахаром. Все, кроме Пьетро и Марцилио, продолжавших сверлить друг друга глазами, с энтузиазмом принялись за еду.
Кангранде решил вернуть общество к светской беседе.
– Предлагаю возобновить спор, который мы вели, когда вы, синьоры, – Кангранде жестом указал на падуанцев, – штурмовали стены Сан-Пьетро. Мы обсуждали роль, которую в нашей жизни играют звезды.
Конечно же, первым заговорил Данте.
– Ключевая фраза в данном вопросе – «Ratio stellarum, significatio stellarum». Пьетро, переведи.
Пьетро откашлялся и, глядя в упор на Марцилио, очень четко, будто объяснял что-то непонятливому ребенку, произнес:
– «Ratio stellarum, significatio stellarum» – порядок движения против смысла этого движения. «Ratio» означает, что звезды ходят над миром по кругу в виде строго определенных фигур. «Significatio» означает, что эти фигуры расположены так, а не иначе, с некоей целью…
– Такие рассуждения подрывают веру, – пробормотал Асденте.
– Ванни, перебивать невежливо, – с упреком сказал Кангранде.
Пьетро усмехнулся – ворчун Марцилио все-таки вынужден был отвести глаза.
– Асденте, пожалуй, прав, – задумчиво проговорил венецианец Дандоло. – Разве мудро допускать, что в расположении созвездий есть какой-то смысл? Почему бы тогда не искать смысла заодно и в движении облаков, а то и в полете совы?
Гранде покачал головой.
– Это уже язычество.
– Разумеется, – прищурился Дандоло.
– Разве? – возразил Муссато. – А не были бы мы мудрее, если бы искали проявления воли Божией во всех Его созданиях?
Кангранде широко улыбнулся, так что на щеках пролегли глубокие складки.
– Господи боже мой, да неужто у нас с Дандоло есть кое-что общее? Скажите, что это не так. С другой стороны, мы же оба отлучены от Церкви. Трудно сейчас в это поверить, но в свое время я всерьез считал себя добрым христианином. Однако с каждым годом меня одолевает все больше сомнений. Меня постоянно втягивают в эти дебаты, как же их… Еще Абеляр занимался этой наукой.
– Теологические дебаты, – подсказал Муссато.
– Да. «Божественная логика», будь она неладна. Боюсь, как бы святые отцы окончательно не одержали надо мною верх.
Стукнув кулаком по столу, Пассерино Бонаццолси провозгласил:
– Отцов бояться – на псовую охоту не ходить! – И засмеялся собственной шутке.
Кангранде со вздохом продолжал:
– Синьор Каррара, вы замечали, что некоторые идеи никаким высмеиванием не уничтожить? Древние не сомневались во власти звезд. И мы не сомневаемся. Мы даже названия звезд оставили древнеримские – стало быть, у звезд силы не меньше, чем у античных богов. Боги по-прежнему живут на небе, даруют жизнь смертным и отнимают ее. Мы – только пешки в их игре. А ведь кое-кто считает, что и христианский Бог, подобно языческим, любит поиграть в шахматы.
– Мой господин, вы – не пешка, – сказал Пьетро. – Вы это доказали.
Веронцы одобрительно загудели.
– Разве доказал? – Скалигер указал вверх. По крыше стучал дождь. – Выгляни в окно, Пьетро, и скажи мне, чего я добился.
– Ты же не виноват, что дождь идет, – возразил Асденте. – Простое невезение. Для тебя, разумеется. А для нас, падуанцев, – наоборот.
Кангранде покачал головой.
– Невезение? А может, сама судьба? Спроси у звезд, Ванни! Вдруг это Божья воля – чтобы Падуя оставалась непокоренной? Вдруг я никогда… – Кангранде запнулся и замолк. Повисла пауза.
– Что я слышу! – раздался голос Дандоло. – Великий Борзой Пес в себе не уверен?
Кангранде не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192