После третьего круга мальчик и старуха вывели лошадей на улицы. Трибуны громко выразили неудовольствие; толпа за пределами Арены, напротив, разразилась радостными криками.
– Теплый прием, – бросил через плечо Марцилио.
– Ты же этого хотел, разве нет? – неожиданно для себя бросил Пьетро. Он вовсе не собирался вступать в перепалку с Марцилио. Он вообще не хотел разговаривать.
– Ты имеешь в виду несчастный случай? – Падуанец тщательно взвешивал слова. – Отличный скакун, – заметил он, окинув взглядом клячу, и снова скроил улыбку на радость толпе. Пьетро показал ему фигу.
– А вы не слушайте его, синьор, не слушайте, – прошамкала старуха, ведшая клячу. – Это самый что ни на есть благороднейший конь, благороднее и не сыщете! Да, синьор, не сыщете, помяните мое слово. Капитан взял его у самого Бонавентуры. Горячий был скакун, ровно огонь. Хоть жену Капитана спросите.
Целый час Пьетро ездил по улицам Вероны на «благороднейшем коне». Каррара удостоился красной ленты с надписью «Гордость Меркурия» через плечо, а Пьетро, как самый медлительный всадник, – свиного окорока, привязанного к задней ноге клячи. Однако постепенно чувство унижения улетучилось. Самый воздух был пропитан торжественностью, и даже законченным неудачникам доставалось немного радостного тепла. Толпа насмехалась не по злобе, а просто потому, что так было принято. Ничего личного в шутках Пьетро не слышал. Вскоре он стал отвечать насмешникам, потрясать кулаками – в общем, играть роль, уготованную ему звездами или обычным невезением.
Никто не предупредил Пьетро об этой части церемонии. Горожане выхватывали ножи, кидались к окороку и отрезали от него куски. За клячей стаей бежали собаки – несколько человек были приставлены специально, чтобы их отгонять. Обструганную кость старуха то и дело заменяла свежим окороком. Кроме собак, никто не ел солонины – в конце концов, шла первая неделя Великого поста, – однако каждому непременно хотелось получить свой кусок. Наверно, окорок приносит удачу.
Они проехали по нескольким большим площадям. На каждой имелись животные, в клетках или на привязи. Самые пьяные из толпы, оттяпав солонины, дразнили ею животных. Таких граждан люди Кангранде бросали зверям. Оказавшись в непосредственной близости от клыкастых морд, пьяные быстро трезвели.
Пьетро жалел, что выбросил табарро – холодно было невообразимо, особенно когда кляча заворачивала за очередной угол. Толпа не дала бы замерзнуть, а на возвышении, если так можно назвать провислый круп, Пьетро был открыт всем ветрам. Час назад пошел снег, легкий, пушистый. Из каждого рта вырывались клубы пара. Пьетро хотелось оказаться притертым с обоих боков, однако он вспомнил о смраде, исходящем от черни. Нет уж, довольно с него и вонючей клячи.
Пьетро так озяб, что ничего и никого вокруг не замечал. Не заметил он и неожиданной преграды на пути. Двое юнцов в теплых плащах перекидывали друг другу единственный кинжал.
– Я придержу коня! – воскликнул один. – А ты хватай его.
Они схватили клячу под уздцы и аккуратно срезали по хорошему куску окорока. Серебряным кинжалом.
Пьетро только хмыкнул.
– Бери что хочешь, Мари. Мне уже все равно.
Марьотто откинул капюшон, осветив улицу неотразимой улыбкой. Антонио впился зубами в кусок окорока, забыв, очевидно, что на дворе Великий пост. Впрочем, он сразу выплюнул мясо.
– Сколько же тут соли!
– Большинство людей, – терпеливо объяснил Мари, – срезает с окорока куски отнюдь не для еды. Куски вешают над дверями для отпугивания злых духов.
– И как, помогает?
– Духов отпугивает не очень эффективно, зато собирает бродячих собак.
Марьотто и Антонио спешились и стали по обе стороны от клячи.
– Рад вас видеть, – сказал Пьетро.
– А мы рады видеть тебя, – делано проворчал Антонио. – Ты не ранен?
– Нет. – Кляча не вышла ростом, так что Пьетро едва на голову возвышался над здоровенным капуанцем. – А вы с Мари не пострадали?
– Не пострадали, – нахмурился Антонио.
– Разве что этот сукин сын мое седло в клочья изрезал, – произнес Марьотто, глядя исподлобья. «Сукин сын» в это время усиленно махал восхищенным поклонникам, улыбаясь в меру самодовольной улыбкой.
Друзья рассказали Пьетро о том, как почти победили. Пьетро пришел в ярость и в свою очередь рассказал о трюке с флажком.
– Вот мерзавец! – вскипел Антонио. – Хорошо бы от его задницы кусок отхватить!
Марьотто хлопнул в ладоши.
– А давайте устроим его коню падение, а его свяжем этой вот лентой.
Каррара с довольной улыбкой оглянулся.
– Эй, ребятишки, кажется, это ваше!
Марьотто поймал на лету серебряный кинжал, Антонио показал падуанцу фигу. Тот в ответ помахал рукой.
Они ехали вдоль Адидже, которая как раз в этом месте образовывала крутой изгиб. Район был застроен богатыми особняками и палаццо. Точно на севере высилась крыша собора. К ней примыкала церковь Сан Джованни, в обширной библиотеке которой хранились редкие манускрипты.
Между этими двумя церквями и площадью располагались роскошные частные дома новой постройки – свидетельства подъема купечества как класса. Граждане Вероны, которые жили и работали около Адидже, теперь переселялись в постоянно растущие пригороды, в то время как в центре города во множестве строились дома для богатых. Во Флоренции тоже так, вспомнил Пьетро: у всех преуспевающих синьоров имеются усадьбы в предместье, однако в последние годы каждый считает своим долгом отстроить дом непосредственно в городе. В Вероне особенным спросом пользовалась земля в районе, который на севере огибала река. Маленькие частные дома сносились, на их месте вырастали трех– и четырехэтажные особняки с балконами, оранжереями и лепниной. У семейства Монтекки тоже был великолепный дом неподалеку.
На одном из балконов появился молодой человек лет двадцати, широкоплечий и мускулистый. Пьетро сразу его узнал – на свадьбе Чеччино делла Скала молодой человек оплакивал свои шансы найти невесту в Вероне.
«Бонавентура, друг Чеччино», – вспомнил Пьетро.
Некогда изящная бородка Бонавентуры была теперь сальной и клочковатой. С его открытого дублета свисали нарядные ленты, сверху же он накинул домашний халат из тяжелого красного полотна с парчовыми вставками. Однако дорогую материю покрывали пятна, видимо, от жирного мяса и вина. Шляпа сидела косо. Темные кудрявые волосы, влажные от пота, словно в июльский день, сбились и спутались. Несмотря на холод, камича была расстегнута чуть ли не до пупа. Пот заливал Бонавентуре глаза. Казалось, он как минимум спасается на балконе от пожара.
В руках Бонавентура держал кусок ткани, когда-то бывший женским платьем, вероятно, очень красивым – лавандового цвета, с серебристой нижней рубашкой, со вставками из тончайших кружев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
– Теплый прием, – бросил через плечо Марцилио.
– Ты же этого хотел, разве нет? – неожиданно для себя бросил Пьетро. Он вовсе не собирался вступать в перепалку с Марцилио. Он вообще не хотел разговаривать.
– Ты имеешь в виду несчастный случай? – Падуанец тщательно взвешивал слова. – Отличный скакун, – заметил он, окинув взглядом клячу, и снова скроил улыбку на радость толпе. Пьетро показал ему фигу.
– А вы не слушайте его, синьор, не слушайте, – прошамкала старуха, ведшая клячу. – Это самый что ни на есть благороднейший конь, благороднее и не сыщете! Да, синьор, не сыщете, помяните мое слово. Капитан взял его у самого Бонавентуры. Горячий был скакун, ровно огонь. Хоть жену Капитана спросите.
Целый час Пьетро ездил по улицам Вероны на «благороднейшем коне». Каррара удостоился красной ленты с надписью «Гордость Меркурия» через плечо, а Пьетро, как самый медлительный всадник, – свиного окорока, привязанного к задней ноге клячи. Однако постепенно чувство унижения улетучилось. Самый воздух был пропитан торжественностью, и даже законченным неудачникам доставалось немного радостного тепла. Толпа насмехалась не по злобе, а просто потому, что так было принято. Ничего личного в шутках Пьетро не слышал. Вскоре он стал отвечать насмешникам, потрясать кулаками – в общем, играть роль, уготованную ему звездами или обычным невезением.
Никто не предупредил Пьетро об этой части церемонии. Горожане выхватывали ножи, кидались к окороку и отрезали от него куски. За клячей стаей бежали собаки – несколько человек были приставлены специально, чтобы их отгонять. Обструганную кость старуха то и дело заменяла свежим окороком. Кроме собак, никто не ел солонины – в конце концов, шла первая неделя Великого поста, – однако каждому непременно хотелось получить свой кусок. Наверно, окорок приносит удачу.
Они проехали по нескольким большим площадям. На каждой имелись животные, в клетках или на привязи. Самые пьяные из толпы, оттяпав солонины, дразнили ею животных. Таких граждан люди Кангранде бросали зверям. Оказавшись в непосредственной близости от клыкастых морд, пьяные быстро трезвели.
Пьетро жалел, что выбросил табарро – холодно было невообразимо, особенно когда кляча заворачивала за очередной угол. Толпа не дала бы замерзнуть, а на возвышении, если так можно назвать провислый круп, Пьетро был открыт всем ветрам. Час назад пошел снег, легкий, пушистый. Из каждого рта вырывались клубы пара. Пьетро хотелось оказаться притертым с обоих боков, однако он вспомнил о смраде, исходящем от черни. Нет уж, довольно с него и вонючей клячи.
Пьетро так озяб, что ничего и никого вокруг не замечал. Не заметил он и неожиданной преграды на пути. Двое юнцов в теплых плащах перекидывали друг другу единственный кинжал.
– Я придержу коня! – воскликнул один. – А ты хватай его.
Они схватили клячу под уздцы и аккуратно срезали по хорошему куску окорока. Серебряным кинжалом.
Пьетро только хмыкнул.
– Бери что хочешь, Мари. Мне уже все равно.
Марьотто откинул капюшон, осветив улицу неотразимой улыбкой. Антонио впился зубами в кусок окорока, забыв, очевидно, что на дворе Великий пост. Впрочем, он сразу выплюнул мясо.
– Сколько же тут соли!
– Большинство людей, – терпеливо объяснил Мари, – срезает с окорока куски отнюдь не для еды. Куски вешают над дверями для отпугивания злых духов.
– И как, помогает?
– Духов отпугивает не очень эффективно, зато собирает бродячих собак.
Марьотто и Антонио спешились и стали по обе стороны от клячи.
– Рад вас видеть, – сказал Пьетро.
– А мы рады видеть тебя, – делано проворчал Антонио. – Ты не ранен?
– Нет. – Кляча не вышла ростом, так что Пьетро едва на голову возвышался над здоровенным капуанцем. – А вы с Мари не пострадали?
– Не пострадали, – нахмурился Антонио.
– Разве что этот сукин сын мое седло в клочья изрезал, – произнес Марьотто, глядя исподлобья. «Сукин сын» в это время усиленно махал восхищенным поклонникам, улыбаясь в меру самодовольной улыбкой.
Друзья рассказали Пьетро о том, как почти победили. Пьетро пришел в ярость и в свою очередь рассказал о трюке с флажком.
– Вот мерзавец! – вскипел Антонио. – Хорошо бы от его задницы кусок отхватить!
Марьотто хлопнул в ладоши.
– А давайте устроим его коню падение, а его свяжем этой вот лентой.
Каррара с довольной улыбкой оглянулся.
– Эй, ребятишки, кажется, это ваше!
Марьотто поймал на лету серебряный кинжал, Антонио показал падуанцу фигу. Тот в ответ помахал рукой.
Они ехали вдоль Адидже, которая как раз в этом месте образовывала крутой изгиб. Район был застроен богатыми особняками и палаццо. Точно на севере высилась крыша собора. К ней примыкала церковь Сан Джованни, в обширной библиотеке которой хранились редкие манускрипты.
Между этими двумя церквями и площадью располагались роскошные частные дома новой постройки – свидетельства подъема купечества как класса. Граждане Вероны, которые жили и работали около Адидже, теперь переселялись в постоянно растущие пригороды, в то время как в центре города во множестве строились дома для богатых. Во Флоренции тоже так, вспомнил Пьетро: у всех преуспевающих синьоров имеются усадьбы в предместье, однако в последние годы каждый считает своим долгом отстроить дом непосредственно в городе. В Вероне особенным спросом пользовалась земля в районе, который на севере огибала река. Маленькие частные дома сносились, на их месте вырастали трех– и четырехэтажные особняки с балконами, оранжереями и лепниной. У семейства Монтекки тоже был великолепный дом неподалеку.
На одном из балконов появился молодой человек лет двадцати, широкоплечий и мускулистый. Пьетро сразу его узнал – на свадьбе Чеччино делла Скала молодой человек оплакивал свои шансы найти невесту в Вероне.
«Бонавентура, друг Чеччино», – вспомнил Пьетро.
Некогда изящная бородка Бонавентуры была теперь сальной и клочковатой. С его открытого дублета свисали нарядные ленты, сверху же он накинул домашний халат из тяжелого красного полотна с парчовыми вставками. Однако дорогую материю покрывали пятна, видимо, от жирного мяса и вина. Шляпа сидела косо. Темные кудрявые волосы, влажные от пота, словно в июльский день, сбились и спутались. Несмотря на холод, камича была расстегнута чуть ли не до пупа. Пот заливал Бонавентуре глаза. Казалось, он как минимум спасается на балконе от пожара.
В руках Бонавентура держал кусок ткани, когда-то бывший женским платьем, вероятно, очень красивым – лавандового цвета, с серебристой нижней рубашкой, со вставками из тончайших кружев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192