Пятигорский и Н. Коржавин (Мандель); будущий редактор журнала "Вопросы
философии", помощник высшего партийного чиновника Демичева, академик и
помощник Горбачева, член Политбюро ЦК КПСС И. Фролов; будущий директор
Института психологии В. Давыдов; будущий известный философ Э. Ильенков,
который бу[328] дет членом комиссии, подготовившей судилище надо мною в
Институте философии (по поводу "Зияющих высот"), будущий редактор журнала
"Коммунист" Н. Биккенин; будущий помощник высокого партийного чиновника и
околодиссидент Ю. Карякин; будущий скульптор и эмигрант Э. Неизвестный и
многие другие лица, ставшие известными в брежневские годы. В эти годы начало
свою успешную карьеру поколение всякого рода карьеристов, составивших затем
интеллектуальную элиту брежневского руководства и всплывших на поверхность в
горбачевские годы. Многие из них появлялись в наших кругах, наши пути
пересекались в частных компаниях, на бесчисленных заседаниях, на банкетах.
Наше единство (если тут уместно это слово) определялось не какими-то
общими принципами и единством цели. Ничего подобного не было изначально. Мы
все с самого начала видели наши различия, знали, кто и что есть. Оно
определялось просто тем, что нам приходилось сталкиваться друг с другом по
работе и по сфере активности вообще, и мы испытывали друг к другу какие-то
симпатии. Общая атмосфера в стране для нас была такая, что наши различия еще
не разъединяли нас принципиально. Будущие сотрудники партийного аппарата еще
выглядели потенциальными деятелями культуры. Актуальные сотрудники КГБ и
того же партийного аппарата еще пьянствовали вместе с деятелями культуры,
изображая покровителей наук и искусств. Короче говоря, начинались годы не
только политического, но и идеологического, и психологического, и
карьеристического либерализма. Они описаны мною в "Зияющих высотах".
Надо сказать, что отличие этих лет от сталинских было весьма ощутимым. И
мы все понимали это, чувствовали это и, естественно, использовали это. Нам
казалось, что пришло именно наше время стать важными фигурами если не в
политической, то, по крайней мере, в идейной и культурной жизни страны.
Во второй половине пятидесятых годов Институт философии АН СССР, где я
работал, стал превращаться в один из ведущих идейных центров страны, а с
точки зрения свободы мысли - в самый значительный центр свободомыслия. В
тесной связи с институтом были журнал "Вопросы философии", редакция
"Философской эн[329] циклопедии" и философский факультет университета.
Директором института был бывший сталинист П. Федосеев, а затем - Ф.
Константинов, редактором "Вопросов философии" бывший сталинист И. Митин,
редактором энциклопедии - бывший сталинист Ф. Константинов. Но тон задавали
молодые и сравнительно молодые (в районе сорока и более лет) философы, в
большинстве окончившие образование уже в послесталинские годы. Возникло
множество журналов и издательств, тяготевших к Институту философии как к
идейному центру и поставщику авторов. Появилось довольно большое число
энтузиастов, сделавших много для оздоровления идейной атмосферы в философии
и околофилософских кругах, а через них - в интеллектуальной и творческой
среде вообще. Среди этих людей были такие, которые впоследствии приобрели
известность, например П. Копнин, Э. Ильенков, В. Давыдов, П. Гайденко, Э.
Соловьев, Э. Араб-Оглы, М. Мамардашвили, А. Гулыга, И. Нарский, А.
Богомолов, Ю. Замошкин, Н. Мотрошилова, Б. Грушин, Шубкин и многие другие.
Но большинство осталось неизвестными, хотя их фактическая роль в
оздоровлении идейной ситуации в стране была неизмеримо значительнее, чем это
стало известно. Эти люди были работниками невысокого ранга. Но от них
зависела публикация книг и статей. Они консультировали начальников более
высокого ранга, готовя им статьи, книги и доклады. Хочу в этой связи
упомянуть имя Г. Гургенидзе, долгие годы работавшего в "Вопросах философии".
Это был человек редкостных моральных качеств, фронтовик, настоящий коммунист
в том смысле, о каком я говорил выше. Он, оставаясь в тени, сделал для
публикации в журнале молодых авторов и для повышения интеллектуального
уровня журнала больше, чем кто бы то ни было. Мои статьи в "Вопросах
философии" стали публиковать благодаря его усилиям. Первую мою статью он
опубликовал под псевдонимом, чтобы обмануть бдительность редактора. Хочу
отметить также большую роль, которую сыграли старые профессора, сохранившие
достоинство в сталинские годы, в особенности такие, как Асмус, Бакрадзе,
Лосев, Маковельский.
Одним словом, хрущевские годы были годами десталинизации советской
идеологии, философии, культуры, во[330] обще - духовной жизни страны. Это
был длительный и болезненный процесс. Он оказался весьма ограниченным. Но
когда он начался, он породил оптимизм и энтузиазм, выходивший за рамки
потенциальных возможностей социальной системы. Кое-кто воспользовался этим и
пошел настолько далеко, насколько позволяли его личные способности и
творческие амбиции. Я эту ситуацию в стране использовал максимально. Я
прорвался благодаря ей.
Вместе с тем тогда с самого начала давали о себе знать объективные
факторы нашего общества, отрезвлявшие общее опьянение. Мы все понимали, что
для закрепления и усиления жизненных успехов нужно было избрать один из двух
возможных путей: либо настоящий вклад в культуру, либо действия по законам
приспособления и карьеры. Большинство пошло по второму пути, используя свои
маленькие способности и более или менее приличное образование как средство.
Но лучшие сравнительно с людьми сталинского периода способности и
образование, а также "либерализм", придававший им видимость оппозиционеров,
породили у этих людей непомерно высокое самомнение, ставшее затем одной из
черт горбачевизма: они сами вообразили себя идейными лидерами общества и
стали изображать из себя "диссидентов у власти". Пройдя школу разврата в
идейных бардаках хрущевских и брежневских лет, эти люди, выбравшись на
поверхность, стали изображать идейное и творческое целомудрие. Нам всем с
самого начала было ясно, что нужно было окунуться в трясину, болото и
помойку советской реальности, чтобы действительно приобщиться к правящей и
задающей тон жизни элите общества. Встав на этот путь, "лучшие люди"
хрущевских лет сами заглушили загоревшийся было энтузиазм и превратились к
тому моменту, когда они смогли сказать "Остановись, мгновенье!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156