Кроме того, я встал на путь, который привел меня к полному согласию с моими
жизненными принципами, - на путь открытого бунта против всего того, что
вызывало у меня нравственный и идейный протест в течение всей жизни.
Мой конфликт с коллегами начался не в силу моих идеологических воззрений
и не в силу черт моего характера. Я помогал им устраиваться на работу и в
аспирантуру, помогал им печатать их работы, писать статьи, в которых высоко
оценивал их вклад в науку (хотя на самом деле они не заслуживали этого). Я
никому из них не причинял зла, никому не помешал ни в чем. И все же я стал
для многих из них предметом ненависти. И все они приложили усилия к тому,
чтобы дискредитировать меня, распускать сплетни, клеветать, сочинять тайные
и явные доносы. Это произошло помимо моей воли и желания. Просто сам факт
моей деятельности и ее содержание вызвали такую реакцию. Сыграло роль [432]
также то, что я приобрел лестную репутацию в широких философских кругах, на
мои работы ссылались, мои статьи и книги издавались на Западе, мои студенты
и аспиранты были лучшими, печатались и добивались успехов. Назову наиболее
значительных из них: А. Ивин стал доктором, профессором, автором многих книг
и статей; X. Вессель стал профессором, заведующим кафедрой в университете в
Берлине (ГДР); Г. Смирнов; А. Федина; Л. Боброва; Г. Щеголькова; Е.
Сидоренко; Г. Кузнецов; В. Штельцнер (ГДР), К. Вуттих (ГДР). Их работы
печатались в многочисленных логических сборниках. Мой случай оказался
классической иллюстрацией для тех социальных закономерностей, которые я сам
обнаруживал в нашем обществе. Скоро я убедился в том, что эти законы
универсальны, имеют силу для аналогичных ситуаций и на Западе. Но из этого,
однако, не следовало то, что я должен был примириться с советским обществом.
Мои коллеги с особенным остервенением набросились на меня, когда я сразу
потерял три важные позиции и лишился поддержки в президиуме Академии наук и
в ЦК. Масла в огонь подлили публикации моих работ в странах советского блока
и приглашения на международные конгрессы и конференции. Анонимные и явные
доносы посыпались пачками во все учреждения, от которых что-то зависело по
отношению ко мне. Моим студентам и аспирантам стали чинить препятствия. Мои
ученики и соратники начали демонстративно меня предавать, боясь
неприятностей и думая выгадать от этого. Мне потом сотрудники КГБ
рассказывали, какие подлости в отношении меня делали те, кто прикидывался
доброжелателем. Мне еще никогда до сих пор не приходилось погружаться в
такую помойку подлостей, злобы, клеветы и прочих нормальных мерзостей
нормальной советской жизни, как в эти годы, причем благодаря усилиям людей,
считавшихся моральной и интеллектуальной элитой советской философии. Меня
перестали допускать даже на профессиональные встречи в моем институте и по
моей теме. В 1974 году меня избрали в Академию наук Финляндии, что в логике
было высоким признанием. Это вызвало бурю злобы в наших кругах. В результате
советского давления в Финскую академию немедленно избра[433] ли
вице-президента АН СССР Федосеева. В советской прессе сообщили, что Федосеев
был первым советским ученым, избранным в Финскую академию. Чтобы
опубликовать мою последнюю книгу по логике ("Логическая физика"), мне
пришлось пожертвовать гонораром и прибегнуть к трюку подмены рукописи.
Узнав, что написаны доносы, в которых книга оценивалась как враждебная
марксизму, я отказался даже от исправления бесчисленных опечаток в верстке,
лишь бы книга вышла в свет. Указание приостановить ее печатание вышло тогда,
когда книга уже была в продаже. И мне этого тоже не могли простить. Тем
более сразу же поступило предложение издать книгу по-английски. А немецкий
перевод (в ГДР) вышел уже через несколько месяцев. В 1974 году, как мне
передали знакомые из ЦК, там было принято решение "не создавать культа
Зиновьева" и прекратить публикацию моих работ.
Нападки на меня моих коллег, людей, в общем, трусливых и ничтожных, не
были бы такими явными и настойчивыми, если бы они не имели поддержки в
высших инстанциях власти. Фактически органы власти и власти в сфере
идеологии и философии предоставили моим коллегам свободу действий,
уполномочили их осуществить расправу надо мной. На Западе этот аспект
взаимоотношений власти и подвластного общества, а также взаимоотношений
индивида и общества совершенно незнаком или игнорируется. Непомерно
преувеличивается роль КГБ. А между тем инициатива расправы с непокорным
индивидом далеко не всегда исходит из КГБ и даже из ЦК. КГБ есть
исполнительный орган ЦК, а ЦК получает информацию о людях из их окружения,
из их коллективов, из их профессиональной среды. ЦК и КГБ лишь организуют и
направляют ту инициативу, которая исходит из окружения данного индивида,
подвергаемого давлению и наказанию. Я это испытал на собственном опыте и
видел это, наблюдая аналогичную ситуацию в отношении многих других. Мой
теоретический анализ фундаментальных социальных отношений показал
закономерность такого рода явлений.
Я десятки лет работал в области логики. Работал на виду. Тысячи людей
видели и понимали, что я делал значительное дело. Многие понимали ценность
делае[434] мого мною. Многие следовали за мною явно и многие заимствовали
без ссылок на меня. Многие кипели черной завистью. Но я имел официальную
защиту сверху и поддержку общественного мнения. Этого было мало для
официального взлета, но было достаточно, чтобы как-то жить и продолжать
дело. Но вот я потерял защиту сверху. И небольшая группа завистников,
отчасти сговариваясь и отчасти не сговариваясь, начала разрушать и
дискредитировать все то, что я сделал. На виду у всех. И безнаказанно. Никто
не вступился в мою защиту. Причем не из страха перед властями. Бояться было
нечего. А в силу своего положения, своей натуры. Друзья и ученики охотно и
молниеносно предали меня. Множество людей, понимавших значительность
сделанного мною, позволили небольшой инициативной кучке уничтожить в течение
кратчайшего срока результаты трудов десятков лет. И это без Сталина, без
ГУЛАГа, без распоряжений свыше, без реальных политических и идеологических
причин. Достаточно было лишить минимальной защиты человека, который делал
большое дело, выходящее за рамки способностей массы, как масса немедленно
приводила в действие свои рычаги расправы.
В моем конфликте с советским обществом самым удручающим было не то, что
мои усилия пошли прахом, - я привык мужественно переносить потери, - а то,
что мои усилия разбились из-за ничтожных обстоятельств и ничтожных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156