Я проявлял интерес ко всем этим
людям как к участникам серьезного социального и культурного движения. Но все
то, что они писали и говорили, меня глубоко не затрагивало и не волновало. Я
в моем понимании советского общества, как я думал, ушел гораздо дальше их
всех, а что касается моей личной социальной позиции, то я предпочитал быть
одиночкой и не присоединяться ни к каким диссидентским группам,
мероприятиям, движениям.
БРЕЖНЕВСКИЕ КАРАТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ
Сейчас говорят о брежневских годах как о годах возрождения сталинских
репрессий. Это историческая чушь. В брежневские годы многие люди
подвергались репрессиям, многие испытывали всякого рода запреты и
ограничения. Но сказать это - значит сказать нечто банальное и пустое. Нужно
еще выяснить, почему и какие люди подвергались репрессиям. Брежневские
репрессии были, в отличие от сталинских, оборонительными. В после-сталинские
годы в стране стал назревать протест против условий жизни, в особенности в
среде образованной части населения. Начали сказываться последствия
десталинизации и "тлетворное влияние Запада". Поведение довольно большого
числа людей стало выходить за рамки дозволенного. Основная масса советского
населения встретила враждебно эти бунтарские явления. И брежневское
руководство, прибегая к карательным мерам, выражало эту реакцию общества на
поведение наруши[426] телей порядка. Власть не изобретала карательные меры
по своей инициативе. Она сдерживала назревавший взрыв недовольства. Это было
новым явлением в советской истории, а не возрождением репрессий сталинского
типа. И число репрессированных было ничтожно. И репрессируемые были не те.
Это были не политические противники сталинцов, не крестьяне, не остатки
"недобитых контрреволюционеров". Это были люди, воспитанные уже в советских
условиях и бунтовавшие в силу специфически социальных причин.
ДВОЙСТВЕННОСТЬ ПОЛОЖЕНИЯ
Мое положение в советском обществе всегда было двойственным - всегда на
уровне полупризнания и полузапрета. Мне вроде бы стремились воздать должное,
но одновременно проявляли осторожность и на всякий случай останавливались на
полпути осуществления этого стремления. Меня вроде бы стремились наказать за
делавшееся мною, но и в этом проявляли сдержанность. Как полное и публичное
признание, так и полное и публичное наказание было бы в мою пользу, и потому
не делали ни того ни другого. Я приобрел широкую закулисную популярность.
Меня приглашали выступать с публичными лекциями и быть оппонентом в самых
различных учреждениях и городах. Я выступал в важнейших институтах Академии
наук. Вел семинар в институте, которым руководил академик Н. Семенов, один
из самых важных в стране, лауреат Ленинской и Нобелевской премий, Герой
Социалистического Труда. В моем семинаре участвовали известные ученые, в их
числе академик Эммануэль. Но меня не допускали на страницы массовой прессы.
Однажды сняли фильм с участием оригинальных ученых с необычными идеями.
Попал в этот фильм и я. Но фильм из-за меня запретили. Кому-то не хотелось,
чтобы я приобрел широкую, официально признанную известность. Меня выдвигали
в члены-корреспонденты Академии наук и на Государственную премию. Но в
отделе науки ЦК КПСС мою кандидатуру отклоняли. В академию проходили люди,
не сделавшие никакого вклада в науку и философию. Аналогично [427] с
премиями. Меня неоднократно пытались ввести в редколлегии журналов, в
комиссии, советы и т. п., но каждый раз кто-то запрещал это делать. Я был
избран в экспертную комиссию по утверждению диссертаций, но вскоре был
исключен из нее, поскольку мое поведение не понравилось министру Елютину. Я
был избран в редколлегию журнала "Вопросы философии", но был вынужден уйти
из нее, не желая вместе со всеми холуйствовать перед Брежневым. Забавно, что
составители всяких сборников боялись включать в них мои публичные доклады,
боясь последствий. В частности, один из таких составителей, изображающий
сейчас из себя жертву брежневизма и приветствующий "перестройку", выбросил
мой доклад на его семинаре из сборника докладов, хотя доклад мой не содержал
в себе ничего криминального. Интересно, что своим полупризнанием я обязан
главным образом "консерваторам", а полузапретом - "либералам". На защиту
докторской диссертации меня выпустил А. Окулов, бывший сталинист. Он тогда
временно исполнял обязанности директора института. Он же потом настаивал на
избрании меня в Академию наук, причем прямо в академики. Титул профессора я
получил в Институте имени Плеханова благодаря усилиям В. Карпушина,
считавшегося реакционером. Кстати сказать, у этого "реакционера" Карпушина
защитили диссертации такие люди, как Б. Шрагин, П. Гайденко, Г. Шедровицкий
и многие другие, считавшиеся тогда одиозными фигурами.
ПРОБЛЕМА СОУЧАСТИЯ
Особенность моего положения заключалась в том, что мои личные жизненные
проблемы были также предметом моего теоретического внимания. Эти два аспекта
тесно переплетались. Порою их было невозможно разделить. Во многих случаях я
шел к теоретическим выводам через мой личный жизненный опыт и через
самоанализ. Рассмотрю эту тему подробнее на примере проблемы соучастия.
Проблема эта встала передо мною как практически, так и теоретически в такой
форме: возможно ли создать свое суверенное личное государство, не вступая в
[428] компромиссы с окружающим обществом и не соучаствуя в его делах,
противоречащих принципам твоего государства? Иначе говоря, можно ли остаться
чистым и непорочным, будучи так или иначе погруженным в житейскую помойку и
трясину?
Возьмем, например, членство партии. Что такое КПСС с социологической
точки зрения - это один аспект проблемы. О нем речь пойдет в дальнейшем, при
изложении моей социологической концепции. Но для меня лично проблема
партийности заявила о себе совсем в ином плане. Я был исключен из комсомола,
был принципиально беспартийным до смерти Сталина. Я вступил в партию не с
целью карьеры, а, казалось, с благородным намерением вести борьбу против
сталинизма. Никакой сознательной концепции личной жизни у меня еще не было.
Пребывание в партии не давало мне ничего в смысле улучшения положения в
обществе. Я его никак не использовал в личных интересах. Того, чего я достиг
в смысле жизненного успеха, я достиг бы, оставаясь беспартийным. Я не
собирался делать служебную карьеру. А карьера научная (т. е. получение
каких-то результатов в науке и завоевание какого-то признания) могла в те
годы совершаться и вне партии даже в рамках идеологических учреждений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
людям как к участникам серьезного социального и культурного движения. Но все
то, что они писали и говорили, меня глубоко не затрагивало и не волновало. Я
в моем понимании советского общества, как я думал, ушел гораздо дальше их
всех, а что касается моей личной социальной позиции, то я предпочитал быть
одиночкой и не присоединяться ни к каким диссидентским группам,
мероприятиям, движениям.
БРЕЖНЕВСКИЕ КАРАТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ
Сейчас говорят о брежневских годах как о годах возрождения сталинских
репрессий. Это историческая чушь. В брежневские годы многие люди
подвергались репрессиям, многие испытывали всякого рода запреты и
ограничения. Но сказать это - значит сказать нечто банальное и пустое. Нужно
еще выяснить, почему и какие люди подвергались репрессиям. Брежневские
репрессии были, в отличие от сталинских, оборонительными. В после-сталинские
годы в стране стал назревать протест против условий жизни, в особенности в
среде образованной части населения. Начали сказываться последствия
десталинизации и "тлетворное влияние Запада". Поведение довольно большого
числа людей стало выходить за рамки дозволенного. Основная масса советского
населения встретила враждебно эти бунтарские явления. И брежневское
руководство, прибегая к карательным мерам, выражало эту реакцию общества на
поведение наруши[426] телей порядка. Власть не изобретала карательные меры
по своей инициативе. Она сдерживала назревавший взрыв недовольства. Это было
новым явлением в советской истории, а не возрождением репрессий сталинского
типа. И число репрессированных было ничтожно. И репрессируемые были не те.
Это были не политические противники сталинцов, не крестьяне, не остатки
"недобитых контрреволюционеров". Это были люди, воспитанные уже в советских
условиях и бунтовавшие в силу специфически социальных причин.
ДВОЙСТВЕННОСТЬ ПОЛОЖЕНИЯ
Мое положение в советском обществе всегда было двойственным - всегда на
уровне полупризнания и полузапрета. Мне вроде бы стремились воздать должное,
но одновременно проявляли осторожность и на всякий случай останавливались на
полпути осуществления этого стремления. Меня вроде бы стремились наказать за
делавшееся мною, но и в этом проявляли сдержанность. Как полное и публичное
признание, так и полное и публичное наказание было бы в мою пользу, и потому
не делали ни того ни другого. Я приобрел широкую закулисную популярность.
Меня приглашали выступать с публичными лекциями и быть оппонентом в самых
различных учреждениях и городах. Я выступал в важнейших институтах Академии
наук. Вел семинар в институте, которым руководил академик Н. Семенов, один
из самых важных в стране, лауреат Ленинской и Нобелевской премий, Герой
Социалистического Труда. В моем семинаре участвовали известные ученые, в их
числе академик Эммануэль. Но меня не допускали на страницы массовой прессы.
Однажды сняли фильм с участием оригинальных ученых с необычными идеями.
Попал в этот фильм и я. Но фильм из-за меня запретили. Кому-то не хотелось,
чтобы я приобрел широкую, официально признанную известность. Меня выдвигали
в члены-корреспонденты Академии наук и на Государственную премию. Но в
отделе науки ЦК КПСС мою кандидатуру отклоняли. В академию проходили люди,
не сделавшие никакого вклада в науку и философию. Аналогично [427] с
премиями. Меня неоднократно пытались ввести в редколлегии журналов, в
комиссии, советы и т. п., но каждый раз кто-то запрещал это делать. Я был
избран в экспертную комиссию по утверждению диссертаций, но вскоре был
исключен из нее, поскольку мое поведение не понравилось министру Елютину. Я
был избран в редколлегию журнала "Вопросы философии", но был вынужден уйти
из нее, не желая вместе со всеми холуйствовать перед Брежневым. Забавно, что
составители всяких сборников боялись включать в них мои публичные доклады,
боясь последствий. В частности, один из таких составителей, изображающий
сейчас из себя жертву брежневизма и приветствующий "перестройку", выбросил
мой доклад на его семинаре из сборника докладов, хотя доклад мой не содержал
в себе ничего криминального. Интересно, что своим полупризнанием я обязан
главным образом "консерваторам", а полузапретом - "либералам". На защиту
докторской диссертации меня выпустил А. Окулов, бывший сталинист. Он тогда
временно исполнял обязанности директора института. Он же потом настаивал на
избрании меня в Академию наук, причем прямо в академики. Титул профессора я
получил в Институте имени Плеханова благодаря усилиям В. Карпушина,
считавшегося реакционером. Кстати сказать, у этого "реакционера" Карпушина
защитили диссертации такие люди, как Б. Шрагин, П. Гайденко, Г. Шедровицкий
и многие другие, считавшиеся тогда одиозными фигурами.
ПРОБЛЕМА СОУЧАСТИЯ
Особенность моего положения заключалась в том, что мои личные жизненные
проблемы были также предметом моего теоретического внимания. Эти два аспекта
тесно переплетались. Порою их было невозможно разделить. Во многих случаях я
шел к теоретическим выводам через мой личный жизненный опыт и через
самоанализ. Рассмотрю эту тему подробнее на примере проблемы соучастия.
Проблема эта встала передо мною как практически, так и теоретически в такой
форме: возможно ли создать свое суверенное личное государство, не вступая в
[428] компромиссы с окружающим обществом и не соучаствуя в его делах,
противоречащих принципам твоего государства? Иначе говоря, можно ли остаться
чистым и непорочным, будучи так или иначе погруженным в житейскую помойку и
трясину?
Возьмем, например, членство партии. Что такое КПСС с социологической
точки зрения - это один аспект проблемы. О нем речь пойдет в дальнейшем, при
изложении моей социологической концепции. Но для меня лично проблема
партийности заявила о себе совсем в ином плане. Я был исключен из комсомола,
был принципиально беспартийным до смерти Сталина. Я вступил в партию не с
целью карьеры, а, казалось, с благородным намерением вести борьбу против
сталинизма. Никакой сознательной концепции личной жизни у меня еще не было.
Пребывание в партии не давало мне ничего в смысле улучшения положения в
обществе. Я его никак не использовал в личных интересах. Того, чего я достиг
в смысле жизненного успеха, я достиг бы, оставаясь беспартийным. Я не
собирался делать служебную карьеру. А карьера научная (т. е. получение
каких-то результатов в науке и завоевание какого-то признания) могла в те
годы совершаться и вне партии даже в рамках идеологических учреждений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156