Мы превращаемся в умную машину, состоящую из глупцов и служащую
еще более глупым ловкачам.
- Что поделаешь! Прогресс в одних отношениях всегда сопровождается
регрессом в других отношениях. За прогресс приходится расплачиваться. Вот ты
сейчас отказался бы от результатов прогресса, которыми ежедневно
пользуешься? Сменял бы ты этот "Боинг-747" на своего пахтинского Соколку?
Если мне не изменяет память, ты еще в 1941 году начал летать на самолетах -
предшественниках современных. Будущее все равно принадлежит Нью-Йорку, а не
твоему исчезнувшему Пахтино. Ты просто к старости становишься консерватором.
- Ты меня словом "консерватор" не обидишь. Когда в мире все становятся
сторонниками прогресса, то самым прогрессивным становится тот, кто
протестует против безудержного прогресса, ведущего к невосполнимым потерям.
Между прочим, мое малюсенькое и навечно исчезнувшее с лица земли Пахтино
существовало (по словам стариков) еще до того, как появился Нью-Йорк. И хотя
последний стал городом-исполином, он также исчезнет в Небытие, как и
Пахтино. С точки зрения Вечности даже миллион лет есть мгновение. А с точки
зрения бесконечности пространства Нью-Йорк есть такая же мизерная точка, как
и Пахтино. Я не хочу возвращаться в прошлое, но меня не удовлетворяет и
настоящее.
- Есть будущее!
- Но я не принимаю то направление, в которое покатился мир.
Такого рода разговоры я не раз вел с самим собой, переносясь с огромной
скоростью из одного города в другой, из одной страны в другую, с одного
континента на другой. Но в глубине души шевелилась тревога от мысли о том,
что кто-то из нас двоих - я и остальной мир - совершил изначальную ошибку и
пошел в ложном направлении. Но кто? Если я, то это - пустяк. А если не я?!
[22]
Во время одного из таких опостылевших мне полетов я сочинил такое
стихотворение, которое я потом включил в книгу "Евангелие для Ивана":
Бесконечная череда -
Поезда, самолеты,
отели.
Промелькнули, прошли,
пролетели
Города, города,
города.
Убеждаемся скоро мы,
Что тоскливо в них так,
хоть вой,
Что хватило бы нам
с лихвой
Костромы, Костромы,
Костромы.
РОССИЙСКАЯ ГЛУШЬ
Наша Костромская область считалась самой глухой в России. Наш Чухломской
район считался самым глухим в области. А наша деревушка Пахтино считалась
самой глухой в районе. В самую цветущую пору ее существования в ней было не
более десяти домов. Представьте себе: проходили столетия, а в деревушке не
прибавлялось ни одного дома! Люди рождались, совершали привычный жизненный
цикл и исчезали бесследно. Как будто их вообще никогда не было. Такие
деревушки назывались "медвежьими углами". Так что можно сказать, что я
родился в самой что ни на есть дремучей русской глуши - в "медвежьем углу".
Но уже самим местом моего появления на свет мне пришлось вступить в
конфликт с общепринятыми мне[23] ниями. У тех, кто не знает фактического
положения вещей, слова "глушь" и "медвежий угол" вызывают в воображении
образ оборванных и грязных людей в лаптях, не умеющих читать и писать,
живущих в тесных, темных и грязных клетях вроде медвежьих берлог. Мне в
жизни много раз приходилось убеждаться в том, что общепринятые мнения часто
являются совершенно ложными, а в прочих случаях содержат большую долю лжи.
Таким ложным было и широко распространенное мнение о наших чухломских краях.
Хотя земля там была неурожайной, хотя ее было немного, хотя хозяйство было
довольно примитивным и непродуктивным, наш район был одним из самых
культурных и зажиточных в России. Причем это явилось следствием его
бедности. Дело в том, что в наших краях было невозможно прокормиться за счет
земледельческого труда и мужчины испокон веков уходили на заработки в города
- в Москву, Кострому, Ярославль, Иванове, Вологду. Там они становились
мастеровыми - плотниками, столярами, малярами, портными, сапожниками.
Становились не заводскими рабочими, а именно мастеровыми. Они работали
индивидуально или образовывали артели из нескольких человек, иногда из
нескольких десятков. Артели были временными. Некоторые из таких мастеровых
становились во главе артелей, создавали свои мелкие предприятия, богатели,
становились домовладельцами в городах, сохраняя дома в деревнях и строя тут
новые. Некоторые насовсем оседали в городах, изредка наезжая в деревни в
гости к родственникам. Но основная масса мужчин, работавших в городах,
считала городскую жизнь лишь подспорьем в содержании семей, остававшихся в
деревнях. А семьи были большие. Семья с пятью или даже с десятью детьми была
обычным явлением. Плюс к тому - старики. На старости мужчины навсегда
возвращались в свои деревни. Земля не могла прокормить, но и в городах с
такими семьями прожить было невозможно. Когда в деревнях была самая
напряженная пора, мужчины возвращались домой. Все, что они зарабатывали в
городах, они использовали для деревенской жизни: строили дома, покупали
дорогую одежду, посуду, драгоценности. Так поступали прежде всего
преуспевавшие, а за ними тянулись и остальные. Вместе с деньгами и ве[24]
щами в деревню привозилась и культура - городской язык, городская одежда,
украшения, книги. Деревенские дома строились под влиянием городских квартир,
красились снаружи и внутри, обставлялись городского типа мебелью. Я бывал во
многих районах России, но нигде не видал таких больших и красивых домов, как
в нашем районе.
Приведу два примера, иллюстрирующие уровень культуры нашего "медвежьего
угла". Чухломской купец Юдин, выходец из крестьян, был одним из богатейших
купцов России уже в середине прошлого века. Слово "купец" тогда обозначало
не торговцев, а предпринимателей, предшественников капиталистов в
европейском смысле. Наш Юдин имел несколько фабрик, доходных домов,
трактиров и даже кораблей на Волге и в Черном море. Он основал одну из
первых в России фотографий, основал ряд школ и профессиональных училищ. Его
страстью было коллекционирование книг. Он собрал колоссальную по тем
временам библиотеку в несколько десятков тысяч томов, самую богатую в России
частную библиотеку. Во время Крымской войны он понес большие потери и был
вынужден продать библиотеку. Ее купило правительство США, и она послужила
одной из основ библиотеки конгресса США.
Другой пример. Когда началась коллективизация, многие жители района
бросили дома и бежали в города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
еще более глупым ловкачам.
- Что поделаешь! Прогресс в одних отношениях всегда сопровождается
регрессом в других отношениях. За прогресс приходится расплачиваться. Вот ты
сейчас отказался бы от результатов прогресса, которыми ежедневно
пользуешься? Сменял бы ты этот "Боинг-747" на своего пахтинского Соколку?
Если мне не изменяет память, ты еще в 1941 году начал летать на самолетах -
предшественниках современных. Будущее все равно принадлежит Нью-Йорку, а не
твоему исчезнувшему Пахтино. Ты просто к старости становишься консерватором.
- Ты меня словом "консерватор" не обидишь. Когда в мире все становятся
сторонниками прогресса, то самым прогрессивным становится тот, кто
протестует против безудержного прогресса, ведущего к невосполнимым потерям.
Между прочим, мое малюсенькое и навечно исчезнувшее с лица земли Пахтино
существовало (по словам стариков) еще до того, как появился Нью-Йорк. И хотя
последний стал городом-исполином, он также исчезнет в Небытие, как и
Пахтино. С точки зрения Вечности даже миллион лет есть мгновение. А с точки
зрения бесконечности пространства Нью-Йорк есть такая же мизерная точка, как
и Пахтино. Я не хочу возвращаться в прошлое, но меня не удовлетворяет и
настоящее.
- Есть будущее!
- Но я не принимаю то направление, в которое покатился мир.
Такого рода разговоры я не раз вел с самим собой, переносясь с огромной
скоростью из одного города в другой, из одной страны в другую, с одного
континента на другой. Но в глубине души шевелилась тревога от мысли о том,
что кто-то из нас двоих - я и остальной мир - совершил изначальную ошибку и
пошел в ложном направлении. Но кто? Если я, то это - пустяк. А если не я?!
[22]
Во время одного из таких опостылевших мне полетов я сочинил такое
стихотворение, которое я потом включил в книгу "Евангелие для Ивана":
Бесконечная череда -
Поезда, самолеты,
отели.
Промелькнули, прошли,
пролетели
Города, города,
города.
Убеждаемся скоро мы,
Что тоскливо в них так,
хоть вой,
Что хватило бы нам
с лихвой
Костромы, Костромы,
Костромы.
РОССИЙСКАЯ ГЛУШЬ
Наша Костромская область считалась самой глухой в России. Наш Чухломской
район считался самым глухим в области. А наша деревушка Пахтино считалась
самой глухой в районе. В самую цветущую пору ее существования в ней было не
более десяти домов. Представьте себе: проходили столетия, а в деревушке не
прибавлялось ни одного дома! Люди рождались, совершали привычный жизненный
цикл и исчезали бесследно. Как будто их вообще никогда не было. Такие
деревушки назывались "медвежьими углами". Так что можно сказать, что я
родился в самой что ни на есть дремучей русской глуши - в "медвежьем углу".
Но уже самим местом моего появления на свет мне пришлось вступить в
конфликт с общепринятыми мне[23] ниями. У тех, кто не знает фактического
положения вещей, слова "глушь" и "медвежий угол" вызывают в воображении
образ оборванных и грязных людей в лаптях, не умеющих читать и писать,
живущих в тесных, темных и грязных клетях вроде медвежьих берлог. Мне в
жизни много раз приходилось убеждаться в том, что общепринятые мнения часто
являются совершенно ложными, а в прочих случаях содержат большую долю лжи.
Таким ложным было и широко распространенное мнение о наших чухломских краях.
Хотя земля там была неурожайной, хотя ее было немного, хотя хозяйство было
довольно примитивным и непродуктивным, наш район был одним из самых
культурных и зажиточных в России. Причем это явилось следствием его
бедности. Дело в том, что в наших краях было невозможно прокормиться за счет
земледельческого труда и мужчины испокон веков уходили на заработки в города
- в Москву, Кострому, Ярославль, Иванове, Вологду. Там они становились
мастеровыми - плотниками, столярами, малярами, портными, сапожниками.
Становились не заводскими рабочими, а именно мастеровыми. Они работали
индивидуально или образовывали артели из нескольких человек, иногда из
нескольких десятков. Артели были временными. Некоторые из таких мастеровых
становились во главе артелей, создавали свои мелкие предприятия, богатели,
становились домовладельцами в городах, сохраняя дома в деревнях и строя тут
новые. Некоторые насовсем оседали в городах, изредка наезжая в деревни в
гости к родственникам. Но основная масса мужчин, работавших в городах,
считала городскую жизнь лишь подспорьем в содержании семей, остававшихся в
деревнях. А семьи были большие. Семья с пятью или даже с десятью детьми была
обычным явлением. Плюс к тому - старики. На старости мужчины навсегда
возвращались в свои деревни. Земля не могла прокормить, но и в городах с
такими семьями прожить было невозможно. Когда в деревнях была самая
напряженная пора, мужчины возвращались домой. Все, что они зарабатывали в
городах, они использовали для деревенской жизни: строили дома, покупали
дорогую одежду, посуду, драгоценности. Так поступали прежде всего
преуспевавшие, а за ними тянулись и остальные. Вместе с деньгами и ве[24]
щами в деревню привозилась и культура - городской язык, городская одежда,
украшения, книги. Деревенские дома строились под влиянием городских квартир,
красились снаружи и внутри, обставлялись городского типа мебелью. Я бывал во
многих районах России, но нигде не видал таких больших и красивых домов, как
в нашем районе.
Приведу два примера, иллюстрирующие уровень культуры нашего "медвежьего
угла". Чухломской купец Юдин, выходец из крестьян, был одним из богатейших
купцов России уже в середине прошлого века. Слово "купец" тогда обозначало
не торговцев, а предпринимателей, предшественников капиталистов в
европейском смысле. Наш Юдин имел несколько фабрик, доходных домов,
трактиров и даже кораблей на Волге и в Черном море. Он основал одну из
первых в России фотографий, основал ряд школ и профессиональных училищ. Его
страстью было коллекционирование книг. Он собрал колоссальную по тем
временам библиотеку в несколько десятков тысяч томов, самую богатую в России
частную библиотеку. Во время Крымской войны он понес большие потери и был
вынужден продать библиотеку. Ее купило правительство США, и она послужила
одной из основ библиотеки конгресса США.
Другой пример. Когда началась коллективизация, многие жители района
бросили дома и бежали в города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156