Но систематическое поведение, проявлявшееся в
множестве таких поступков, не могло ускользнуть от окружающих. Они
одобрительно относились к какой-то части принципов моего поведения.
В частности, я не конкурировал ни с кем в борьбе за жилье, за посты, за
награды. Я не получал за мои сверхплановые работы гонорары. Я был в
дружеских отношениях со всеми, участвовал в дружеских компаниях. Все знали,
что я пользовался минимумом вещей. Никого не подводил, не подхалимничал, не
доносил. Я многим жертвовал в пользу других. Помогал близким и вообще всем,
кто обращался ко мне за помощью. Хотя я сам бросил пить, я охотно участвовал
в пьяных компаниях, расплачиваясь так, как будто и я пьянствовал. Я был
справедлив и вступался за тех, кого обижали несправедливо. Я был хорошим
собеседником, умел выслушивать других. Я разбрасывал вокруг идеи, не
заботясь об авторстве. Поведение такого рода создавало мне хорошую репутацию
в моем окружении, уважение и даже любовь.
Я имел вполне достаточно жизненных благ в личном пользовании,
довольствовался этим и не стремился к большему. У меня был обширный круг
знакомств. Были ученики. Были последователи.
Я имел неограниченный доступ к достижениям культуры. Я был здоров, весел,
окружен вниманием. Казалось, что мой идеал человека-государства был близок к
реализации. Но и тут диалектика реальной жизни сказала свое роковое слово:
чем ближе мой идеал был к завершению, тем уязвимее он становился для атак
извне.
[391]
XII. ЖИЗНЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
БРЕЖНЕВСКИЙ ПЕРЕВОРОТ
Снятие Хрущева и избрание на его место Брежнева в моем окружении не
произвело особого впечатления. Оно прошло как заурядный спектакль в
заурядной жизни партийной правящей верхушки, как смена одной правящей мафии
другою. По моим наблюдениям также равнодушной была вообще реакция населения,
которого смена лиц на вершинах власти вообще не касается непосредственно.
Хрущевский "переворот" был переворотом прежде всего социальным. Он был
подготовлен глубокими переменами в самих основах советского общества. Он
отражал перелом в эволюции общества, перелом огромного исторического
масштаба и значения. Брежневский же "переворот" был верхушечным, лишь в
высших этажах аппарата власти. Он был направлен не против того состояния
общества, какое сложилось в послесталинское время, а лишь против нелепостей
хрущевского руководства, против Хрущева лично, против хрущевского
волюнтаризма, исчерпавшего свои позитивные потенции и превратившегося в
авантюризм, опасный для множества лиц в системе власти и для страны в целом.
С социологической точки зрения брежневский период явился продолжением
хрущевского, но без крайностей переходного характера. В наших кругах никаких
антихрущевцев не было и никакой борьбы против хрущевцев не велось. Все те,
кто холуйствовал перед Хрущевым, без всяких конфликтов и переживаний начали
делать то же самое в отношении Брежнева. И даже еще усерднее. [392]
Принято считать снятие Хрущева реакцией неких консерваторов на попытку
Хрущева реформировать советское общество в прозападном духе, будто некий
консервативный аппарат помешал прогрессивному Хрущеву осуществить эту
перестройку общества. Это сущий вздор. На самом деле всемогущий аппарат
помешал Хрущеву в его сталинских амбициях и рецидивах. Он сохранил основные
итоги десталинизации страны и направил ее по пути нормальной (для этого типа
общества) эволюции зрелого социального организма. В первые годы брежневского
руководства улучшения условий жизни и либерализация были гораздо более
значительными, чем в хрущевские годы. Хрущевские улучшения казались более
значительными, поскольку сравнивались непосредственно со сталинскими годами.
После брежневского "переворота" сравнение производилось уже с достижениями
периода хрущевского, что создавало ложное впечатление брежневской "реакции",
якобы наступившей после хрущевской "либерализации".
Иллюзия поворота советского общества вспять создавалась за счет того, что
стали обращать внимание в первую очередь на недостатки брежневского периода,
особенно во вторую его половину, считая достижения чем-то само собой
разумеющимся. Так, в отношении диссидентского движения стали прежде всего
видеть репрессии против диссидентов, а не тот факт, что они появились в
большом количестве и распустились до такой степени, какая была немыслима при
Хрущеве. Недостатки стали выступать на первый план не потому, что они только
теперь появились, а потому, что стало свободнее и о них можно было говорить
гораздо смелее, чем ранее. Именно улучшения брежневского периода
способствовали тому, что недостатки стали занимать больше места в сознании
людей. А колоссальный культурный взрыв в брежневские годы не идет ни в какое
сравнение с жалкой хрущевской "оттепелью". На этот взрыв были обрушены
репрессии. Но он все же произошел, и этот факт для истории не менее важен,
чем факт его разгрома.
Хрущевский период был переходом советского общества от состояния юности к
состоянию зрелости. Этот переход растянулся на несколько лет. Ничего не[393]
обычного в этом нет. Исторические процессы протекают во времени, как и любые
другие материальные процессы. Кроме того, процессы в руководстве обществом
не всегда и не на все сто процентов совпадают с процессами в фундаменте
общества. Последние в брежневские годы все более стали уходить из-под
контроля властей.
В брежневские годы реальный коммунизм впервые в истории достиг
сравнительно завершенной формы. Обнаружилась прозаическая и заурядная натура
реального коммунизма, его объективные закономерности, механизмы его
функционирования и перспективы на будущее. При Брежневе ввели в употребление
выражение "развитой социализм". Мы над этим потешались. Называли прошлое
состояние недоразвитым социализмом. Определяли развитой социализм как
совокупность пережитков капитализма, пожитков социализма и недожитков
коммунизма. Слова "социализм" и "коммунизм" тут употреблялись в марксистском
идеологическом смысле как обозначения низшей и высшей стадии
коммунистической формации. Называя развитой социализм также зрелым
социализмом, мы называли полный коммунизм перезрелым социализмом. Хотя я и
потешался над выражением "развитой социализм", социологически и исторически
оно было верным. Оно соответствовало реальному великому перелому в истории
реального коммунизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
множестве таких поступков, не могло ускользнуть от окружающих. Они
одобрительно относились к какой-то части принципов моего поведения.
В частности, я не конкурировал ни с кем в борьбе за жилье, за посты, за
награды. Я не получал за мои сверхплановые работы гонорары. Я был в
дружеских отношениях со всеми, участвовал в дружеских компаниях. Все знали,
что я пользовался минимумом вещей. Никого не подводил, не подхалимничал, не
доносил. Я многим жертвовал в пользу других. Помогал близким и вообще всем,
кто обращался ко мне за помощью. Хотя я сам бросил пить, я охотно участвовал
в пьяных компаниях, расплачиваясь так, как будто и я пьянствовал. Я был
справедлив и вступался за тех, кого обижали несправедливо. Я был хорошим
собеседником, умел выслушивать других. Я разбрасывал вокруг идеи, не
заботясь об авторстве. Поведение такого рода создавало мне хорошую репутацию
в моем окружении, уважение и даже любовь.
Я имел вполне достаточно жизненных благ в личном пользовании,
довольствовался этим и не стремился к большему. У меня был обширный круг
знакомств. Были ученики. Были последователи.
Я имел неограниченный доступ к достижениям культуры. Я был здоров, весел,
окружен вниманием. Казалось, что мой идеал человека-государства был близок к
реализации. Но и тут диалектика реальной жизни сказала свое роковое слово:
чем ближе мой идеал был к завершению, тем уязвимее он становился для атак
извне.
[391]
XII. ЖИЗНЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
БРЕЖНЕВСКИЙ ПЕРЕВОРОТ
Снятие Хрущева и избрание на его место Брежнева в моем окружении не
произвело особого впечатления. Оно прошло как заурядный спектакль в
заурядной жизни партийной правящей верхушки, как смена одной правящей мафии
другою. По моим наблюдениям также равнодушной была вообще реакция населения,
которого смена лиц на вершинах власти вообще не касается непосредственно.
Хрущевский "переворот" был переворотом прежде всего социальным. Он был
подготовлен глубокими переменами в самих основах советского общества. Он
отражал перелом в эволюции общества, перелом огромного исторического
масштаба и значения. Брежневский же "переворот" был верхушечным, лишь в
высших этажах аппарата власти. Он был направлен не против того состояния
общества, какое сложилось в послесталинское время, а лишь против нелепостей
хрущевского руководства, против Хрущева лично, против хрущевского
волюнтаризма, исчерпавшего свои позитивные потенции и превратившегося в
авантюризм, опасный для множества лиц в системе власти и для страны в целом.
С социологической точки зрения брежневский период явился продолжением
хрущевского, но без крайностей переходного характера. В наших кругах никаких
антихрущевцев не было и никакой борьбы против хрущевцев не велось. Все те,
кто холуйствовал перед Хрущевым, без всяких конфликтов и переживаний начали
делать то же самое в отношении Брежнева. И даже еще усерднее. [392]
Принято считать снятие Хрущева реакцией неких консерваторов на попытку
Хрущева реформировать советское общество в прозападном духе, будто некий
консервативный аппарат помешал прогрессивному Хрущеву осуществить эту
перестройку общества. Это сущий вздор. На самом деле всемогущий аппарат
помешал Хрущеву в его сталинских амбициях и рецидивах. Он сохранил основные
итоги десталинизации страны и направил ее по пути нормальной (для этого типа
общества) эволюции зрелого социального организма. В первые годы брежневского
руководства улучшения условий жизни и либерализация были гораздо более
значительными, чем в хрущевские годы. Хрущевские улучшения казались более
значительными, поскольку сравнивались непосредственно со сталинскими годами.
После брежневского "переворота" сравнение производилось уже с достижениями
периода хрущевского, что создавало ложное впечатление брежневской "реакции",
якобы наступившей после хрущевской "либерализации".
Иллюзия поворота советского общества вспять создавалась за счет того, что
стали обращать внимание в первую очередь на недостатки брежневского периода,
особенно во вторую его половину, считая достижения чем-то само собой
разумеющимся. Так, в отношении диссидентского движения стали прежде всего
видеть репрессии против диссидентов, а не тот факт, что они появились в
большом количестве и распустились до такой степени, какая была немыслима при
Хрущеве. Недостатки стали выступать на первый план не потому, что они только
теперь появились, а потому, что стало свободнее и о них можно было говорить
гораздо смелее, чем ранее. Именно улучшения брежневского периода
способствовали тому, что недостатки стали занимать больше места в сознании
людей. А колоссальный культурный взрыв в брежневские годы не идет ни в какое
сравнение с жалкой хрущевской "оттепелью". На этот взрыв были обрушены
репрессии. Но он все же произошел, и этот факт для истории не менее важен,
чем факт его разгрома.
Хрущевский период был переходом советского общества от состояния юности к
состоянию зрелости. Этот переход растянулся на несколько лет. Ничего не[393]
обычного в этом нет. Исторические процессы протекают во времени, как и любые
другие материальные процессы. Кроме того, процессы в руководстве обществом
не всегда и не на все сто процентов совпадают с процессами в фундаменте
общества. Последние в брежневские годы все более стали уходить из-под
контроля властей.
В брежневские годы реальный коммунизм впервые в истории достиг
сравнительно завершенной формы. Обнаружилась прозаическая и заурядная натура
реального коммунизма, его объективные закономерности, механизмы его
функционирования и перспективы на будущее. При Брежневе ввели в употребление
выражение "развитой социализм". Мы над этим потешались. Называли прошлое
состояние недоразвитым социализмом. Определяли развитой социализм как
совокупность пережитков капитализма, пожитков социализма и недожитков
коммунизма. Слова "социализм" и "коммунизм" тут употреблялись в марксистском
идеологическом смысле как обозначения низшей и высшей стадии
коммунистической формации. Называя развитой социализм также зрелым
социализмом, мы называли полный коммунизм перезрелым социализмом. Хотя я и
потешался над выражением "развитой социализм", социологически и исторически
оно было верным. Оно соответствовало реальному великому перелому в истории
реального коммунизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156