д.) возникли очень быстро.
Получилось коммунистическое общество еще более страшное, чем в условиях
дефицита всего необходимого. Причем дефицит здесь возник как следствие
изобилия. Впоследствии я эти идеи высказал в материалах к книге "В
преддверии рая". А в "Желтом доме" я этой теме посвятил особую часть.
ПРОРЫВ
Несмотря на всяческие препоны, которые чинили мне "либеральные" друзья и
доброжелатели, я все-таки вырвался на "стратегический простор" - сделал
первый и очень успешный шаг на пути завоевания независимого и
исключительного положения, причем в самом центре советской идеологии.
Занимаясь "проталкиванием" в печать нашего сборника статей по логике, я
узнал все детали формальных процедур издания книг и решил (по совету Л.
Митрохина) попытаться напечатать мою собственную книгу, что по тем временам
и в моем положении было неслыханной дерзостью. У меня к этому времени
накопились знания по многозначной логике, вполне достаточные для книги. В
советской философии я тогда оказался единственным специалистом в этой
области. За рекордно короткий срок я написал книгу "Философские проблемы
многозначной логики". Слово "философские" я вставил в название, поскольку
книга издавалась под грифом Института философии. Чтобы получить одобрение
сектора, ученого совета и дирекции, я насытил книгу ссылками на классиков
марксизма и марксистских философов. Мои коллеги были чрезвычайно довольны
тем, что я наконец-то "образумился" и превратился в такого [341] же
марксистского болтуна, как и они сами. Все указанные инстанции одобрили
книгу. Я оформил нужную документацию и отнес книгу в издательство "Наука".
Теперь издательство должно было включить книгу в свои планы. Книга по
принятым нормам должна была выйти в свет не раньше, чем через два года. Но я
знал, что к концу отчетного года в издательстве образуется дефицит денег для
гонораров, т. е. образуется избыток книг, за которые надо платить гонорары,
и возможность "протолкнуть" безгонорарную книгу вне очереди. Хотя моя книга
была неплановая и я за нее имел право на гонорар, я решил отказаться от
гонорара, лишь бы книга вышла в свет быстрее. Кроме того, по дороге в
издательство я заменил текст книги другим, не имеющим абсолютно ничего
общего с марксизмом. В результате книга была издана буквально в течение
нескольких месяцев, причем книга совершенно немарксистская. И это в
идеологическом учреждении! Это произошло в начале 1960 года. Но было уже
поздно принимать против меня меры.
Книга очень быстро принесла мне известность не только в Советском Союзе,
но и за рубежом. Ее вскоре перевели на польский язык, что было важным
признанием: польская логика имела высокий международный авторитет. Затем
книга была издана по-английски и по-немецки. Когда директор нашего института
П.Н. Федосеев посетил США и увидел мою книгу в библиотеке конгресса, он с
гордостью заявил, что давал разрешение на ее публикацию. Замечу кстати, что
книга оказалась за рубежом нелегально. Я игнорировал все советские законы,
касающиеся издания советских книг за рубежом. В дальнейшем мне удалось
опубликовать еще ряд книг, тоже зачастую обходя законы и жертвуя гонораром.
В наших кругах стало фигурировать выражение "безгонорарная логика
Зиновьева". Но зато я смог на этом пути завоевать исключительное положение.
Я завоевал возможность развивать свои собственные, причем немарксистские
идеи, работая в важнейшем идеологическом учреждении страны, создавать свою
собственную логическую группу, печатать результаты моих исследований и
исследований моих учеников, издавать наши работы на Западе. Нигде в другом
месте в Советском Союзе я такую возможность получить не смог бы. Моему [342]
примеру последовали многие другие молодые советские философы, занимавшиеся
логикой и методологией науки. Наш сектор в Институте философии стал
организующим центром этого интеллектуального прорыва рамок советской
философии.
Занять такую позицию для меня было принципиально важно. Я не хотел
работать в пользу марксизма. Это не значит, что я перестал считать марксизм
серьезным явлением. Наоборот, я стал относиться к нему серьезнее после
многих лет специального изучения. Дело в том, что я установил для себя
различие между научным подходом к природе, обществу и познанию и
идеологическим. Несмотря на отдельные научные элементы, марксизм превратился
в идеологию, очень похожую на науку, но наукой не являющуюся. Моя личная
попытка развивать научные идеи в рамках марксизма потерпела крах. Я заметил,
что мне скорее простят полностью немарксистский подход к проблемам, которые
находятся в сфере интересов марксистской идеологии, чем намерение
реформировать ее изнутри. Эту ситуацию я специально описал в книге "Светлое
будущее". У меня, далее, появилось научное честолюбие. Я почувствовал, что
могу идти своим путем и добиться своих результатов, и хотел, чтобы мои
результаты выглядели именно как мои собственные, а не как интерпретация и
пересказ чужих. Наконец я начал вырабатывать для себя совершенно
сознательную жизненную концепцию, одним из принципов которой стало идти
своим путем вопреки всем и всему.
В моей профессиональной сфере начался новый процесс, к которому я не мог
отнестись одобрительно. Многие ограничения сталинского периода рухнули. Но
вместо настоящего творчества, как я его себе представлял, появились тучи
посредственностей, изображавших из себя самых что ни на есть прогрессивных
мыслителей и прикрывавших свою посредственность ссылками на новейшие
достижения науки и техники. Если против мракобесия сталинистов можно было
еще как-то бороться, ссылаясь на упомянутые достижения науки, то против того
словоблудия и идиотизма, какие выросли на основе этих достижений и
прикрывались ими, бороться уже было нельзя. Тебя немедленно зачисляли в
[343] мракобесы. Например, перестали рассматривать теорию относительности
Эйнштейна как буржуазную идеалистическую философию. Но бросились в другую
крайность. Теперь при попытке доказать, что спекуляции за счет теории
относительности логически несостоятельны, на тебя обрушивались так, будто
это ты организовал ГУЛАГ и гитлеровские лагеря. Начав создавать свою
собственную логическую теорию, во многом отличавшуюся от принятых и
признанных систем математической логики, я сразу же ощутил, что чем крупнее
дело ты затеваешь, тем мельче и многочисленнее становятся твои враги и тем
больнее становятся их укусы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Получилось коммунистическое общество еще более страшное, чем в условиях
дефицита всего необходимого. Причем дефицит здесь возник как следствие
изобилия. Впоследствии я эти идеи высказал в материалах к книге "В
преддверии рая". А в "Желтом доме" я этой теме посвятил особую часть.
ПРОРЫВ
Несмотря на всяческие препоны, которые чинили мне "либеральные" друзья и
доброжелатели, я все-таки вырвался на "стратегический простор" - сделал
первый и очень успешный шаг на пути завоевания независимого и
исключительного положения, причем в самом центре советской идеологии.
Занимаясь "проталкиванием" в печать нашего сборника статей по логике, я
узнал все детали формальных процедур издания книг и решил (по совету Л.
Митрохина) попытаться напечатать мою собственную книгу, что по тем временам
и в моем положении было неслыханной дерзостью. У меня к этому времени
накопились знания по многозначной логике, вполне достаточные для книги. В
советской философии я тогда оказался единственным специалистом в этой
области. За рекордно короткий срок я написал книгу "Философские проблемы
многозначной логики". Слово "философские" я вставил в название, поскольку
книга издавалась под грифом Института философии. Чтобы получить одобрение
сектора, ученого совета и дирекции, я насытил книгу ссылками на классиков
марксизма и марксистских философов. Мои коллеги были чрезвычайно довольны
тем, что я наконец-то "образумился" и превратился в такого [341] же
марксистского болтуна, как и они сами. Все указанные инстанции одобрили
книгу. Я оформил нужную документацию и отнес книгу в издательство "Наука".
Теперь издательство должно было включить книгу в свои планы. Книга по
принятым нормам должна была выйти в свет не раньше, чем через два года. Но я
знал, что к концу отчетного года в издательстве образуется дефицит денег для
гонораров, т. е. образуется избыток книг, за которые надо платить гонорары,
и возможность "протолкнуть" безгонорарную книгу вне очереди. Хотя моя книга
была неплановая и я за нее имел право на гонорар, я решил отказаться от
гонорара, лишь бы книга вышла в свет быстрее. Кроме того, по дороге в
издательство я заменил текст книги другим, не имеющим абсолютно ничего
общего с марксизмом. В результате книга была издана буквально в течение
нескольких месяцев, причем книга совершенно немарксистская. И это в
идеологическом учреждении! Это произошло в начале 1960 года. Но было уже
поздно принимать против меня меры.
Книга очень быстро принесла мне известность не только в Советском Союзе,
но и за рубежом. Ее вскоре перевели на польский язык, что было важным
признанием: польская логика имела высокий международный авторитет. Затем
книга была издана по-английски и по-немецки. Когда директор нашего института
П.Н. Федосеев посетил США и увидел мою книгу в библиотеке конгресса, он с
гордостью заявил, что давал разрешение на ее публикацию. Замечу кстати, что
книга оказалась за рубежом нелегально. Я игнорировал все советские законы,
касающиеся издания советских книг за рубежом. В дальнейшем мне удалось
опубликовать еще ряд книг, тоже зачастую обходя законы и жертвуя гонораром.
В наших кругах стало фигурировать выражение "безгонорарная логика
Зиновьева". Но зато я смог на этом пути завоевать исключительное положение.
Я завоевал возможность развивать свои собственные, причем немарксистские
идеи, работая в важнейшем идеологическом учреждении страны, создавать свою
собственную логическую группу, печатать результаты моих исследований и
исследований моих учеников, издавать наши работы на Западе. Нигде в другом
месте в Советском Союзе я такую возможность получить не смог бы. Моему [342]
примеру последовали многие другие молодые советские философы, занимавшиеся
логикой и методологией науки. Наш сектор в Институте философии стал
организующим центром этого интеллектуального прорыва рамок советской
философии.
Занять такую позицию для меня было принципиально важно. Я не хотел
работать в пользу марксизма. Это не значит, что я перестал считать марксизм
серьезным явлением. Наоборот, я стал относиться к нему серьезнее после
многих лет специального изучения. Дело в том, что я установил для себя
различие между научным подходом к природе, обществу и познанию и
идеологическим. Несмотря на отдельные научные элементы, марксизм превратился
в идеологию, очень похожую на науку, но наукой не являющуюся. Моя личная
попытка развивать научные идеи в рамках марксизма потерпела крах. Я заметил,
что мне скорее простят полностью немарксистский подход к проблемам, которые
находятся в сфере интересов марксистской идеологии, чем намерение
реформировать ее изнутри. Эту ситуацию я специально описал в книге "Светлое
будущее". У меня, далее, появилось научное честолюбие. Я почувствовал, что
могу идти своим путем и добиться своих результатов, и хотел, чтобы мои
результаты выглядели именно как мои собственные, а не как интерпретация и
пересказ чужих. Наконец я начал вырабатывать для себя совершенно
сознательную жизненную концепцию, одним из принципов которой стало идти
своим путем вопреки всем и всему.
В моей профессиональной сфере начался новый процесс, к которому я не мог
отнестись одобрительно. Многие ограничения сталинского периода рухнули. Но
вместо настоящего творчества, как я его себе представлял, появились тучи
посредственностей, изображавших из себя самых что ни на есть прогрессивных
мыслителей и прикрывавших свою посредственность ссылками на новейшие
достижения науки и техники. Если против мракобесия сталинистов можно было
еще как-то бороться, ссылаясь на упомянутые достижения науки, то против того
словоблудия и идиотизма, какие выросли на основе этих достижений и
прикрывались ими, бороться уже было нельзя. Тебя немедленно зачисляли в
[343] мракобесы. Например, перестали рассматривать теорию относительности
Эйнштейна как буржуазную идеалистическую философию. Но бросились в другую
крайность. Теперь при попытке доказать, что спекуляции за счет теории
относительности логически несостоятельны, на тебя обрушивались так, будто
это ты организовал ГУЛАГ и гитлеровские лагеря. Начав создавать свою
собственную логическую теорию, во многом отличавшуюся от принятых и
признанных систем математической логики, я сразу же ощутил, что чем крупнее
дело ты затеваешь, тем мельче и многочисленнее становятся твои враги и тем
больнее становятся их укусы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156