В печать мои работы до 1958 года вообще не выпускали. Сталинисты тут были
ни при чем. Это делали "ли[334] бералы", многие из которых считались моими
друзьями. Они упорно стремились сделать из меня такого же типичного
советского философа, какими были сами, я столь же упорно не поддавался
этому. Я хотел результаты моих собственных размышлений предавать гласности
как мои личные, а не приписывать их классикам марксизма и не изображать их
как развитие марксизма. Первые мои работы были опубликованы в Польше и затем
в Чехословакии в 1958 году. Лишь после этого было разрешено напечатать
некоторые мои статьи в советских журналах и сборниках статей.
В 1958 году в институте состоялась конференция по проблеме логических и
диалектических противоречий. Конференция была локальной. Наши выступления
были отпечатаны в нескольких экземплярах и соединены в сборник для
внутреннего пользования, не для печати. Копии этого сборника валялись без
надобности на канцелярском шкафу в нашем секторе. Институт посетила
делегация западных философов. Они поинтересовались нашей конференцией. Я
отдал им одну копию никому не нужного сборника выступлений. Через некоторое
время (в 1959 г.) в каком-то журнале на Западе появилась статья Н. Лобковица
о разногласиях в советской философии. Обо мне он писал, будто я "имел
мужество свергать диалектические противоречия". Меня, конечно, вызывали в
КГБ по поводу передачи материалов конференции на Запад. А тот факт, что я
якобы отвергал диалектические противоречия, стал предметом нападок на меня
со стороны институтских защитников чистоты марксизма. Упоминание обо мне Н.
Лобковицем было первым в западных журналах. Почти через двадцать лет (в 1978
г.), когда встал вопрос о моей высылке из Советского Союза, профессор Н.
Лобковиц был ректором Мюнхенского университета. Он пригласил меня в
университет гостевым профессором. Под этим предлогом меня и выслали из
страны.
ЗАБАВНЫЙ КУРЬЕЗ
В институт я был принят на должность машинистки-стенографистки, хотя я
печатать на машинке не умел и до сих пор не умею. На первых порах мне
поручили ра[335] ботать с сумасшедшими, которые десятками осаждали
идеологические учреждения. Я отвечал на их письма, читал. рецензировал их
сочинения, беседовал с ними. Хотя я скоро был переведен на должность
научного сотрудника, эта обязанность работать с сумасшедшими оставалась за
мною в течение многих лет. Впоследствии я использовал опыт этой работы в
моих литературных произведениях, в особенности в книге "Желтый дом",
основанной на фактах жизни Института философии АН СССР. Один из моих
"психов" свихнулся на теме индивидуального террора. Это был очень
интеллигентный и милый инженер. Он пришел в институт и спросил сотрудников,
толпившихся на лестничной площадке и от безделья занимавшихся
зубоскальством, кто в институте интересуется проблемами индивидуального
террора. Все не сговариваясь назвали ему меня. Стоило ему взглянуть на меня,
как он сказал, что я и есть тот человек, какой ему нужен, и проникся ко мне
полным доверием. Он посвятил меня в свои планы. А планы были далеко идущие:
взорвать Лубянку или какое-либо правительственное здание. Последнее
желательно взорвать, когда там будет проходить какое-либо торжественное
заседание и все члены Политбюро ЦК КПСС будут в сборе. В качестве объекта
взрыва фигурировал и Мавзолей Ленина. Техническую сторону дела он брал на
себя. От меня требовалось философское обоснование необходимости покушения.
Этот сумасшедший (я назвал его Террористом) посещал меня в институте,
узнал мой домашний адрес и приходил домой, ловил меня в самых неожиданных
местах. Однажды он пришел к нам в сектор. Институт находился неподалеку от
Кремля. Мой Террорист начал развивать идеи насчет транспортировки взрывчатки
на Кремль по воздуху, направляя устройство из окна института. Нашу беседу
подслушал один из сотрудников сектора, сидевший за шкафом, так что мы его не
заметили. Он немедленно донес в КГБ. Моего Террориста после этого я не
видел. За мной пришли два человека с Лубянки. Лишь после объяснения в
дирекции, что беседа с такими сумасшедшими была моей служебной обязанностью,
меня оставили в покое.
Среди моих "психов" были самые разнообразные типы. Когда много лет спустя
появились диссиденты и до меня [336] дошел слух об их идеях, ничего нового
для меня в этом не было: все диссидентские идеи мне высказывали мои "психи",
только в гораздо более ясной форме. За исключением, правда, одной идеи:
никто из них не помышлял об эмиграции.
ШУТОВСКАЯ ФОРМА НАУЧНОЙ ТЕОРИИ
Уже в школьные годы у меня наметилась склонность к шуткам и злословию
насчет марксизма и социального аспекта жизни общества. В годы армии и войны
эта склонность усилилась, а в хрущевские и брежневские годы обрела черты
роли, которую я принял для себя в разговорах с отдельными людьми и в
компаниях. Оказалось, что я имел способности к этому, как другие имели
способности петь, играть на музыкальных инструментах, плясать, рисовать,
руководить людьми. Высмеивать святыни марксизма и основы коммунизма стало
моим призванием и, употребляя западное словечко, хобби.
Но высмеивать со смыслом. Например, согласно Сталину, марксизм - не
догма, а руководство к действию. Я это утверждение несколько "исправил":
марксизм - не догма, а руководство к ней. Это была шутка, стоившая мне
неприятных разговоров с ответственными лицами. Но эта шутка выражала
серьезную научную истину, а именно такую: идеология действительно играет
роль руководства к действию, но лишь в догматической форме.
В этой роли она касается лишь больших исторических периодов, эпохальных
проблем, устойчивых явлений. Идеология требует конкретно-исторического
подхода к явлениям, но она не является мелочно-конъюнктурной. Для нее этот
конкретно-исторический подход есть лишь приспособление к зигзагам истории и
использование их в интересах некоей генеральной линии истории. Дело не в
том, что в самой реальной истории такая генеральная линия есть. Дело в том,
что идеология в се роли руководства к действию есть установка на такое
поведение в сложной ситуации мировой истории, как будто бы такая генеральная
линия есть на самом деле. И надо признать как факт, что с точки зрения
больших исторических перспектив такая идеологическая установ[337] ка удобна
для руководства страной. Она есть своего рода алгоритм для движения в
лабиринте истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156