Мне хотелось лишь одного – чтобы меня оставили в покое, но, похоже, моему желанию так и не суждено было исполниться.
– Это идея Тенедоса?
В ее глазах вспыхнул гнев, и она уже открыла рот для резкого ответа, но затем сдержалась.
– Лейш Тенедос платит мне жалование за то, что я готовлю ему десерт, не более того, – она встала. – Ты хочешь, чтобы я ушла?
Я чуть не сказал «да», но во мне еще оставалась крупица здравого смысла, и я покачал головой. Она положила руку мне на плечо. После небольшой паузы я накрыл ее руку своей.
Мне почти не хотелось есть, но я заставил себя сходить в одно из помещений, отведенное под столовую, и проглотить тарелку супа. Потом я погулял в саду, не чувствуя мороза из-за другого, гораздо более сильного холода, сковавшего меня изнутри. Когда стемнело, я вернулся к себе.
Жакоба уже лежала на огромной постели, сдвинувшись к одному краю и свернувшись клубком. Я разделся так тихо, как только мог, и скользнул под одеяло рядом с ней, отвернувшись в другую сторону. Во мне не было ни страсти, ни похоти – вообще никаких чувств.
Ее рука прикоснулась к моей забинтованной ноге, затем она легла на спину и погладила ее – не чувственным, но дружеским, утешающим движением. Но лед, сковавший мою душу, был слишком прочным. Вскоре она вздохнула и отодвинулась. Через некоторое время ее дыхание стало ровным и глубоким, а потом заснул и я.
На следующий день Тенедос вызвал меня.
– Помнишь, как я сказал, что поздравления от твоего домициуса были только началом? – он протянул пачку депеш. – Это специальные распоряжения, полученные по гелиографу. Нас с тобой, моих помощников, а также некоторых воинов, сопровождавших нас в походе из Сайаны, волею Совета Десяти вызывают в Никею для полного отчета о «трагических событиях и злонамеренных действиях, предпринятых варварами Спорных Земель».
Мы должны ожидать прибытия пакетбота «Таулер», который будет отправлен через несколько дней, – продолжал он, сверившись с текстом депеши. – А тем временем нам предписывается отдыхать и в полной мере наслаждаться удобствами, предоставляемыми нам градоправителями Ренана по указанию свыше.
Затем мы отправляемся в Никею, где будем ожидать аудиенции у Совета Десяти, – он поднял голову и взглянул на меня. – Там-то все и начнется, друг мой. Они полагали, будто посылают меня в изгнание, а возможно, и обрекают на смерть, но Сайонджи рассудила иначе. Теперь они будут вынуждены выслушать меня и понять, что настало время перемен.
Говорю тебе, Дамастес – никто из погибших вместе с нами не умер напрасно, если это приблизит великое возрождение, о котором я мечтаю!
Тенедос встал и принялся возбужденно расхаживать взад-вперед.
– Да, я чувствую это! Это начало!
Я произнес какие-то вежливые слова, однако не ощущал внутреннего подъема. Но если Лейш Тенедос, Провидец Тенедос хочет, чтобы я сопровождал его в Никею... что ж, это место не хуже любого другого. Почему бы и нет? Может быть, вдали от гор лед в моей душе все-таки растает?
Это случилось гораздо раньше.
В тот вечер мы с Жакобой гуляли в саду. Было холодно, и мы оба надели теплые плащи. Молчаливо шагая бок о бок, мы вскоре вошли под сень огромного дерева. Хотя наступил Период Бурь, огромные разноцветные листья все еще льнули к ветвям. В нескольких ярдах от нас стояла скульптура – одна из множества украшавших окрестные сады. Сначала я не обратил на нее внимания.
Жакоба ловко вспрыгнула на толстую ветку, изгибавшуюся в трех футах над землей, и уселась там, так что ее глаза находились на одном уровне с моими.
Вечер был прохладным и ясным. Я смотрел на горы, на жуткие ледяные пики, отмечавшие границу Спорных Земель.
Внезапно они озарились призрачным светом, мерцающим как северное сияние, и вслед за этим кто-то обратился ко мне громоподобным голосом. Может быть, то был голос богини, а может быть, он принадлежал маленькой девочке.
"Мир есть смерть , – сказал он. – В мире нет ничего, кроме страданий и отчаянных попыток избежать возвращения к Колесу, или столь же безрассудного стремления к нему.
Если ты изберешь этот взгляд на мир, то такова будет и твоя жизнь , – продолжал голос. – Но неужели ты думаешь, будто капитан Меллет и его люди хотели умереть? Неужели они не желали жизни, тепла, любви и женских объятий?
Теперь Сайонджи забрала их, и девочку Эллори тоже. Может быть, она завладела и тобой?"
–Нет, – взволнованно ответил я, не отдавая себе отчета в том, что говорю вслух.
– Что? – удивленно спросила Жакоба.
– Извини, – сказал я, отвернувшись от гор и смерти, которую они олицетворяли. Внезапно я осознал, что Жакоба совсем рядом со мной. Ее губы слегка приоткрылись, дыхание было теплым и нежным.
Казалось уместным поцеловать ее, что я и сделал. Ее руки на мгновение замерли у меня на плечах, затем скользнули под мой плащ и потянули к себе. Я поцеловал ее снова – очень долгим поцелуем.
– Я вернулся, – прошептал я.
Каким-то образом она поняла, или сделала вид, что поняла.
– Это очень хорошо.
Я распахнул плащ, чтобы он накрывал нас обоих, и мы обнимали друг друга: я стоя, а она сидя на ветке. Долгое время мы не двигались. Я снова поцеловал ее, и она обвила меня ногами, заключив в другое объятие.
Оно было теплым и призывным. Я почувствовал, как дух взыграл во мне.
Жакоба неожиданно хихикнула.
– Что тут смешного? – спросил я.
– Эта статуя.
Я взглянул на статую в сгущавшихся сумерках и порадовался тому, что уже почти стемнело. Стыдливость не принадлежит к числу моих добродетелей, однако я все-таки вырос в благопристойной семье. Скульптура изображала Сатира, занимавшегося любовью с Нимфой. Он поднимал ее над землей, поддерживая за ягодицы, а она обвивала ногами его поясницу. На обеих лицах застыло выражение козлиной похоти.
– Что в ней смешного?
– Просто я сразу же поняла, что скульптором был мужчина.
– Откуда ты знаешь? – поинтересовался я. – Конечно, сцена очень откровенная и детали переданы достоверно, но...
– Ах, мой очаровательный юный кавалерист, тут-то ты ошибаешься. Совсем не достоверно.
– Почему же?
– Мужчины не такие сильные, – пояснила Жакоба. – Если кто-нибудь, даже сатир, попытается заняться любовью подобным образом, он обязательно упадет и потащит женщину за собой.
– Ага, – пробормотал я. – Не кажется ли тебе, что лучше говорить о том, что знаешь сама, чем вдаваться в беспочвенные рассуждения?
– Докажи, что я ошибаюсь, – предложила она. – Но только если рана на твоей ноге уже зажила.
– Кое-что у меня поправилось, но только не нога, – прошептал я. Мои руки скользнули под ее плащ и приподняли ее тунику. Ее маленькие груди с твердыми, острыми сосками легли мне в ладони. Я сжал их, ища губами ее губ, и впился поцелуем в шелковистую коже ее шеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
– Это идея Тенедоса?
В ее глазах вспыхнул гнев, и она уже открыла рот для резкого ответа, но затем сдержалась.
– Лейш Тенедос платит мне жалование за то, что я готовлю ему десерт, не более того, – она встала. – Ты хочешь, чтобы я ушла?
Я чуть не сказал «да», но во мне еще оставалась крупица здравого смысла, и я покачал головой. Она положила руку мне на плечо. После небольшой паузы я накрыл ее руку своей.
Мне почти не хотелось есть, но я заставил себя сходить в одно из помещений, отведенное под столовую, и проглотить тарелку супа. Потом я погулял в саду, не чувствуя мороза из-за другого, гораздо более сильного холода, сковавшего меня изнутри. Когда стемнело, я вернулся к себе.
Жакоба уже лежала на огромной постели, сдвинувшись к одному краю и свернувшись клубком. Я разделся так тихо, как только мог, и скользнул под одеяло рядом с ней, отвернувшись в другую сторону. Во мне не было ни страсти, ни похоти – вообще никаких чувств.
Ее рука прикоснулась к моей забинтованной ноге, затем она легла на спину и погладила ее – не чувственным, но дружеским, утешающим движением. Но лед, сковавший мою душу, был слишком прочным. Вскоре она вздохнула и отодвинулась. Через некоторое время ее дыхание стало ровным и глубоким, а потом заснул и я.
На следующий день Тенедос вызвал меня.
– Помнишь, как я сказал, что поздравления от твоего домициуса были только началом? – он протянул пачку депеш. – Это специальные распоряжения, полученные по гелиографу. Нас с тобой, моих помощников, а также некоторых воинов, сопровождавших нас в походе из Сайаны, волею Совета Десяти вызывают в Никею для полного отчета о «трагических событиях и злонамеренных действиях, предпринятых варварами Спорных Земель».
Мы должны ожидать прибытия пакетбота «Таулер», который будет отправлен через несколько дней, – продолжал он, сверившись с текстом депеши. – А тем временем нам предписывается отдыхать и в полной мере наслаждаться удобствами, предоставляемыми нам градоправителями Ренана по указанию свыше.
Затем мы отправляемся в Никею, где будем ожидать аудиенции у Совета Десяти, – он поднял голову и взглянул на меня. – Там-то все и начнется, друг мой. Они полагали, будто посылают меня в изгнание, а возможно, и обрекают на смерть, но Сайонджи рассудила иначе. Теперь они будут вынуждены выслушать меня и понять, что настало время перемен.
Говорю тебе, Дамастес – никто из погибших вместе с нами не умер напрасно, если это приблизит великое возрождение, о котором я мечтаю!
Тенедос встал и принялся возбужденно расхаживать взад-вперед.
– Да, я чувствую это! Это начало!
Я произнес какие-то вежливые слова, однако не ощущал внутреннего подъема. Но если Лейш Тенедос, Провидец Тенедос хочет, чтобы я сопровождал его в Никею... что ж, это место не хуже любого другого. Почему бы и нет? Может быть, вдали от гор лед в моей душе все-таки растает?
Это случилось гораздо раньше.
В тот вечер мы с Жакобой гуляли в саду. Было холодно, и мы оба надели теплые плащи. Молчаливо шагая бок о бок, мы вскоре вошли под сень огромного дерева. Хотя наступил Период Бурь, огромные разноцветные листья все еще льнули к ветвям. В нескольких ярдах от нас стояла скульптура – одна из множества украшавших окрестные сады. Сначала я не обратил на нее внимания.
Жакоба ловко вспрыгнула на толстую ветку, изгибавшуюся в трех футах над землей, и уселась там, так что ее глаза находились на одном уровне с моими.
Вечер был прохладным и ясным. Я смотрел на горы, на жуткие ледяные пики, отмечавшие границу Спорных Земель.
Внезапно они озарились призрачным светом, мерцающим как северное сияние, и вслед за этим кто-то обратился ко мне громоподобным голосом. Может быть, то был голос богини, а может быть, он принадлежал маленькой девочке.
"Мир есть смерть , – сказал он. – В мире нет ничего, кроме страданий и отчаянных попыток избежать возвращения к Колесу, или столь же безрассудного стремления к нему.
Если ты изберешь этот взгляд на мир, то такова будет и твоя жизнь , – продолжал голос. – Но неужели ты думаешь, будто капитан Меллет и его люди хотели умереть? Неужели они не желали жизни, тепла, любви и женских объятий?
Теперь Сайонджи забрала их, и девочку Эллори тоже. Может быть, она завладела и тобой?"
–Нет, – взволнованно ответил я, не отдавая себе отчета в том, что говорю вслух.
– Что? – удивленно спросила Жакоба.
– Извини, – сказал я, отвернувшись от гор и смерти, которую они олицетворяли. Внезапно я осознал, что Жакоба совсем рядом со мной. Ее губы слегка приоткрылись, дыхание было теплым и нежным.
Казалось уместным поцеловать ее, что я и сделал. Ее руки на мгновение замерли у меня на плечах, затем скользнули под мой плащ и потянули к себе. Я поцеловал ее снова – очень долгим поцелуем.
– Я вернулся, – прошептал я.
Каким-то образом она поняла, или сделала вид, что поняла.
– Это очень хорошо.
Я распахнул плащ, чтобы он накрывал нас обоих, и мы обнимали друг друга: я стоя, а она сидя на ветке. Долгое время мы не двигались. Я снова поцеловал ее, и она обвила меня ногами, заключив в другое объятие.
Оно было теплым и призывным. Я почувствовал, как дух взыграл во мне.
Жакоба неожиданно хихикнула.
– Что тут смешного? – спросил я.
– Эта статуя.
Я взглянул на статую в сгущавшихся сумерках и порадовался тому, что уже почти стемнело. Стыдливость не принадлежит к числу моих добродетелей, однако я все-таки вырос в благопристойной семье. Скульптура изображала Сатира, занимавшегося любовью с Нимфой. Он поднимал ее над землей, поддерживая за ягодицы, а она обвивала ногами его поясницу. На обеих лицах застыло выражение козлиной похоти.
– Что в ней смешного?
– Просто я сразу же поняла, что скульптором был мужчина.
– Откуда ты знаешь? – поинтересовался я. – Конечно, сцена очень откровенная и детали переданы достоверно, но...
– Ах, мой очаровательный юный кавалерист, тут-то ты ошибаешься. Совсем не достоверно.
– Почему же?
– Мужчины не такие сильные, – пояснила Жакоба. – Если кто-нибудь, даже сатир, попытается заняться любовью подобным образом, он обязательно упадет и потащит женщину за собой.
– Ага, – пробормотал я. – Не кажется ли тебе, что лучше говорить о том, что знаешь сама, чем вдаваться в беспочвенные рассуждения?
– Докажи, что я ошибаюсь, – предложила она. – Но только если рана на твоей ноге уже зажила.
– Кое-что у меня поправилось, но только не нога, – прошептал я. Мои руки скользнули под ее плащ и приподняли ее тунику. Ее маленькие груди с твердыми, острыми сосками легли мне в ладони. Я сжал их, ища губами ее губ, и впился поцелуем в шелковистую коже ее шеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160