Курят они исключительно «Данхилл».
Так это он – Пилипенко Иван Афанасьевич – хозяин самого дорогого и престижного пансиона для иностранных Котов и Собак самого высокого ранга?! Это на ЕГО банковский счёт Фридрих фон Тифенбах перевёл все суммы на моё содержание!
– Иван Афанасьевич, а Иван Афанасьевич! – окликнул его Васька. – А не сдаётся тебе, что у этого мюнхенского Котяры – рожа вроде знакомая, а?
У меня сердце замерло… А вдруг они узнают меня, развернутся прямо вокруг Исаакиевской площади, да и отвезут меня прямиком на Васильевский остров, в Институт физиологии!.. Благо тут это рядышком.
– Ну тебя, Васька, – неуверенно проговорил Пилипенко. – Быть не может! За него нам такие бабки перевели, что подумать страшно! Хотя – похож… Ты про какого вспомнил?
– А про того – с проспекта Науки. Который нас в последний раз тогда, осенью, чуть по миру не пустил. Весь наш улов разогнал и сам смылился. Помнишь? И ухо рваное, гляди! И шрам на роже…
– Не знаю, Василий. Не могу сказать. Но если этот Котяра действительно того самого еврейчика и он за это время сумел ТАК приподняться, что может позволить себе жить по люксу и летать со спутниковым телефоном – я ни о чём вспоминать не хочу!
– А если я тебе напомню, как он в позапрошлом годе тебе всю фейсу располосовал, когда мы его отлавливали в очередной раз?.. – ехидно спросил Васька.
– Слушай! – строго сказал ему Пилипенко. – Ты говори, да не заговаривайся! Я сейчас возглавляю коммерческое предприятие мирового уровня. И ни за какие прынцыпы не держусь. Мне – абы гроши и харчи хороши, как говорят в народе. А гроши за этого Котяру плотют, как за прынца! И ежели ты его хоть словом обидишь или ещё как, я из тебя душу выну и без порток выкину. Понял? А на твоё место любого генерала-отставника возьму, и он за те бабки, которые я тебе сейчас плачу, будет мне служить, как Иосифу Виссарионовичу Сталину!
И тут мы подъехали к роскошной гостинице.
То, что гостиница была роскошной, я сразу просёк по тем автомобилям, которые толпились у входа в этот русский рай богатого туризма и очень крупных деловых контактов.
Мне ещё Водила на корабле рассказывал про такие гостиницы у нас в Питере. А я всё никак не мог поверить, что в одном и том же городе, где есть наш с Шурой дом и мой пустырь перед ним, существуют такие гостиницы.
Причём автомобили были не хуже грюнвальдских! А уж Грюнвальд был пастбищем, на котором паслись самые дорогие автомобили Мюнхена – самого богатого города в Германии…
* * *
Пилипенко не доверил Ваське нести сумку со мной, телефоном и документами. Нёс сам. И принёс меня – чёрт знает куда!..
Розово-голубые салоны с высокими потолками, с кондиционерами, как у нас в грюнвальдском доме Фридриха, с поилками на подставочках – чтобы, не дай Бог, Кошечке или Собачке не пришлось бы низко наклоняться над чашечкой! Это может привести к искривлению шейных позвоночков, как когда-то мне объясняла Дженни…
Повсюду розовые и голубые подушечки, на коврах валяются искусственные косточки, игрушек – не счесть! Специальные деревца, по которым можно лазать, а внизу – мягкое утолщение. Чтобы драть когтями, если так уж приспичит…
Вокруг этих Кошечек и Собачек так и вьются очень интеллигентного вида люди; в шёлковых голубых и розовых халатах. Кто по-французски говорит, кто по-английски, кто по-испански… Чтобы каждый Клиент в пансионе имел тот язык, к которому он привык у себя на родине. Да и с Хозяевами Клиентов так общаться легче.
Отвели мне небольшую комнатку – голубую. В одной плошке – кристально чистая водичка, в другой – не киснущее свежее молочко. На всякий случай. Потому что столовая для нас, Котов, – в другом месте. Ну и конечно, постель – потрясающая! Пушисто-мягкое корытце с уймой подстилочек и крохотных подушечек.
Ничего нашего российского! Всё заграничное. Я даже кучу всяких немецких примочек узнал, которые видел в том мюнхенском Кошачье-Собачьем магазине в Нойе-Перлахе, где мне покупали поводок, а для Дженни меховое пальтецо с капюшоном.
И по этим салонам тоскливо и важно шатались наманикюренные и невероятно причёсанные Кошки, прилизанные и спесивые Коты вперемежку с растерянно-истеричными Собачками, постриженными так, будто они секунду тому назад вернулись из циркового манежа.
Однако, скажу без ложной скромности, когда Пилипенко выпустил меня в этом великосветском салоне из сумки и я появился в своей рождественской красно-золотой жилетке, – все окружающие меня Коты, Кошки и Собачки замерли и уставились на меня, как на седьмое чудо света. В воздухе густо запахло нескрываемой завистью. Да здравствует моя подруга Таня Кох – очень-очень русская немка!
Меня оформили, прочитали внимательно моё любимое меню, тут же изготовили мне «татарский бифштекс» из свежайшей телятины, и, пока я пожирал его прямо в кабинете Пилипенко, все остальные служащие, оказавшиеся действительно интеллигентными и высокообразованными людьми (не дурак был Пилипенко – сумел подобрать кадры!..), изучали инструкцию пользования моим телефоном для связи с личным переводчиком «герра Мартына-Кыси фон Тифенбаха» в Мюнхене – фрау Кох.
Пожрав, я решил тут больше не задерживаться и немедленно отправиться домой – к Шуре. А вдруг у него просто испорчен телефон и нет денег его починить? Или у него отключили телефон за неуплату? У нас уже такое бывало!.. И наверняка Щура сидит сейчас в тоске и одиночестве при мёртвом телефоне дома, за своей старенькой пишущей машинкой, в которую уже месяц как вставлен чистый лист бумаги…
Я растолкал столпившихся у моего телефона, вскочил на стол Пилипенко и сам нажал мюнхенскую кнопку. Все ахнули!
Послышался стрекот набора номера, два длинных гудка, и сразу же – голос Тани:
– Доктор Кох.
– Это я, – сказал я ей мысленно, по-шелдрейсовски.
– Кыся! Миленький!.. А мы уж тут волнуемся… Ну как ты там? Тебе не холодно?
– Нет. Таня, пожалуйста, скажи этим обалдуям, чтобы они дали мне машину и отвезли на проспект Науки, к шашлычной.
– Как?! Они тебя там даже не покормили? – возмутилась Таня.
– Нет-нет… С этим всё в порядке. Просто там, у шашлычной, находится мой дом с Шурой Плоткиным.
– Понятно. Передай трубку главному. Я всё скажу. И не забывай, что между Мюнхеном и Петербургом – два часа разницы.
– А что это такое?
– Ладно. Я тебе потом объясню. Давай ихнего шефа!
Я пододвинул лапой телефон к обалдевшему Пилипенко и УСЛЫШАЛ, как Таня пересказала ему мою просьбу.
– Бусделано! Бусделано!.. Сей минут!.. – только и отвечал Пилипенко. – И водитель наш будет ждать герра Кысю сколько нужно. И телефончик я ему ваш передам для связи… Не беспокойтесь, водитель у нас – человек проверенный! Он же осуществляет безопасность Клиента, хе-хе, так сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Так это он – Пилипенко Иван Афанасьевич – хозяин самого дорогого и престижного пансиона для иностранных Котов и Собак самого высокого ранга?! Это на ЕГО банковский счёт Фридрих фон Тифенбах перевёл все суммы на моё содержание!
– Иван Афанасьевич, а Иван Афанасьевич! – окликнул его Васька. – А не сдаётся тебе, что у этого мюнхенского Котяры – рожа вроде знакомая, а?
У меня сердце замерло… А вдруг они узнают меня, развернутся прямо вокруг Исаакиевской площади, да и отвезут меня прямиком на Васильевский остров, в Институт физиологии!.. Благо тут это рядышком.
– Ну тебя, Васька, – неуверенно проговорил Пилипенко. – Быть не может! За него нам такие бабки перевели, что подумать страшно! Хотя – похож… Ты про какого вспомнил?
– А про того – с проспекта Науки. Который нас в последний раз тогда, осенью, чуть по миру не пустил. Весь наш улов разогнал и сам смылился. Помнишь? И ухо рваное, гляди! И шрам на роже…
– Не знаю, Василий. Не могу сказать. Но если этот Котяра действительно того самого еврейчика и он за это время сумел ТАК приподняться, что может позволить себе жить по люксу и летать со спутниковым телефоном – я ни о чём вспоминать не хочу!
– А если я тебе напомню, как он в позапрошлом годе тебе всю фейсу располосовал, когда мы его отлавливали в очередной раз?.. – ехидно спросил Васька.
– Слушай! – строго сказал ему Пилипенко. – Ты говори, да не заговаривайся! Я сейчас возглавляю коммерческое предприятие мирового уровня. И ни за какие прынцыпы не держусь. Мне – абы гроши и харчи хороши, как говорят в народе. А гроши за этого Котяру плотют, как за прынца! И ежели ты его хоть словом обидишь или ещё как, я из тебя душу выну и без порток выкину. Понял? А на твоё место любого генерала-отставника возьму, и он за те бабки, которые я тебе сейчас плачу, будет мне служить, как Иосифу Виссарионовичу Сталину!
И тут мы подъехали к роскошной гостинице.
То, что гостиница была роскошной, я сразу просёк по тем автомобилям, которые толпились у входа в этот русский рай богатого туризма и очень крупных деловых контактов.
Мне ещё Водила на корабле рассказывал про такие гостиницы у нас в Питере. А я всё никак не мог поверить, что в одном и том же городе, где есть наш с Шурой дом и мой пустырь перед ним, существуют такие гостиницы.
Причём автомобили были не хуже грюнвальдских! А уж Грюнвальд был пастбищем, на котором паслись самые дорогие автомобили Мюнхена – самого богатого города в Германии…
* * *
Пилипенко не доверил Ваське нести сумку со мной, телефоном и документами. Нёс сам. И принёс меня – чёрт знает куда!..
Розово-голубые салоны с высокими потолками, с кондиционерами, как у нас в грюнвальдском доме Фридриха, с поилками на подставочках – чтобы, не дай Бог, Кошечке или Собачке не пришлось бы низко наклоняться над чашечкой! Это может привести к искривлению шейных позвоночков, как когда-то мне объясняла Дженни…
Повсюду розовые и голубые подушечки, на коврах валяются искусственные косточки, игрушек – не счесть! Специальные деревца, по которым можно лазать, а внизу – мягкое утолщение. Чтобы драть когтями, если так уж приспичит…
Вокруг этих Кошечек и Собачек так и вьются очень интеллигентного вида люди; в шёлковых голубых и розовых халатах. Кто по-французски говорит, кто по-английски, кто по-испански… Чтобы каждый Клиент в пансионе имел тот язык, к которому он привык у себя на родине. Да и с Хозяевами Клиентов так общаться легче.
Отвели мне небольшую комнатку – голубую. В одной плошке – кристально чистая водичка, в другой – не киснущее свежее молочко. На всякий случай. Потому что столовая для нас, Котов, – в другом месте. Ну и конечно, постель – потрясающая! Пушисто-мягкое корытце с уймой подстилочек и крохотных подушечек.
Ничего нашего российского! Всё заграничное. Я даже кучу всяких немецких примочек узнал, которые видел в том мюнхенском Кошачье-Собачьем магазине в Нойе-Перлахе, где мне покупали поводок, а для Дженни меховое пальтецо с капюшоном.
И по этим салонам тоскливо и важно шатались наманикюренные и невероятно причёсанные Кошки, прилизанные и спесивые Коты вперемежку с растерянно-истеричными Собачками, постриженными так, будто они секунду тому назад вернулись из циркового манежа.
Однако, скажу без ложной скромности, когда Пилипенко выпустил меня в этом великосветском салоне из сумки и я появился в своей рождественской красно-золотой жилетке, – все окружающие меня Коты, Кошки и Собачки замерли и уставились на меня, как на седьмое чудо света. В воздухе густо запахло нескрываемой завистью. Да здравствует моя подруга Таня Кох – очень-очень русская немка!
Меня оформили, прочитали внимательно моё любимое меню, тут же изготовили мне «татарский бифштекс» из свежайшей телятины, и, пока я пожирал его прямо в кабинете Пилипенко, все остальные служащие, оказавшиеся действительно интеллигентными и высокообразованными людьми (не дурак был Пилипенко – сумел подобрать кадры!..), изучали инструкцию пользования моим телефоном для связи с личным переводчиком «герра Мартына-Кыси фон Тифенбаха» в Мюнхене – фрау Кох.
Пожрав, я решил тут больше не задерживаться и немедленно отправиться домой – к Шуре. А вдруг у него просто испорчен телефон и нет денег его починить? Или у него отключили телефон за неуплату? У нас уже такое бывало!.. И наверняка Щура сидит сейчас в тоске и одиночестве при мёртвом телефоне дома, за своей старенькой пишущей машинкой, в которую уже месяц как вставлен чистый лист бумаги…
Я растолкал столпившихся у моего телефона, вскочил на стол Пилипенко и сам нажал мюнхенскую кнопку. Все ахнули!
Послышался стрекот набора номера, два длинных гудка, и сразу же – голос Тани:
– Доктор Кох.
– Это я, – сказал я ей мысленно, по-шелдрейсовски.
– Кыся! Миленький!.. А мы уж тут волнуемся… Ну как ты там? Тебе не холодно?
– Нет. Таня, пожалуйста, скажи этим обалдуям, чтобы они дали мне машину и отвезли на проспект Науки, к шашлычной.
– Как?! Они тебя там даже не покормили? – возмутилась Таня.
– Нет-нет… С этим всё в порядке. Просто там, у шашлычной, находится мой дом с Шурой Плоткиным.
– Понятно. Передай трубку главному. Я всё скажу. И не забывай, что между Мюнхеном и Петербургом – два часа разницы.
– А что это такое?
– Ладно. Я тебе потом объясню. Давай ихнего шефа!
Я пододвинул лапой телефон к обалдевшему Пилипенко и УСЛЫШАЛ, как Таня пересказала ему мою просьбу.
– Бусделано! Бусделано!.. Сей минут!.. – только и отвечал Пилипенко. – И водитель наш будет ждать герра Кысю сколько нужно. И телефончик я ему ваш передам для связи… Не беспокойтесь, водитель у нас – человек проверенный! Он же осуществляет безопасность Клиента, хе-хе, так сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161