– плотоядно ухмыльнулась она и даже попыталась потрогать меня ТАМ, между задними лапами.
Я тут же с перепугу сослался на кучу предотъездных дел – дескать, поездка в правительственные круги Вашингтона требует от меня невероятной подготовки, наплёл чего-то ещё с три короба и поспешил откланяться…
* * *
Утром Тимурчик нахально промотал школу и отвёз меня опять-таки в Манхэттен, но уже на Седьмую авеню рядом с Пятьдесят шестой улицей, к отелю «Веллингтон».
Там уже стоял огромный, фантастически красивый автобус, к сожалению, обезображенный эмблемой с изображением мчащейся тощей Собаки.
Автобус назывался – «Америка», а по его бортам, под этой скачущей дурой было написано «Нью-Йорк – Майами». Это Тимурчик мне прочитал.
Около автобуса аккуратными рядами стояли самые различные чемоданы. На тротуар их подвозили из глубины отеля на больших тележках два типа в лиловой униформе и с генеральскими фуражками на головах. Один – чёрный, второй – смуглый. Оба с радиотелефонами. Ну надо же! У нас в России это признак значительности, а тут швейцары и подносчики багажа с такими телефонами шастают…
В багажное отделение автобуса чемоданы загружал каким-то одному ему известным способом сам водитель этого автобуса, толстый Человек средних лет – Кевин Стивенc. Друг-приятель семьи Истлейк.
Я вообще заметил, что в Нью-Йорке очень много толстых Людей. Особенно среди чёрных Женщин и белых Мужчин.
Кевин Стивенc так обрадовался, когда увидел нас с Тимуром, что бросил к чертям собачьим погрузку чемоданов, затащил нас в автобус и заставил нас немедленно съесть по огромному куску яблочного пирога с кленовым сиропом! Приговаривая, что если его жена миссис Дороти Стивене узнает, что Тим не доел хотя бы маленький кусочек этого пирога, который она делала специально для него, – обида будет на всю жизнь!..
Мы смолотили пирог за милую душу, и только после этого Кевин снова пошёл загружать чемоданы.
Тут же из отеля «Веллингтон» под красно-золотой навес у главного входа стали кучковаться и шведские хозяева этих чемоданов – пожилые степенные ухоженные старушки с тщательно завитыми серебряными головками и старики в легкомысленных туристских шляпчонках, с мордами старых дровосеков и строительных рабочих.
Я попросил Тимурчика не говорить мистеру Стивенсу о моей способности вступать в Контакт. Безумно хотелось спать, а не трепаться всю дорогу с милым, но всё-таки посторонним мне Человеком. Ночь у меня была тяжёлая, с визитом к Мадам, с небольшими Кото-Крысными разборками, с назначением Хемфри временно исполняющим обязанности Старшего Кота на время моего отсутствия. Ну и так далее. Короче – спать хотелось дико!
Потом Тимур поцеловал меня в мою мохнатую щёку и пожал мне лапу, а я облизал всю его физиономию, носившую след остатков кленового сиропа. И мы распрощались. Тим ещё надеялся успеть к третьему уроку. Наврёт что-нибудь мистеру Хьюзу или, наоборот, скажет чистейшую правду и будет прощён.
Я забрался на последнее сиденье – Кевин сказал, что оно будет свободно, – и улёгся. Рядом был вход в автобусный туалет, а неподалёку стоял здоровенный пластмассовый ящик, набитый колотым льдом. А уже во льду было напихано невероятное количество банок с пивом, кока-колой и маленьких бутылочек с минеральной водой.
Я ещё слышал, как Кевин запирал багажные отделения, как без всякой суетни рассаживались по своим местам старенькие шведы, как Кевин подошёл ко мне и спросил:
– Ну как? Устроился?
И я, кретин, чуть не ответил ему: «Да, большое спасибо…» Но, слава Богу, вовремя спохватился и промолчал. Только хрипловато муркнул в ответ. И Кевин пошёл садиться за свой руль.
А вот когда мы уже тронулись и американская шведка-гид залопотала по-шведски монотонно и без продыху, я закрыл глаза и отрубился в первые же три секунды…
* * *
…И стал мне сниться совершенно реалистический сон – никаких кошмарных наваждений, никакой обычной фантастики. Всё предельно бытово и заземленно.
Всколыхнулись в моём спящем мозгу все запахи той Шуриной малюсенькой квартирки в Бруклине. И снова увидел я наши книги, наши вещи, наши картинки на стенках и по углам на полу, ибо стенок было меньше, чем наших любимых картинок и фотографий…
И наша замечательная, старая и раздолбанная, но очень заслуженная пишущая машинка, которая так удивила Рут Истлейк.
– Как?! – поразилась она. – Он до сих пор пишет на машинке?! А почему не на компьютере? Это же намного удобнее!..
Не хотелось мне при всех объяснять Рут, что сегодня в России интеллигентный Человек, который не нашёл в себе сил и способностей уйти в какой-нибудь прибыльный бизнес, не в состоянии купить себе компьютер: «никаких штанов не хватит»…
Всплыли в памяти слова Рут о фотографиях Шуры, и только сейчас, во сне, я понял, что Шура ей очень понравился!
Вот когда я вдруг на какой-то чужой, очень белой стене неожиданно увидел огромную фотографию Шуры в натуральную величину! В тяжёлой, выпуклой раме, словно Шура в окне сидит. Причём фотография вся цветная, а Шура ужасно бледный – ну просто-таки чёрно-белый!..
И вдруг я замечаю – дышит Шурина фотография!..
Вроде бы даже как-то виновато мне улыбается и пытается что-то сказать…
– Громче, Шурик! – кричу я ему. – Здесь плохо слышно…
Сплю ведь, а понимаю, что шум автобусного мотора, около которого я лежу в кресле последнего ряда, заглушает Шуру и меня…
– Я за тобой еду, Шура!.. – кричу я ему. – Я тебя обязательно найду! Не боись, Шурик, я их всех там подниму на ноги и поставлю на уши! (Ужасно мне нравилось это выражение!) Ты мне только скажи, что такое ОРАЛЬНЫЙ СЕКС?
А сам вдруг замечаю, что на фотографии Шура розовеет, удивлённо высовывается из рамы, опирается на неё локтями, словно в окне на подоконник, и так смущённо меня спрашивает:
– Боже мой, Мартышка… Где ты так нахватался?..
– Мы сегодня были в твоей квартире на Оушен-авеню в Бруклине, и мне об этом говорил Арни-Арон – Собак Хозяина твоего дома.
И замечаю, что вдруг стало очень хорошо слышно!.. Мотор, что ли, выключили? И трясти перестало…
Шура ещё больше краснеет на фотографии и так сбивчиво, неуверенно отвечает мне:
– Видишь ли, – Мартын… Дело в том… Ну, в общем, оральный секс – это одна из форм…
* * *
Но тут чувствую – кто-то меня за ухом чешет и голосом Кевина Стивенса говорит:
– Филадельфия! Стоим час. Писать, какать, кушать будешь?
Я перевернулся на спину, потянулся весь до стона, до хруста, весь врастопырку, зевнул и снова свернулся клубочком в кресле.
Вот как проснулся в Филадельфии, так и заснул до самого Вашингтона. Так что про Филадельфию ничего путного сказать не могу. «Америка глазами Кота» не получится…
Санкт-Петербург – Мюнхен – Нью-Йорк
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Я тут же с перепугу сослался на кучу предотъездных дел – дескать, поездка в правительственные круги Вашингтона требует от меня невероятной подготовки, наплёл чего-то ещё с три короба и поспешил откланяться…
* * *
Утром Тимурчик нахально промотал школу и отвёз меня опять-таки в Манхэттен, но уже на Седьмую авеню рядом с Пятьдесят шестой улицей, к отелю «Веллингтон».
Там уже стоял огромный, фантастически красивый автобус, к сожалению, обезображенный эмблемой с изображением мчащейся тощей Собаки.
Автобус назывался – «Америка», а по его бортам, под этой скачущей дурой было написано «Нью-Йорк – Майами». Это Тимурчик мне прочитал.
Около автобуса аккуратными рядами стояли самые различные чемоданы. На тротуар их подвозили из глубины отеля на больших тележках два типа в лиловой униформе и с генеральскими фуражками на головах. Один – чёрный, второй – смуглый. Оба с радиотелефонами. Ну надо же! У нас в России это признак значительности, а тут швейцары и подносчики багажа с такими телефонами шастают…
В багажное отделение автобуса чемоданы загружал каким-то одному ему известным способом сам водитель этого автобуса, толстый Человек средних лет – Кевин Стивенc. Друг-приятель семьи Истлейк.
Я вообще заметил, что в Нью-Йорке очень много толстых Людей. Особенно среди чёрных Женщин и белых Мужчин.
Кевин Стивенc так обрадовался, когда увидел нас с Тимуром, что бросил к чертям собачьим погрузку чемоданов, затащил нас в автобус и заставил нас немедленно съесть по огромному куску яблочного пирога с кленовым сиропом! Приговаривая, что если его жена миссис Дороти Стивене узнает, что Тим не доел хотя бы маленький кусочек этого пирога, который она делала специально для него, – обида будет на всю жизнь!..
Мы смолотили пирог за милую душу, и только после этого Кевин снова пошёл загружать чемоданы.
Тут же из отеля «Веллингтон» под красно-золотой навес у главного входа стали кучковаться и шведские хозяева этих чемоданов – пожилые степенные ухоженные старушки с тщательно завитыми серебряными головками и старики в легкомысленных туристских шляпчонках, с мордами старых дровосеков и строительных рабочих.
Я попросил Тимурчика не говорить мистеру Стивенсу о моей способности вступать в Контакт. Безумно хотелось спать, а не трепаться всю дорогу с милым, но всё-таки посторонним мне Человеком. Ночь у меня была тяжёлая, с визитом к Мадам, с небольшими Кото-Крысными разборками, с назначением Хемфри временно исполняющим обязанности Старшего Кота на время моего отсутствия. Ну и так далее. Короче – спать хотелось дико!
Потом Тимур поцеловал меня в мою мохнатую щёку и пожал мне лапу, а я облизал всю его физиономию, носившую след остатков кленового сиропа. И мы распрощались. Тим ещё надеялся успеть к третьему уроку. Наврёт что-нибудь мистеру Хьюзу или, наоборот, скажет чистейшую правду и будет прощён.
Я забрался на последнее сиденье – Кевин сказал, что оно будет свободно, – и улёгся. Рядом был вход в автобусный туалет, а неподалёку стоял здоровенный пластмассовый ящик, набитый колотым льдом. А уже во льду было напихано невероятное количество банок с пивом, кока-колой и маленьких бутылочек с минеральной водой.
Я ещё слышал, как Кевин запирал багажные отделения, как без всякой суетни рассаживались по своим местам старенькие шведы, как Кевин подошёл ко мне и спросил:
– Ну как? Устроился?
И я, кретин, чуть не ответил ему: «Да, большое спасибо…» Но, слава Богу, вовремя спохватился и промолчал. Только хрипловато муркнул в ответ. И Кевин пошёл садиться за свой руль.
А вот когда мы уже тронулись и американская шведка-гид залопотала по-шведски монотонно и без продыху, я закрыл глаза и отрубился в первые же три секунды…
* * *
…И стал мне сниться совершенно реалистический сон – никаких кошмарных наваждений, никакой обычной фантастики. Всё предельно бытово и заземленно.
Всколыхнулись в моём спящем мозгу все запахи той Шуриной малюсенькой квартирки в Бруклине. И снова увидел я наши книги, наши вещи, наши картинки на стенках и по углам на полу, ибо стенок было меньше, чем наших любимых картинок и фотографий…
И наша замечательная, старая и раздолбанная, но очень заслуженная пишущая машинка, которая так удивила Рут Истлейк.
– Как?! – поразилась она. – Он до сих пор пишет на машинке?! А почему не на компьютере? Это же намного удобнее!..
Не хотелось мне при всех объяснять Рут, что сегодня в России интеллигентный Человек, который не нашёл в себе сил и способностей уйти в какой-нибудь прибыльный бизнес, не в состоянии купить себе компьютер: «никаких штанов не хватит»…
Всплыли в памяти слова Рут о фотографиях Шуры, и только сейчас, во сне, я понял, что Шура ей очень понравился!
Вот когда я вдруг на какой-то чужой, очень белой стене неожиданно увидел огромную фотографию Шуры в натуральную величину! В тяжёлой, выпуклой раме, словно Шура в окне сидит. Причём фотография вся цветная, а Шура ужасно бледный – ну просто-таки чёрно-белый!..
И вдруг я замечаю – дышит Шурина фотография!..
Вроде бы даже как-то виновато мне улыбается и пытается что-то сказать…
– Громче, Шурик! – кричу я ему. – Здесь плохо слышно…
Сплю ведь, а понимаю, что шум автобусного мотора, около которого я лежу в кресле последнего ряда, заглушает Шуру и меня…
– Я за тобой еду, Шура!.. – кричу я ему. – Я тебя обязательно найду! Не боись, Шурик, я их всех там подниму на ноги и поставлю на уши! (Ужасно мне нравилось это выражение!) Ты мне только скажи, что такое ОРАЛЬНЫЙ СЕКС?
А сам вдруг замечаю, что на фотографии Шура розовеет, удивлённо высовывается из рамы, опирается на неё локтями, словно в окне на подоконник, и так смущённо меня спрашивает:
– Боже мой, Мартышка… Где ты так нахватался?..
– Мы сегодня были в твоей квартире на Оушен-авеню в Бруклине, и мне об этом говорил Арни-Арон – Собак Хозяина твоего дома.
И замечаю, что вдруг стало очень хорошо слышно!.. Мотор, что ли, выключили? И трясти перестало…
Шура ещё больше краснеет на фотографии и так сбивчиво, неуверенно отвечает мне:
– Видишь ли, – Мартын… Дело в том… Ну, в общем, оральный секс – это одна из форм…
* * *
Но тут чувствую – кто-то меня за ухом чешет и голосом Кевина Стивенса говорит:
– Филадельфия! Стоим час. Писать, какать, кушать будешь?
Я перевернулся на спину, потянулся весь до стона, до хруста, весь врастопырку, зевнул и снова свернулся клубочком в кресле.
Вот как проснулся в Филадельфии, так и заснул до самого Вашингтона. Так что про Филадельфию ничего путного сказать не могу. «Америка глазами Кота» не получится…
Санкт-Петербург – Мюнхен – Нью-Йорк
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161