!), а у самого в башке билась одна мысль – не справиться мне одному со всей этой, хреновиной на ихней территории! Происходило бы это у нас на пустыре или вообще в Питере – другое дело. Атут, наверное, придётся подключать полицию. Эх, Рэкса бы сейчас сюда, Рэкса!..
– Что же ты молчала до сих пор… милая? – как можно мягче спросил я у этой великосветской дурочки, в последнее мгновение заменив слово «кретинка» на слово «милая». – Владеть такой информацией!.. И спокойно сидеть и ждать у моря погоды… А если бы ты меня не встретила? Это же страшно подумать!
– Я знала, я знала, что обязательно встречу тебя!.. – восторженно пролепетала она и снова стала валиться на спину.
Но, поняв, что у меня сейчас нет никакого желания «слиться с ней в едином экстазе», как когда-то говорил Шура, перешла на совершенно деловой тон:
– Боже мой, Мартынчик! Ну подумай сам: кому я могу всё это рассказать? С Людьми я не умею разговаривать, а этому болвану, к которому по настоянию врача меня всё-таки водили на случку, – так ему бесполезно что-либо вообще говорить…
– Какому ещё «болвану»? – удивлённо спросил я.
– К такому же, как я, карликовому пинчеру – Принцу. И стоило это пятьсот марок! Представляешь себе?! Только потому, что у него выставочных медалей в сто раз больше, чем мозгов. Полный идиот! Кстати, к тому же – истерик и импотент. Я пыталась объяснить Монике, что она выбрасывает пятьсот марок на ветер, но она меня не поняла. Меня вообще никто, кроме тебя, Мартынчик, не понимает…
Придя в себя от испуга и неожиданности, Дженни ещё что-то такое болтала, но я уже слушал вполуха.
В голове вертелись и переплетались в тугой клубок мысли о том, как защитить Фридриха…
…как уберечь Монику?..
…как связаться с полицейским Рэксом?..
…как, в конце концов, мягко выражаясь, нейтрализовать Хартманна и Мозера?..
– Скажи, пожалуйста, ты любишь Монику? – спросил я у Дженни.
– Что?.. – переспросила Дженни.
– Я спросил: любишь ли ты Монику? – разозлился я.
– Очень! – искренне воскликнула Дженни. – А Гельмута – видеть не могу!!!
Ох уж эти мне высокородно-экзальтированные особы! Проще надо быть, милые дамы, проще…
– Прекрасно, – сказал я. – А как ты относишься к Фридриху фон Тифенбаху?
– С грандиозным уважением!
– Узнай, где Гельмут хранит матрёшку и пультик к ней, которые он привёз из России. И упаси тебя Боже к ним притрагиваться! Поняла?
Дженни закивала своей изящной головкой. Ну как я мог пригрозить ей, что перекушу её тоненькую прелестную шейку?! Господи, ну не сволочь ли я после этого?! Тьфу! Сам себе противен…
– Дженни, лапочка! И не затягивай, умоляю тебя…
– А как мне это тебе сообщить?
– Через пару дней я найду тебя сам.
– Аллес кляр! – сказала Дженни, что по-нашему, по-русски, означало «Всё ясно!».
* * *
На обратном пути от «Тантриса» в Грюнвальд я мысленно попросил Фридриха приказать Мозеру не обгонять машину Моники и Гельмута. Мне хотелось увидеть их дом и запомнить к нему дорогу. Я же обещал Дженни, что наведаюсь к ним в ближайшее время…
…А потом, уже к ночи, когда мы с Фридрихом остались во всём доме только вдвоём, мы поднялись на лифте к спальне, у дверей которой стояла миска с чистой водой и было постелено сложенное в несколько раз клетчатое мягкое одеяло.
– Это для тебя, как ты и просил, – сказал мне Фридрих. – А теперь я хотел бы тебя кое-чему научить. Идём.
Мы прошли в спальню. Над прикроватным столиком с очками Фридриха, маленьким радиоприёмником с часами, таблетками, книгой и бутылкой минеральной воды в стену был вмонтирован небольшой пульт с тремя кнопками величиной с пиджачные пуговицы.
Две кнопки, красная и голубая, были расположены в ряд и чуть выше третьей кнопки – жёлтой. Под жёлтой кнопкой в кружочке с кофейное блюдечко было высверлено штук сто маленьких дырочек – словно небольшое ситечко.
– Эта прелестная женщина, фрау Шрёдер, с гордостью говорила, что ты превосходно пользуешься дистанционным пультом управления телевизора. Сам включаешь, сам выключаешь, сам меняешь программы. Это верно?
– Да, – ответил я. – Верно и удивительно несложно.
– Превосходно! В таком случае мои объяснения будут предельно лаконичны. Красная кнопка – включение специальной системы полицейской охраны всего дома, сада, прилегающих служб, ограды, ворот и так далее… Вплоть до каждого окна в отдельности.
Фридрих нажал красную кнопку, и она вдруг засветилась изнутри мягким слабым розовым светом.
– Вот теперь мы с тобой под охраной специального отдела нашей грюнвальдской полиции. И пока мы с тобой не нажмём вот эту голубую кнопку, к нам сюда никто не сможет проникнуть. Ну уж если ухитрится всё таки, его здесь уже будут ждать очень решительные ребята из этого специального отдела. Я надеюсь, что именно таким способом сумею сберечь и знакомого тебе Матисса, и Пикассо, и Дюрера, и Сезанна, и ещё многих и многих… И ряд работ Эгона Шиеле – я его очень люблю! Прелестный был немецкий художник начала века. Я тебе его потом обязательно покажу. Поразительно современен! Да мало ли что хотелось бы уберечь от грязных, вороватых рук… Мы с тобой смотаемся как-нибудь в наш фамильный замок на Ригзее. Я там устроил небольшой музейчик для местных жителей и туристов и изредка пополняю его за счёт своей домашней коллекции…
– А что это за жёлтая кнопка? – спросил я.
– А эта кнопка – дань моей старческой трусости, – грустно сказал Фридрих. – Именно тебе я и хотел поручить эту жёлтую кнопку. Мне шестьдесят пять, и я прожил бурную и прекрасную жизнь! По сей день меня не покинуло ни одно желание молодого человека. К несчастью, мне уже недостаёт сил для исполнения этих желаний, и это меня безумно огорчает и старит ещё больше!.. Знаешь, когда я почувствовал себя стариком? Когда три года назад особая лётная комиссия отобрала у меня пилотское свидетельство, посчитав, что я и так на два года превысил свой возрастной лётный ценз. И я был вынужден продать свой самолёт…
– Ага!.. – подхватил я, лишний раз поражаясь своей догадливости. – И этой жёлтой кнопкой ты теперь вызываешь наёмный самолёт, как такси? Да?..
Я тут же понял, что «обгадился – по самое некуда!..», как говорил Водила. А ведь Фридрих не рассмеялся надо мной, не заржал, как это сделал бы Руджеро Манфреди, не ухмыльнулся, как Шура, не огорчился моей ошибке, как огорчились бы Таня Кох или Хельга. Вот что значит действительно воспитанный и высокообразованный Человек! Я же видел, каких трудов ему стоило сдержать улыбку, но он этого себе не позволил ни на миллионную долю секунды!..
– Нет, Кыся, – спокойно и мягко сказал мне Фридрих. – Наёмный самолёт я вызываю обычно по телефону. А эта жёлтая кнопка – для моментального вызова «Нотартца».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
– Что же ты молчала до сих пор… милая? – как можно мягче спросил я у этой великосветской дурочки, в последнее мгновение заменив слово «кретинка» на слово «милая». – Владеть такой информацией!.. И спокойно сидеть и ждать у моря погоды… А если бы ты меня не встретила? Это же страшно подумать!
– Я знала, я знала, что обязательно встречу тебя!.. – восторженно пролепетала она и снова стала валиться на спину.
Но, поняв, что у меня сейчас нет никакого желания «слиться с ней в едином экстазе», как когда-то говорил Шура, перешла на совершенно деловой тон:
– Боже мой, Мартынчик! Ну подумай сам: кому я могу всё это рассказать? С Людьми я не умею разговаривать, а этому болвану, к которому по настоянию врача меня всё-таки водили на случку, – так ему бесполезно что-либо вообще говорить…
– Какому ещё «болвану»? – удивлённо спросил я.
– К такому же, как я, карликовому пинчеру – Принцу. И стоило это пятьсот марок! Представляешь себе?! Только потому, что у него выставочных медалей в сто раз больше, чем мозгов. Полный идиот! Кстати, к тому же – истерик и импотент. Я пыталась объяснить Монике, что она выбрасывает пятьсот марок на ветер, но она меня не поняла. Меня вообще никто, кроме тебя, Мартынчик, не понимает…
Придя в себя от испуга и неожиданности, Дженни ещё что-то такое болтала, но я уже слушал вполуха.
В голове вертелись и переплетались в тугой клубок мысли о том, как защитить Фридриха…
…как уберечь Монику?..
…как связаться с полицейским Рэксом?..
…как, в конце концов, мягко выражаясь, нейтрализовать Хартманна и Мозера?..
– Скажи, пожалуйста, ты любишь Монику? – спросил я у Дженни.
– Что?.. – переспросила Дженни.
– Я спросил: любишь ли ты Монику? – разозлился я.
– Очень! – искренне воскликнула Дженни. – А Гельмута – видеть не могу!!!
Ох уж эти мне высокородно-экзальтированные особы! Проще надо быть, милые дамы, проще…
– Прекрасно, – сказал я. – А как ты относишься к Фридриху фон Тифенбаху?
– С грандиозным уважением!
– Узнай, где Гельмут хранит матрёшку и пультик к ней, которые он привёз из России. И упаси тебя Боже к ним притрагиваться! Поняла?
Дженни закивала своей изящной головкой. Ну как я мог пригрозить ей, что перекушу её тоненькую прелестную шейку?! Господи, ну не сволочь ли я после этого?! Тьфу! Сам себе противен…
– Дженни, лапочка! И не затягивай, умоляю тебя…
– А как мне это тебе сообщить?
– Через пару дней я найду тебя сам.
– Аллес кляр! – сказала Дженни, что по-нашему, по-русски, означало «Всё ясно!».
* * *
На обратном пути от «Тантриса» в Грюнвальд я мысленно попросил Фридриха приказать Мозеру не обгонять машину Моники и Гельмута. Мне хотелось увидеть их дом и запомнить к нему дорогу. Я же обещал Дженни, что наведаюсь к ним в ближайшее время…
…А потом, уже к ночи, когда мы с Фридрихом остались во всём доме только вдвоём, мы поднялись на лифте к спальне, у дверей которой стояла миска с чистой водой и было постелено сложенное в несколько раз клетчатое мягкое одеяло.
– Это для тебя, как ты и просил, – сказал мне Фридрих. – А теперь я хотел бы тебя кое-чему научить. Идём.
Мы прошли в спальню. Над прикроватным столиком с очками Фридриха, маленьким радиоприёмником с часами, таблетками, книгой и бутылкой минеральной воды в стену был вмонтирован небольшой пульт с тремя кнопками величиной с пиджачные пуговицы.
Две кнопки, красная и голубая, были расположены в ряд и чуть выше третьей кнопки – жёлтой. Под жёлтой кнопкой в кружочке с кофейное блюдечко было высверлено штук сто маленьких дырочек – словно небольшое ситечко.
– Эта прелестная женщина, фрау Шрёдер, с гордостью говорила, что ты превосходно пользуешься дистанционным пультом управления телевизора. Сам включаешь, сам выключаешь, сам меняешь программы. Это верно?
– Да, – ответил я. – Верно и удивительно несложно.
– Превосходно! В таком случае мои объяснения будут предельно лаконичны. Красная кнопка – включение специальной системы полицейской охраны всего дома, сада, прилегающих служб, ограды, ворот и так далее… Вплоть до каждого окна в отдельности.
Фридрих нажал красную кнопку, и она вдруг засветилась изнутри мягким слабым розовым светом.
– Вот теперь мы с тобой под охраной специального отдела нашей грюнвальдской полиции. И пока мы с тобой не нажмём вот эту голубую кнопку, к нам сюда никто не сможет проникнуть. Ну уж если ухитрится всё таки, его здесь уже будут ждать очень решительные ребята из этого специального отдела. Я надеюсь, что именно таким способом сумею сберечь и знакомого тебе Матисса, и Пикассо, и Дюрера, и Сезанна, и ещё многих и многих… И ряд работ Эгона Шиеле – я его очень люблю! Прелестный был немецкий художник начала века. Я тебе его потом обязательно покажу. Поразительно современен! Да мало ли что хотелось бы уберечь от грязных, вороватых рук… Мы с тобой смотаемся как-нибудь в наш фамильный замок на Ригзее. Я там устроил небольшой музейчик для местных жителей и туристов и изредка пополняю его за счёт своей домашней коллекции…
– А что это за жёлтая кнопка? – спросил я.
– А эта кнопка – дань моей старческой трусости, – грустно сказал Фридрих. – Именно тебе я и хотел поручить эту жёлтую кнопку. Мне шестьдесят пять, и я прожил бурную и прекрасную жизнь! По сей день меня не покинуло ни одно желание молодого человека. К несчастью, мне уже недостаёт сил для исполнения этих желаний, и это меня безумно огорчает и старит ещё больше!.. Знаешь, когда я почувствовал себя стариком? Когда три года назад особая лётная комиссия отобрала у меня пилотское свидетельство, посчитав, что я и так на два года превысил свой возрастной лётный ценз. И я был вынужден продать свой самолёт…
– Ага!.. – подхватил я, лишний раз поражаясь своей догадливости. – И этой жёлтой кнопкой ты теперь вызываешь наёмный самолёт, как такси? Да?..
Я тут же понял, что «обгадился – по самое некуда!..», как говорил Водила. А ведь Фридрих не рассмеялся надо мной, не заржал, как это сделал бы Руджеро Манфреди, не ухмыльнулся, как Шура, не огорчился моей ошибке, как огорчились бы Таня Кох или Хельга. Вот что значит действительно воспитанный и высокообразованный Человек! Я же видел, каких трудов ему стоило сдержать улыбку, но он этого себе не позволил ни на миллионную долю секунды!..
– Нет, Кыся, – спокойно и мягко сказал мне Фридрих. – Наёмный самолёт я вызываю обычно по телефону. А эта жёлтая кнопка – для моментального вызова «Нотартца».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161