На скамейке для подсудимых, за загородкой – Гельмут Хартманн, Бармен, живой Лысый, но с кровавой дыркой над бровью, ещё не погибший Алик, незнакомые мне люди иностранного и русского вида…
И мой окровавленный, неподвижный Водила с остановившимися глазами!
А в зале сидим мы – Фридрих фон Тифенбах, Моника с Дженни, мой любимый Шура Плоткин, Хельга и Эрих Шрёдер, Танечка Кох с профессором фон Дейном, Руджеро Манфреди, Клаус, Рэкс, несколько знакомых уже по Мюнхену Кошек и мой дорогой питерский друг, бесхвостый Кот-Бродяга… И я.
И вдруг я вижу, что за нашими спинами прячутся Франц Мозер и ужасно толстая девица – его дочь. Я в растерянности – почему он не на скамье подсудимых?? Почему он в зале?..
Судья снимает с головы свой парик с белыми завитушками, вытирает им вспотевшее лицо и стучит большим деревянным молотком по столу. Он вызывает меня как свидетеля…
Я поднимаюсь со своего места на задние лапы, передней лапой сразу указываю на Франца Мозера и спрашиваю, почему он не на скамье подсудимых?!
Но в эту секунду толстая девица и Франц Мозер выхватывают автоматы и начинают всех нас расстреливать!..
Падает Фридрих, падает фон Дейн, Таня, Шура с простреленным животом корчится на полу… Я чувствую, как в моё тело впиваются несколько пуль, слабею и угасающим сознанием вижу Рэкета и Кота-Бродягу, летящих через весь зал на толстую девку и Франца Мозера…
Слабо вижу рыдающую, почему-то мокрую и очень холодную Дженни… Она старается зализать мои раны, но всё время соскальзывает языком с кровоточащих дырок в моём теле – вниз, к ЭТОМУ САМОМУ МЕСТУ!..
Я хочу сказать ей, что в такой момент это кощунственно и отвратительно, но силы меня покидают, я не могу вымолвить ни слова – ни по-Животному, ни по-шелдрейсовски, и я, понимая, что умираю, в ужасе…
…ПРОСЫПАЮСЬ!
Сердце колотится так, словно вот-вот разорвётся на тысячи частей! Но кажется, сон продолжается… Потому что около меня лежит мокрая и холодная Дженни и что-то лепечет мне в ухо!..
Я окончательно открываю глаза. Рядом действительно Дженни! Действительно облизывает меня ТАМ и жмётся ко мне, стараясь согреться в моей шерсти… И действительно мокрая и холодная!
– Боже мой… Откуда ты, Дженни?! – шепчу я ей, боясь, что Фридрих услышит нашу возню и проснётся.
А у Дженни зуб на зуб не попадает.
– Ма-ма-ма-мартынчик!.. – говорит она. – У ме-ме-меня жуткие новости!..
– Что?! Что случилось?! – испугался я и лапой прикрыл дверь в спальню Фридриха. – Говори!
– Ма-ма-мартынчик, я так бежала… Дождь, снег, очень мокро, и я пролезла под вашими воротами, а у вас в саду меня чуть не съела какая-то ужжжасная Собака! Вся рыжая, а кончик хвоста белый… Я чуть не погибла!.. Так страшно… Хорошо, что ты мне показал все проходы в дом!
Они с Моникой позавчера к нам заезжали за чем-то, и я просветил Дженни насчёт всех моих входов и выходов в дом и из дома.
– И эта Рыжая Собака лает таким тоненьким голосом, а зубы у неё!!! Ты бы видел эти зубы!.. Кошмар…
– Видел, видел! Это не Собака. Это одна моя знакомая Лисица. Что за новости? Не отвлекайся!..
Дженни лежит у меня под лапой, жмётся ко мне, трясётся, бедняга, и рассказывает следующее: с вечера Гельмут посмотрел по телевизору какую-то передачу и ужасно разнервничался! А потом сказал Монике, что ему всё равно нужно заехать в одно место по делам фирмы и он может выгулять заодно и Дженни. Моника была только рада! Но поехал Гельмут не выгуливать Дженни, а прямо в Берг-ам-Лайм, к своей девке – дочке Франца Мозера…
– Она толстая? – тут же спросил я.
– Кто? – не поняла Дженни.
– Дочка Мозера.
– Нет, что ты! Тоненькая, с очень хорошей фигуркой. Слушай дальше…
Дальше было вот что: дочки Мозера в квартире не оказалось, а сидел там её отец – Франц. Слава Богу, Гельмут взял Дженни с собой, а не оставил её в машине! И она слышала всё-всё-всё!
Незадолго до начала празднования Рождества Гельмут сделает вид, что у него не заводится его серебристый «мерседес», и позвонит фон Тифенбаху, чтобы тот прислал за ними Мозера на любой из машин Фридриха. Когда Мозер приедет за ними, он попросит Монику сесть за руль папиной машины и вместе с Дженни ехать в дом Фридриха. А они с Францем Мозером, дескать, всё-таки попробуют завести их «мерседес» и подъедут двадцатью минутами позже…
Моника забирает Дженни, садится в отцовский автомобиль и уезжает, чтобы помонь своему папочке приготовить фейерверочные ракеты к началу праздника. Они это всегда, с детства Моники, делали вместе…
Гельмут с Францем рассчитают время, необходимое для проезда от одного дома до другого, приплюсуют ещё пятнадцать минут на поцелуи и вручения рождественских подарков, а потом запрут хартманновский дом и выедут на дорогу. Там они на секунду остановятся, Гельмут вытащит свой замечательный пультик, созданный русскими умельцами, и нажмёт заветную кнопочку. В гараже фон Тифенбаха раздастся мощный взрыв и сразу же унесёт на тот свет и папу, и дочь фон Тифенбах! И не нужно будет травить Монику отдельно, чтобы потом имитировать разрыв сердца на могиле отца…
Затем Гельмут с Мозером подъезжают к дому фон Тифенбаха – охи-ахи, полиция… И так далее. Явная экономия сил и средств. Сведение риска до минимума. Во всём виноват этот несчастный взбалмошный старик фон Тифенбах со своими идиотскими ракетами!..
Но для того чтобы двадцать четвёртого декабря «пoломка» хартманновского «мерседеса» выглядела естественно, Гельмут за пару дней до Рождества заедет в тифенбаховский дом, будто посоветоваться с Мозером, и во всеуслышание пожалуется на то, что его машина стала плохо заводиться. А в мастерских перед рождественскими каникулами страшная очередь, и они могут его записать только на конец будущей недели. Да ещё и сдерут кучу денег!
Тогда звонок двадцать четвёртого вечером с просьбой прислать к ним Мозера с машиной будет самым лучшим алиби, которое можно только представить…
– Я всё поняла, кроме «алиби»… – сказала Дженни. – Ты не знаешь, что это такое?
Что такое «алиби» – я и понятия не имел, но сообразил, что настала пора действовать и мне. Другого такого случая не представится.

* * *

Рано утром в слезах и истерике позвонила Моника – ночью пропала Дженни! С вечера Гельмут ездил с ней прогуляться, они вернулись как ни в чём не бывало, а потом Дженни исчезла…
– Папочка!.. – плакала в телефон Моника. – Гельмут уехал по делам, я одна дома и могу тебе сказать, что жизнь с ним стала для меня невыносимой… А тут ещё это трагическое исчезновение Дженни! Дженни, которая была единственной отдушиной в моей жизни…
– Успокойся, детка, – сказал ей Фридрих, и я увидел, как у него задрожал подбородок. – Твоя отдушина сидит напротив меня, и мы все втроём завтракаем – Дженни, Кыся и я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161