– Ты… Ты!.. ТЫ – ГОВОРЯЩИЙ КОТ?! – слегка заикаясь, спросил он.
– Нет, Я – ДУМАЮЩИЙ, – ответил я ему. – Давай сюда свой гамбургер!..
* * *
Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях
И «Яблочко» – песню
Держали в зубах… –
часто бормотал Мой Шура Плоткин, бесцельно сидя за пишущей машинкой и глядя в потолок.
Обычно это случалось на следующий день после очередной кухонной или «домжуровской» поддачи или после долгих и изнурительных проводов какой-нибудь барышни, ночевавшей у нас и совершенно не желавшей утром покидать нашу квартиру.
Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая –
Степной малахит… –
бормотал Шура, и я каждый раз знал, что произойдёт дальше. Шура должен был закинуть руки за голову, тупо посмотреть на чистый лист бумаги, заправленный в пыльную машинку, и горестно признаться:
– Ах, Мартын-Мартышечка… Интеллигентское распиздяйство к добру не приводит. Очеркишечко-то (статейку-то, заметочку-то, рассказик-то…) завтра уже в редакцию волочь. А головка – бо-бо, и денежек у нас в доме… сам понимаешь – тю-тю.
– Только без трагедий! – говорил я самым жёстким тоном. – У меня есть хек, у тебя – полпачки пельменей. Выпусти меня и садись работать. И чтобы у нас сегодня вечером никого не было! Вернусь – проверю.
Я уходил из дому на целый день, возвращался запоздно – очерк был готов. При всех своих Человеческих слабостях Шура был сильной Личностью!
Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях
И «Яблочко» – песню
Держали в зубах.
Это я так часто слышал, что поневоле запомнил эти строчки.
– А откуда ты знаешь эту песню? – спросил меня Мальчик.
– Какую ещё песню? – удивился я.
– Ну, вот эту: «Мы ехали шагом, мы мчались в боях…»
Я чуть не подавился остатками гамбургера!
Ничего себе КОНТАКТИЩЕ!!! Это что же – он МОИ мысли читает?! Не Ребёнок, а просто рождественский подарок мистеру Ричарду Шелдрейсу!
– Это не песня, – назидательно сказал я. – Это стихи.
– Песня, – уверенно возразил мне Мальчик. – Её Никитины поют. Такие – тётка с дядькой и с гитарой. Так тихо поют, но отпадно!.. Они к нам в колонию приезжали петь.
– В какую ещё колонию? – не понял я.
– В обыкновенную, – отрезал Мальчик. – Лезь в рюкзак!
– Зачем?
– Нам знаешь сколько в автобусе ехать? Потом столько же на метро. А в автобусы и метро с животными даже в клетках – и то запрещается! Так что залезай, не гордись.
– А куда мы поедем?
– К нам. В Квинс.
– Но мне завтра с утра нужно опять быть в порту…
– Мне тоже, – сказал Мальчик. – Вместе и поедем. Залезай в рюкзак. Или ты хочешь, чтобы тебя здесь портовые Собаки разорвали?
– Нет, не хочу. Ты мне так и не объяснил, что такое «колония»…
– Ты залезай в рюкзак, по дороге и поговорим…
* * *
Историйка была, как сказал бы Шура – «я тебе дам!..».
Я попробую коротко пересказать её своими словами. Мальчик рассказывал её часа два. Рассказывал сбивчиво и неохотно, а в одном месте, когда мы уже на Сорок второй улице пересаживались с автобуса на метро, даже немножко поплакал – незаметно для окружающих…
Начнём с того, что с определением Человеческого возраста у меня вечные пролёты: Мальчику оказалось не десять лет, как я предполагал, а почти двенадцать. Просто он был худенький и совсем небольшого роста.
Ещё два с половиной года тому назад в Москве его звали Тимур Зайцев, и он жил с мамой на Васильевской улице, по той стороне, где Чешское посольство, но в старом доме, в однокомнатной квартире. И с ними жил ещё дядя Витя Кияшко. Он был не отчимом Тимура, а сожителем Тимуровой мамы. Отца у Тимура вообще никогда не было.
Дядя Витя охранял пункт обмена валюты на Белорусском вокзале, и у него был настоящий пистолет Макарова. В минуты особого трезвого благодушия дядя Витя разряжал пистолет и давал его Тимуру поиграть.
А когда дядя Витя не работал, они с мамой Тимура всё время выпивали. И когда делались совсем пьяными, дядя Витя начинал бить маму Тимура – почему она его не прописывает в этой квартире?! Перепадало и Тимуру. То от мамы, то от дяди Вити.
И один раз Тимур убежал из дому к маминой сестре – тёте Зине, которая жила в Наро-Фоминске.
Побыл там два дня, а потом тётя Зина повезла его обратно в Москву, на Васильевскую. И привезла как раз тогда, когда в квартире была уже милиция и «скорая помощь». Оказалось, что, пока дядя Витя был на своей работе, мама сама напилась и уснула. А уже во сне захлебнулась своей же рвотой.
Похоронили маму на совсем новом кладбище – очень далеко от Москвы. От центра чуть ли не полдня добираться.
И девятилетний Тимур Зайцев остался жить с дядей Витей Кияшко, которого за доллары всё-таки прописали в этой квартире. Как сказал Тимур – «задним числом». Что это – я не понял.
Стал дядя Витя приводить с Белорусского вокзала всяких женщин и делать с ними сами понимаете что. Бросят в кyxнe матрас на пол для Тимура, закроются в комнате и начинают!..
Дядя Витя и опекунство над Тимуром на себя оформил. Тётя Зина добровольно отказалась. Своих детей двое.
А один раз дядя Витя пришёл домой уже пьяный. И без женщины. Увидел, что Тимур съел остаток супа из кастрюли, содрал с Тимура штаны – и давай хлестать его ремнём по голой попе!
Но Тимур словечка не вымолвил – не хотел унижаться. Хотя боль была очень сильной, и крик так и рвался из глотки. А дядя Витя всё хлестал и хлестал! Да сам так распалился, что стал рычать по-звериному, а потом…
* * *
Вот тут Тимур и заплакал.
Слава Богу, мы уже вышли из автобуса. Это была конечная остановка – Центральный автобусный вокзал. И мы вышли в жуткую толчею, и никому до нас не было дела, и я краем глаза видел из рюкзака такое количество Чёрных Людей, какого я никогда не видел во всей Германии и России, вместе взятых!..
Мы зашли за угол какой-то китайской будки, торговавшей горячей жратвой, и Тимур там ещё немножко поплакал. Потом мы спустились в ужасно грязное и мрачное метро и поехали в Квинс…
* * *
Короче говоря, этот дядя Витя Кияшко сделал с девятилетним Тимуром то, что он делал со взрослыми женщинами. Только в попу.
Это был ТАКОЙ КОШМАР, ТАКАЯ БОЛЬ, что тут Тимур не выдержал и закричал! Но дядя Витя зажал ему ладонью рот и сделал ЕЩЁ БОЛЬНЕЕ!
И тогда Тимур потерял сознание.
…А когда очнулся – увидел храпящего во сне дядю Витю Кияшко, увидел свои окровавленные ноги, почувствовал страшную, жгучую боль сзади и с трудом натянул на себя штаны.
Встать он не смог. Ноги подламывались, руки тряслись, каждое движение усиливало ТАМ дикую боль, тошнило, раскалывалась голова.
Тимур на четвереньках дополз до кресла, где валялись вещи дяди Вити, вытащил из кобуры пистолет, снял с предохранителя, дрожащими руками оттянул кожух и загнал патрон в ствол.
Вот когда пригодились игры с пистолетом дяди Вити, в минуты его благодушного настроения!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161