Сейчас он уже с трудом
мог припомнить время, когда не приходилось воевать. Почти треть его
жизни прошла от сражения к сражению - то осаждаешь город, то обороняешь,
то атакуешь врага, то отбиваешь вражескую атаку.
Все эти свары между герцогами здесь, в холодном величии гор, казались
такими глупыми мелочами. Как, впрочем, и женские прелести - пускай даже
речь шла о Мириак. Дейс, конечно, был прав - Тарантио влюбился в нее и
часто думал о ней, вспоминал ее атласно-гладкую кожу, теплое пьянящее
дыхание. Не важно, что Мириак была куртизанкой, то есть шлюхой для
богачей. Тарантио знал, надеялся, чувствовал, что в глубине души она
совсем другая.
- Какой же ты неисправимый романтик, братец! Едва твоя красотка
услышит звон золотых монет, она тут же повалится на спину и раздвинет
ноги. И плевать ей, чье это будет золото - твое или нет.
- Ты же сам сказал, что она влюбилась в меня, - напомнил Тарантио.
- Ну да, я так и сказал - в мальчишку-девственника. Это ее и
привлекло. Очень скоро ты бы ей надоел.
- Ну, этого мы уже никогда не узнаем, верно?
Когда наступили сумерки, Тарантио съел похлебку. Варево получилось
недурное, сытное и пряное на вкус, но он сам испортил себе удовольствие,
некстати припомнив последнюю трапезу в лагере наемников - когда у него
еще была соль. Дейс помалкивал, за что Тарантио был ему несказанно
благодарен.
На следующее утро он двинулся дальше, по узким долинам, где густо
росли ольха, сосна и береза. Распогодилось, и в ясном небе сияло солнце,
зажигая белым пламенем заснеженные пики дальних гор.
Тарантио шел, стараясь не думать о битвах и войнах, - он вспоминал те
далекие мирные дни, когда жил у Гатьена, изучал древние летописи,
пытаясь отыскать хоть какой-то смысл в кровавой истории этих плодородных
земель. "Если все эти войны когда-нибудь закончатся, - подумал Тарантио,
- стану ученым".
В голове у него эхом отозвался насмешливый хохот Дейса.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В трехстах милях северо-восточнее, в самом сердце недавно возникшей
каменистой пустыни стройный и гибкий светловолосый человек взбирался на
вершину горы, которая некогда называлась Капритас. Его зеленый плащ был
истрепан и изорван, подошвы башмаков протерлись почти до дыр. Дуводас
Арфист стоял на вершине горы и боролся с приливом отчаяния и нестерпимой
боли. На его тонком лице и в мягких серо-зеленых глазах отражалась та же
печаль, которая терзала его душу. В этой земле не осталось ни капли
магии. Черные лысые скалы торчали повсюду, словно гнилые зубы, и
Дуводасу мерещилось, будто он забрался в чудовищную пасть самой смерти.
Там, где некогда царила красота, где зеленели леса, текли реки, нежились
под солнцем плодородные долины, - теперь не осталось ничего. Плоть земли
была содрана до костей, содрана незримой рукой, перед которой склонилась
бы и сама вечность. Четыре города эльдеров сгинули бесследно, и даже
ветер, шуршавший между бесплодных скал, не мог отыскать ни малейшего их
следа, ни единого намека на то, что они когда-то существовали. Ни
треснувшей чашки, ни детской куклы, ни могильной плиты.
Взгляд серо-зеленых глаз Дуводаса, скользя по ощеренным черным
скалам, остановился на Близнецах - так звались два высоких утеса, что
веками осеняли город Эльдериса.
Дети эльдеров, еще не достигшие зрелости, частенько забирались на
Визу - левый утес - и, преодолев восемь футов пустоты, перепрыгивали на
каменистую макушку соседнего Пазака. На склонах этих утесов с
незапамятных времен был насажен Зачарованный Сад, и в нем круглый год
росли самые прекрасные в мире цветы. Теперь и здесь был только мертвый
камень. Ни травинки не осталось на безжизненных черных склонах, и даже
память Дуводаса не в силах была их оживить. Дуводас выпрямился и вынул
из мешка за спиной маленькую арфу.
В этом черном пугающем запустении сама мысль о музыке казалась
греховной, но что еще оставалось у него, кроме музыки? Тонкие пальцы
Дуводаса пробежали по струнам, и печальная мелодия эхом отозвалась в
угрюмом нагромождении скал. Закрыв глаза, Дуводас пел песню об Элиде и
ее Любви к Лесному Королю, и голос его срывался, когда зазвучали
прощальные слова - Элида стоит у темной реки, глядя, как бездыханное
тело ее возлюбленного уносит в объятия вечности черная ладья ночи.
Музыка стихла. Дуводас убрал арфу в мешок и закинул его за спину.
Спустившись с горы, он вышел на бывшую лесную дорогу и проворно
зашагал к отдаленным равнинам. Восемь лет назад он шел той же дорогой,
но тогда его путь осеняли могучие ветви, солнечные пятна рассыпались под
его ногами, неумолчимo пела река. Воздух так и звенел от птичьих трелей,
и свежий аромат леса пьянил молодого путника не хуже, чем старое вино.
Теперь под ногами Дуводаса шуршала мертвая пыль, и ни единый звук не
нарушал могильную тишину.
Дуводас шел почти целый день, все время забирая к северо-востоку. Уже
в сумерки он увидел черную полосу земли - издалека она казалась дамбой,
безнадежно пытавшейся сдержать натиск пустынного моря. Полоса земли
пересекала дорогy, по которой шел Дуводас. Уже темнело, когда он подошел
к земляному валу и поднялся на его гребень. Здесь когда-то пролегала
северная граница земли эльдеров. Именно в этом месте, надежно укрытом
туманами и пологом эльдерской магии, Дуводас давней осенней ночью
пересек границу. Здесь по-прежнему росли дубы, но лишь одинокие деревья
- леса больше не было. Слишком много деревьев погибло от нехватки воды.
Дуводас надеялся, что, ощутив под ногами землю, почувствует себя
лучше - но ошибся. Запах травы, влажной от недавнего дождя, лишь острее
напоминал о безжизненной пустыне, которая осталась у него за спиной.
Дуводас брел среди редких дубов. Восемь лет назад он пришел в
деревню, процветавшую на плодородных берегах реки Круин. В отличие от
покрытых шерстью эльдеров, которые когда-то приютили и вырастили
Дуводаса, он сам мог без опаски жить среди людей, бывших своих
сородичей. Тем не менее денег у него не было ни гроша, а потому
встретили его в деревне неприветливо. Пришельцу не предложили ни место
для ночлега, ни даже миску похлебки. Крестьяне косились на него с
нескрываемым подозрением, а когда Дуводас предложил заплатить за ужин
пением, ему ответили, что музыки им не нужно.
Голодный и уставший, Дуводас побрел дальше.
Теперь он снова стоял на краю деревни. Заброшенные дома опустели,
широкое речное ложе пересохло и растрескалось.
Та же чудовищная сила, что содрала с гор плодородную почву, осушила
до капли полноводную реку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
мог припомнить время, когда не приходилось воевать. Почти треть его
жизни прошла от сражения к сражению - то осаждаешь город, то обороняешь,
то атакуешь врага, то отбиваешь вражескую атаку.
Все эти свары между герцогами здесь, в холодном величии гор, казались
такими глупыми мелочами. Как, впрочем, и женские прелести - пускай даже
речь шла о Мириак. Дейс, конечно, был прав - Тарантио влюбился в нее и
часто думал о ней, вспоминал ее атласно-гладкую кожу, теплое пьянящее
дыхание. Не важно, что Мириак была куртизанкой, то есть шлюхой для
богачей. Тарантио знал, надеялся, чувствовал, что в глубине души она
совсем другая.
- Какой же ты неисправимый романтик, братец! Едва твоя красотка
услышит звон золотых монет, она тут же повалится на спину и раздвинет
ноги. И плевать ей, чье это будет золото - твое или нет.
- Ты же сам сказал, что она влюбилась в меня, - напомнил Тарантио.
- Ну да, я так и сказал - в мальчишку-девственника. Это ее и
привлекло. Очень скоро ты бы ей надоел.
- Ну, этого мы уже никогда не узнаем, верно?
Когда наступили сумерки, Тарантио съел похлебку. Варево получилось
недурное, сытное и пряное на вкус, но он сам испортил себе удовольствие,
некстати припомнив последнюю трапезу в лагере наемников - когда у него
еще была соль. Дейс помалкивал, за что Тарантио был ему несказанно
благодарен.
На следующее утро он двинулся дальше, по узким долинам, где густо
росли ольха, сосна и береза. Распогодилось, и в ясном небе сияло солнце,
зажигая белым пламенем заснеженные пики дальних гор.
Тарантио шел, стараясь не думать о битвах и войнах, - он вспоминал те
далекие мирные дни, когда жил у Гатьена, изучал древние летописи,
пытаясь отыскать хоть какой-то смысл в кровавой истории этих плодородных
земель. "Если все эти войны когда-нибудь закончатся, - подумал Тарантио,
- стану ученым".
В голове у него эхом отозвался насмешливый хохот Дейса.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В трехстах милях северо-восточнее, в самом сердце недавно возникшей
каменистой пустыни стройный и гибкий светловолосый человек взбирался на
вершину горы, которая некогда называлась Капритас. Его зеленый плащ был
истрепан и изорван, подошвы башмаков протерлись почти до дыр. Дуводас
Арфист стоял на вершине горы и боролся с приливом отчаяния и нестерпимой
боли. На его тонком лице и в мягких серо-зеленых глазах отражалась та же
печаль, которая терзала его душу. В этой земле не осталось ни капли
магии. Черные лысые скалы торчали повсюду, словно гнилые зубы, и
Дуводасу мерещилось, будто он забрался в чудовищную пасть самой смерти.
Там, где некогда царила красота, где зеленели леса, текли реки, нежились
под солнцем плодородные долины, - теперь не осталось ничего. Плоть земли
была содрана до костей, содрана незримой рукой, перед которой склонилась
бы и сама вечность. Четыре города эльдеров сгинули бесследно, и даже
ветер, шуршавший между бесплодных скал, не мог отыскать ни малейшего их
следа, ни единого намека на то, что они когда-то существовали. Ни
треснувшей чашки, ни детской куклы, ни могильной плиты.
Взгляд серо-зеленых глаз Дуводаса, скользя по ощеренным черным
скалам, остановился на Близнецах - так звались два высоких утеса, что
веками осеняли город Эльдериса.
Дети эльдеров, еще не достигшие зрелости, частенько забирались на
Визу - левый утес - и, преодолев восемь футов пустоты, перепрыгивали на
каменистую макушку соседнего Пазака. На склонах этих утесов с
незапамятных времен был насажен Зачарованный Сад, и в нем круглый год
росли самые прекрасные в мире цветы. Теперь и здесь был только мертвый
камень. Ни травинки не осталось на безжизненных черных склонах, и даже
память Дуводаса не в силах была их оживить. Дуводас выпрямился и вынул
из мешка за спиной маленькую арфу.
В этом черном пугающем запустении сама мысль о музыке казалась
греховной, но что еще оставалось у него, кроме музыки? Тонкие пальцы
Дуводаса пробежали по струнам, и печальная мелодия эхом отозвалась в
угрюмом нагромождении скал. Закрыв глаза, Дуводас пел песню об Элиде и
ее Любви к Лесному Королю, и голос его срывался, когда зазвучали
прощальные слова - Элида стоит у темной реки, глядя, как бездыханное
тело ее возлюбленного уносит в объятия вечности черная ладья ночи.
Музыка стихла. Дуводас убрал арфу в мешок и закинул его за спину.
Спустившись с горы, он вышел на бывшую лесную дорогу и проворно
зашагал к отдаленным равнинам. Восемь лет назад он шел той же дорогой,
но тогда его путь осеняли могучие ветви, солнечные пятна рассыпались под
его ногами, неумолчимo пела река. Воздух так и звенел от птичьих трелей,
и свежий аромат леса пьянил молодого путника не хуже, чем старое вино.
Теперь под ногами Дуводаса шуршала мертвая пыль, и ни единый звук не
нарушал могильную тишину.
Дуводас шел почти целый день, все время забирая к северо-востоку. Уже
в сумерки он увидел черную полосу земли - издалека она казалась дамбой,
безнадежно пытавшейся сдержать натиск пустынного моря. Полоса земли
пересекала дорогy, по которой шел Дуводас. Уже темнело, когда он подошел
к земляному валу и поднялся на его гребень. Здесь когда-то пролегала
северная граница земли эльдеров. Именно в этом месте, надежно укрытом
туманами и пологом эльдерской магии, Дуводас давней осенней ночью
пересек границу. Здесь по-прежнему росли дубы, но лишь одинокие деревья
- леса больше не было. Слишком много деревьев погибло от нехватки воды.
Дуводас надеялся, что, ощутив под ногами землю, почувствует себя
лучше - но ошибся. Запах травы, влажной от недавнего дождя, лишь острее
напоминал о безжизненной пустыне, которая осталась у него за спиной.
Дуводас брел среди редких дубов. Восемь лет назад он пришел в
деревню, процветавшую на плодородных берегах реки Круин. В отличие от
покрытых шерстью эльдеров, которые когда-то приютили и вырастили
Дуводаса, он сам мог без опаски жить среди людей, бывших своих
сородичей. Тем не менее денег у него не было ни гроша, а потому
встретили его в деревне неприветливо. Пришельцу не предложили ни место
для ночлега, ни даже миску похлебки. Крестьяне косились на него с
нескрываемым подозрением, а когда Дуводас предложил заплатить за ужин
пением, ему ответили, что музыки им не нужно.
Голодный и уставший, Дуводас побрел дальше.
Теперь он снова стоял на краю деревни. Заброшенные дома опустели,
широкое речное ложе пересохло и растрескалось.
Та же чудовищная сила, что содрала с гор плодородную почву, осушила
до капли полноводную реку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105