ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

(12) Пусть
все же будет разница между криками в театре и в школе! Ведь и хвалить
можно разнузданно.
Если присмотреться, каждая вещь есть признак другой вещи, и можно по-
нять нрав человека по мельчайшим уликам. Бесстыдного выдают и походка, и
движения руки, и один какой-нибудь ответ, и манера подносить палец к го-
лове или косить глазами, бесчестного - какой-нибудь смешок, безумного -
выражение лица и осанка. Все это обнаруживает себя через приметы. И ты о
каждом узнаешь, каков он, если поглядишь, как он хвалит и как его хва-
лят. (13) Слушатели со всех сторон тянут к философу руки, восхищенная
толпа теснится над самой его головой. Это, понятное дело, уже не похва-
лы, а просто вопли. Пусть лучше такие голоса останутся на долю искусств,
намеренно угождающих народу; а философии подобает благоговение. (14)
Юношам пусть будет иногда позволено поддаться душевному порыву, - но
только тогда, когда есть этот порыв, когда они не могут принудить себя к
молчанию. Такая похвала усиливает рвение самих слушателей и подстегивает
души молодежи. Но рвение это должно быть направлено на дело, а не на
складные слова, не то красноречие вредит, вызывая желание не действо-
вать, а произносить речи. (15) Но покуда я отложу эти вопросы, которые
требуют особого и долгого рассмотрения: как говорить перед слушателями,
что можно позволить себе в их присутствии и что - слушателям в своем
присутствии. Ведь философия, выставляясь, словно продажная женщина, без
сомнения терпит ущерб; но в собственном святилище она может явиться гла-
зам людей, если найдет не торговца, а жреца. Будь здоров.

Письмо LIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) На что только меня не уговорят, если уж уговорили плыть морем!
Отчалил я в затишье, но небо было в тяжелых серых тучах, которые непре-
менно должны разразиться либо дождем, либо ветром. Все же я думал, хотя
погода ненадежна и грозит ненастьем, мне удастся проскользнуть, благо от
твоей Партенопеи до Путеол немного миль. Итак, чтобы уйти побыстрее, я
направился через открытое море прямо к Несиде1, срезав все излучины. (2)
Едва мы отплыли настолько, что было уже все равно, вперед ли идти или
назад, как подкупившая меня гладь исчезла: бури еще не было, но море
взволновалось, а потом зыбь пошла чаще. Я стал просить кормчего высадить
меня где-нибудь на берегу. Он же говорил, что на здешних скалистых бере-
гах нету стоянок и что не так страшна буря, как суша. (3) Но я слишком
мучился, чтобы думать об опасности: меня изводила тошнота, слабая и бе-
зысходная, которая, взбаламутив желчь, не позволяет еще ее извергнуть. Я
пристал к кормчему и заставил его, хочет не хочет, плыть к берегу. Когда
мы подошли, я не стал ждать, пока мы выполним наставления Вергилия 2,
чтобы
Носом в простор корабли повернулись,
или чтобы
С носа якорь слетел,
но, вспомнив мое искусство, бросился в море, как подобает старому лю-
бителю холодных купаний, в плотной одежде. (4) Подумай сам, чего только
я не натерпелся, пока полз через утесы, пока искал дорогу, пока прошел
ее! Я понял, что моряки недаром боялись суши. Просто невероятно, сколько
я вынес, не имея сил выносить самого себя! Знай, Улисс был от рожденья
обречен гневу моря: не потому, что всюду шел ко дну, а потому, что стра-
дал морской болезнью. И я, если мне придется куда-нибудь плыть, доберусь
до места на двадцатый год3.
(5) Едва я привел в порядок желудок, который - ты знаешь сам - не из-
бавился от тошноты, избавившись от моря, едва восстановил силы ума-
щеньем, как стал думать про себя вот о чем. До чего же легко мы забываем
о своих изъянах, и телесных, хоть они часто о себе напоминают, и, конеч-
но, тех, которые тем глубже скрыты, чем они больше. (6) Легкий жар может
обмануть, но когда он поднимется и начнется настоящая лихорадка, она у
самого твердого и терпеливого вырвет признание. Ноги болят, в суставах
немного колет - мы это скрываем, говорим, что подвернули щиколотку или
перетрудили каким-нибудь упражнением. Пока хворь сомнительна и только
подкрадывается, мы ищем ей имя, но когда болезнь начнет раздувать щико-
лотки опухолями и сделает обе ноги правыми, то тут поневоле признаешь,
что это подагра. (7) А с теми болезнями, что поражают душу, все обстоит
наоборот: каждый, чем больше ими страдает, тем меньше это чувствует. И
удивляться тут, милый мой Луцилий, нечему. Кто спит неглубоко и в дремо-
те видит какие-то образы, тот иногда во сне понимает, что спит, а тяже-
лый сон прогоняет даже сновидения, и душа так глубоко в него погружает-
ся, что сама себя забывает. (8) Почему никто не признается в своих поро-
ках? Потому что тонет в них и сейчас. Рассказывать сны - дело бодрствую-
щего; признать свои пороки - признак выздоровления. Проснемся же, чтобы
изобличить наши заблужденья. Но разбудит нас только философия, только
она заставит нас стряхнуть тяжелый сон. Посвяти ей всего себя: она дос-
тойна тебя, а ты достоин ее. Устремитесь же друг другу в объятия! Смело
и открыто откажись от всех остальных дел! Философией нельзя заниматься
урывками. (9) Если бы ты заболел, то оставил бы домашние заботы, забыл о
судебных делах и никого не считал стоящим того, чтобы пойти за него хо-
датаем даже в дни облегчения. Ты делал бы все, чтобы поскорей избавиться
от болезни. Так разве теперь ты занят другим? Оставь же все, что тебе
мешает, добудь себе досуг: кто занят, тот не достигнет благомыслия!
В руках философии - царская власть; она распоряжается твоим временем,
а не ты уделяешь ей час-другой. Она не есть нечто побочное, - она есть
главное; она - повелительница, ей и приказывать. (10) Александр ответил
на предложение какого-то города4 отдать ему часть земли и половину бо-
гатств: "Я пришел в Азию не затем, чтобы брать, сколько вы дадите; это
вы будете иметь столько, сколько я вам оставлю". Так и философия говорит
прочим занятиям: "Я не желаю, чтобы мне доставалось то время, которое
останется от вас, - это вы получите столько, сколько я на вас отпущу".
(11) Отдай ей все мысли, не разлучайся с нею, чти ее - и ты сразу увели-
чишь разрыв между тобою и остальными. Намного обогнав всех смертных, ты
ненамного отстанешь от богов. Ты спросишь, в чем будет между вами разни-
ца? - Они долговечнее тебя. Но ведь, право, нужно быть великим искусни-
ком, чтобы в ничтожно малое вместить все. Для мудрого его век так же до-
лог, как для богов - вечность. А кое в чем мудрец и превосходит бога:
тот избавлен от страха благодаря природе, а этот - благодаря себе само-
му. (12) И это очень немало - при человеческой слабости обладать
бесстрашием бога! Трудно поверить, какова сила философии и способность
отбить всякую случайную силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166