глубоко затягиваясь, он попытался собраться с мыслями после этой дурацкой интермедии. Поезд мчался на север мимо стоящих вдоль путей лачуг, развалин и чахлых низкорослых деревьев. Он видел кучки людей вокруг жаровен, играющих оборванных детишек и бегающих за ними собак. Несколько секунд – и все это исчезло, поезд пронесся мимо королевского парка. Это место напомнило ему Францию. Он выдохнул клуб дыма, отмечая разницу между путешествием по суше и по морю – относительное разнообразие объектов на суше и пустой горизонт даже самых благодатных морей. Изобилие живописных видов, с иронией отметил он, спутало его мысли (проносящийся мимо пейзаж захватывал его), тогда как при взгляде на морскую рябь он обращался внутрь себя. Жизнь на земле поражала его отвлеченностью от высокой созерцательности, навеваемой на человека морем. Эта парочка в купе – настоящие обезьяны – были идеальным примером приземленного самодовольства. Его мысли вернулись к мучительному для него образу Корины и ее жизни на ферме, хотя она так много и с такой жадностью читала, что ее разум представлялся ему настоящим океаном. Они когда-то говорили об этом… и она обещала приехать к нему и вместе с ним выйти в море. Доктор Свенсон вспомнил о мисс Темпл. Он пришел к выводу, что ее знакомство с морем – когда она жила на острове – сформировало ту часть ее характера, которая ему представлялась наиболее примечательной.
Он заставил себя пройтись по коридору и на ходу снова заглядывал в купе – может, где найдется более гостеприимное место. Пассажиры в поезде были самые разные – торговцы с женами, группка студентов, рабочие, несколько прилично одетых людей, женщина, чью принадлежность к тому или иному сословию Свенсон определить затруднился, однако посмотрел на нее не без подозрения. Помимо всего, ему показалось, что в каждом купе находилось по паре – мужчина и женщина (а иногда и не одна такая пара) – и почти ни одного одинокого пассажира, за исключением, впрочем, одного купе, где мужчина и женщина сидели друг против друга и не разговаривали между собой. Свенсон выбросил окурок и вошел в это купе, кивнув его пассажирам, повернувшим к нему головы.
Оба занимали сиденья у окон, а потому доктор Свенсон сел со стороны мужчины ближе к двери. А усевшись, он вдруг почувствовал, как сильно устал. Он вынул монокль, потер пальцами глаза, вставил монокль на место и моргнул, как ослепленная светом ящерица. Мужчина и женщина исподтишка поглядывали на него без враждебности, но с вполне допустимой укоризной за нарушение относительного уединения. Свенсон почтительно улыбнулся и, словно протягивая оливковую ветвь общения, спросил, не знакомы ли они с дорогой на Фладмер.
– А конкретнее, – добавил он, – не знаете ли вы расстояние до Тарр-Виллидж и число остановок до этой станции.
– Вы едете в Тарр-Виллидж? – спросил мужчина.
Ему было лет тридцать. В своем костюме из жесткой ткани он производил впечатление клерка или адвоката средней руки. Черные его волосы были расчесаны на пробор посредине и прилизаны; в проборе виднелась бледная шелушащаяся кожа черепа, контрастирующая с его пунцовыми щеками. Разве в купе было жарко? Нет, Свенсону так не показалось. Он обратил взгляд к женщине – это была дама приблизительно его возраста, ее каштановые волосы были увязаны в плотный пучок на затылке. На ней было простое, но хорошо сшитое платье (гувернантка у какого-нибудь высокопоставленного отродья?), и возраст свой она несла с величавым достоинством, вызывавшим у Свенсона уважение. Где витали его мысли? Сначала он думал о Корине, потом о мисс Темпл, потом о собачках, занимающихся любовью в раю, а теперь доктор принялся плотоядно вспоминать всех женщин подряд. Он упрекнул себя за то, что и в этот самый момент съедает глазами упругие груди соседки, вздымающиеся под платьем. И вдруг он словно увидел женщину другими глазами – в его голове забрезжило что-то вроде узнавания. Не встречались ли они прежде? Он откашлялся и бодрым голосом ответил:
– Да. Хотя я там никогда не был.
– И что же влечет вас туда, мистер?..
Женщина вежливо улыбнулась, Свенсон с удовольствием ответил на ее улыбку; он понятия не имел, где мог ее видеть, может быть, на улице, может быть, только что на вокзале. Он открыл было рот, чтобы ответить, но в тот самый момент, когда он уже почувствовал, что его дурное настроение может рассеяться, взгляд его остановился на лежащей у нее на коленях книге в черном кожаном переплете. Он бросил взгляд на мужчину – у него была такая же, она торчала из бокового кармана пальто. Может, в этом поезде ехали одни пуритане?
– Блах. Меня зовут капитан Блах, вы, вероятно, догадались по моему акценту, что я иностранец. Я из Макленбургского герцогства. Вы, возможно, читали об обручении макленбургского кронпринца с мисс Лидией Вандаарифф. Я вхожу в дипломатическую миссию принца Карла-Хорста.
Мужчина понимающе кивнул, женщина, как показалось Свенсону, никак не прореагировала. На ее лице осталось прежнее дружелюбное выражение. Что это могло означать? Что могло быть известно этим двоим? Доктор Свенсон решил выяснить это. Он заговорщицки наклонился вперед и понизил голос:
– А влекут меня события мрачные. Уверен, мне можно не развивать эту мысль. Города мира – царства греха. Кто получит искупление?
– И кто же? – отозвалась женщина с какой-то нарочитой тревогой в голосе.
– Я ехал с одной женщиной, – продолжал Свенсон. – Мне помешали – пожалуй, мне не следует называть ее имя – встретиться с этой дамой. Думаю, что она, возможно, была вынуждена сесть на предыдущий поезд, но в ходе всего этого у меня выкрали мои, – он кивнул на книгу, лежащую на коленях у женщины, – мои… инструкции.
Не переборщил ли он? Доктор Свенсон чувствовал себя глуповато, но мужчина развернулся к нему и, чуть подавшись вперед, с искренней озабоченностью спросил:
– Кто вам помешал?
Доктор Свенсон, даже в такой игре (театральное действо в сочетании с ложью), чувствовал себя не в своей тарелке. Даже работая на барона фон Хурна, он предпочитал не прибегать к лукавству, а действовать осмотрительно и тактично, используя связи. Сталкиваясь с явным желанием собеседника выудить у него побольше информации, он умел (ведь он был врачом) напустить на себя уверенный вид, хотя и чувствовал при этом полную свою беспомощность и некомпетентность. Сколько обреченных людей спрашивали у него, умрут ли они? Скольким он лгал в ответ? Он скрывал свою неуверенность, пытаясь придумать что-нибудь по мере приближения критического мига, когда он должен был решать – говорить правду или нет? Он скользнул взглядом в коридор, а потом в свой черед подался вперед, словно давая понять, что, возможно, только в их купе об этом и можно говорить, и начал голосом чуть громче шепота:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251