в сфере конечного "ни одна вещь не является всем тем, чем может
быть". Тем не менее отождествление действительного и возможного в Боге,
т.е. отождествление бесконечного и единого, предела и беспредельного, или,
на языке Кузанского, минимума и максимума имеет далеко идущие следствия.
Ведь это означает, что применительно к Абсолюту уже нет различия
материального и формального (материи и формы). Или, как говорит Бруно:
"...Хотя спускаясь по... лестнице природы, мы обнаруживаем двойную
субстанцию - одну духовную, другую телесную, но в последнем счете та и
другая сводятся к одному бытию и одному корню". Вот что значит тезис Бруно,
что "имеется первое начало Вселенной, которое равным образом должно быть
понято как такое, в котором уже не различаются больше материальное и
формальное и о котором из уподобления ранее сказанному можно заключить, что
оно есть абсолютная возможность и действительность".
Подобно тому, как античное понятие единого уже у Кузанского, а тем более у
Бруно отождествляется с бесконечным, античное понятие материи, которая, в
отличие от единого и в противоположность ему есть бесконечно-делимое
(беспредельное), теперь в свете учения о совпадении противоположностей
получает характеристику "неделимого". При этом, правда, Бруно различает
материю телесную и материю бестелесную: первая - делима, а неделимой
является только вторая.
Итак, согласно Бруно, существует материя, которой свойственны
количественные и качественные определенности (т.е. материя телесная) и
материя, которой чуждо и то, и другое, но "тем не менее как первая, так и
вторая являются одной и той же материей" (курсив мой. - П.Г.). Материя как
неделимая "совпадает с действительностью" и, следовательно, "не отличается
от формы".
Отсюда легко сделать и следующий шаг: если материя в своем высшем виде (как
материя бестелесная) ничем не отличается от формы, то снимается и другое
важное различие, которое признавалось и аристотеликами, и платониками, а
именно, что форма (и соответственно бытие актуальное, бестелесное,
неделимое) активна, а материя (потенциальное, телесное, делимое) пассивна.
Форма понималась в античности как начало творческое, которое, внедряясь в
материю, создает таким образом все оформленное. Бруно не разделяет этого
воззрения по вполне понятным основаниям. Он пишет в этой связи: "...Следует
скорее говорить, что она (материя. - П.Г.) содержит формы и включает их в
себя, чем полагать, что она их лишена и исключает. Следовательно, она,
развертывающая то, что содержит в себе свернутым, должна быть названа
божественной вещью и наилучшей родительницей, породительницей и матерью
естественных вещей, а также всей природы и субстанции".
Это - решительная отмена дуализма духовного и телесного начал, дуализма,
который в разных видах имел место и в философии Платона и Аристотеля, и в
христианской теологии. Таковы следствия, вытекающие из принципов,
провозглашенных еще Кузанцем, но доведенных до логического конца именно
Джордано Бруно.
И вот все понятия античной науки получили не просто иное, а по существу
противоположное содержание. Согласно Аристотелю, материя стремится к форме
как к высшему началу. Бруно возражает: "Если, как мы сказали, она (материя.
- П.Г.) производит формы из своего лона, а следовательно, имеет их в себе,
то как можете вы утверждать, что она к ним стремится?" Согласно Аристотелю,
материя - начало всего изменчивого, преходящего, временного, а форма -
начало постоянства, устойчивости, вечности. У Бруно все обстоит наоборот:
"Она (материя. - П.Г.) не стремится к тем формам, которые ежедневно
меняются за ее спиной, ибо всякая упорядоченная вещь стремится к тому, от
чего получает совершенство. Что может дать вещь преходящая вещи вечной?
Вещь несовершенная, каковой является форма чувственных вещей, всегда
находящаяся в движении, - другой, столь совершенной, что она... является
божественным бытием в вещах... Скорее подобная форма должна страстно желать
материи, чтобы продолжиться, ибо, отделяясь от той, она теряет бытие;
материя же к этому не стремится, ибо имеет все то, что имела прежде, чем
данная форма ей встретилась, и может иметь также и другие формы" (курсив
мой. - П.Г.).
Это - естественное и логичное завершение того пути, на который вступило
теоретическое мышление еще в средние века, но который оно завершило уже в
эпоху Возрождения: это - завершение тезиса, что единое есть бесконечное,
который мы встречаем не только в XIII в., но в самой "зародышевой" форме -
уже у Филона Александрийского, пытавшегося соединить античную философию с
религией трансцендентного (личного) Бога. Но между Филоном и Бруно - очень
длинный путь, пройденный не только теоретической мыслью на протяжении
полутора тысячелетий, но и путь культурно-исторических преобразований,
приведший к совершенно новому мироощущению человека. Отдельные точки - вехи
на этом пути - мы пытались отметить в этом исследовании.
Новое понимание материи и новое соотношение между материей и формой
свидетельствуют о том, что в XVI в. окончательно сформировалось сознание,
составляющее, так сказать, прямую противоположность античного: если для
древнегреческого философа предел "выше" беспредельного, форма совершеннее
материи, завершенное и целое прекраснее незавершенного и бесконечного, то
для ренессансного сознания беспредельное (возможность, материя) совершеннее
формы, потому что бесконечное предпочтительно перед имеющим конец (предел),
становление и непрерывное превращение (возможность) - выше того, что
неподвижно. Это - совершенно новый тип миросозерцания, чуждый античному. И
поэтому не следует думать, что если эпоха Возрождения написала на своем
знамени лозунг: "Назад к античности", то она и в самом деле была
возвращением к античным идеалам. Этот лозунг был только формой самосознания
этой эпохи; он лишь свидетельствовал о ее оппозиции по отношению к
христианству церковному и о стремлении к секуляризации всех форм духовной и
социальной жизни. Но это была секуляризация именно христианского духа, в
ней получали своеобразное новое преломление и трансформацию те начала,
которые складывались в сознании общества на протяжении более чем
тысячелетнего господства христианской религии. И это не могло не сказаться
на специфике культуры и науки эпохи Возрождения.
Посмотрим теперь, как изменившееся содержание понятий материи и формы
сказалось на космологии Бруно, как оно привело к последовательному
пересмотру всей физики Аристотеля.
Вот космологический аналог размышлений Бруно о тождестве возможности и
действительности, единого и бесконечного, материи и формы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
быть". Тем не менее отождествление действительного и возможного в Боге,
т.е. отождествление бесконечного и единого, предела и беспредельного, или,
на языке Кузанского, минимума и максимума имеет далеко идущие следствия.
Ведь это означает, что применительно к Абсолюту уже нет различия
материального и формального (материи и формы). Или, как говорит Бруно:
"...Хотя спускаясь по... лестнице природы, мы обнаруживаем двойную
субстанцию - одну духовную, другую телесную, но в последнем счете та и
другая сводятся к одному бытию и одному корню". Вот что значит тезис Бруно,
что "имеется первое начало Вселенной, которое равным образом должно быть
понято как такое, в котором уже не различаются больше материальное и
формальное и о котором из уподобления ранее сказанному можно заключить, что
оно есть абсолютная возможность и действительность".
Подобно тому, как античное понятие единого уже у Кузанского, а тем более у
Бруно отождествляется с бесконечным, античное понятие материи, которая, в
отличие от единого и в противоположность ему есть бесконечно-делимое
(беспредельное), теперь в свете учения о совпадении противоположностей
получает характеристику "неделимого". При этом, правда, Бруно различает
материю телесную и материю бестелесную: первая - делима, а неделимой
является только вторая.
Итак, согласно Бруно, существует материя, которой свойственны
количественные и качественные определенности (т.е. материя телесная) и
материя, которой чуждо и то, и другое, но "тем не менее как первая, так и
вторая являются одной и той же материей" (курсив мой. - П.Г.). Материя как
неделимая "совпадает с действительностью" и, следовательно, "не отличается
от формы".
Отсюда легко сделать и следующий шаг: если материя в своем высшем виде (как
материя бестелесная) ничем не отличается от формы, то снимается и другое
важное различие, которое признавалось и аристотеликами, и платониками, а
именно, что форма (и соответственно бытие актуальное, бестелесное,
неделимое) активна, а материя (потенциальное, телесное, делимое) пассивна.
Форма понималась в античности как начало творческое, которое, внедряясь в
материю, создает таким образом все оформленное. Бруно не разделяет этого
воззрения по вполне понятным основаниям. Он пишет в этой связи: "...Следует
скорее говорить, что она (материя. - П.Г.) содержит формы и включает их в
себя, чем полагать, что она их лишена и исключает. Следовательно, она,
развертывающая то, что содержит в себе свернутым, должна быть названа
божественной вещью и наилучшей родительницей, породительницей и матерью
естественных вещей, а также всей природы и субстанции".
Это - решительная отмена дуализма духовного и телесного начал, дуализма,
который в разных видах имел место и в философии Платона и Аристотеля, и в
христианской теологии. Таковы следствия, вытекающие из принципов,
провозглашенных еще Кузанцем, но доведенных до логического конца именно
Джордано Бруно.
И вот все понятия античной науки получили не просто иное, а по существу
противоположное содержание. Согласно Аристотелю, материя стремится к форме
как к высшему началу. Бруно возражает: "Если, как мы сказали, она (материя.
- П.Г.) производит формы из своего лона, а следовательно, имеет их в себе,
то как можете вы утверждать, что она к ним стремится?" Согласно Аристотелю,
материя - начало всего изменчивого, преходящего, временного, а форма -
начало постоянства, устойчивости, вечности. У Бруно все обстоит наоборот:
"Она (материя. - П.Г.) не стремится к тем формам, которые ежедневно
меняются за ее спиной, ибо всякая упорядоченная вещь стремится к тому, от
чего получает совершенство. Что может дать вещь преходящая вещи вечной?
Вещь несовершенная, каковой является форма чувственных вещей, всегда
находящаяся в движении, - другой, столь совершенной, что она... является
божественным бытием в вещах... Скорее подобная форма должна страстно желать
материи, чтобы продолжиться, ибо, отделяясь от той, она теряет бытие;
материя же к этому не стремится, ибо имеет все то, что имела прежде, чем
данная форма ей встретилась, и может иметь также и другие формы" (курсив
мой. - П.Г.).
Это - естественное и логичное завершение того пути, на который вступило
теоретическое мышление еще в средние века, но который оно завершило уже в
эпоху Возрождения: это - завершение тезиса, что единое есть бесконечное,
который мы встречаем не только в XIII в., но в самой "зародышевой" форме -
уже у Филона Александрийского, пытавшегося соединить античную философию с
религией трансцендентного (личного) Бога. Но между Филоном и Бруно - очень
длинный путь, пройденный не только теоретической мыслью на протяжении
полутора тысячелетий, но и путь культурно-исторических преобразований,
приведший к совершенно новому мироощущению человека. Отдельные точки - вехи
на этом пути - мы пытались отметить в этом исследовании.
Новое понимание материи и новое соотношение между материей и формой
свидетельствуют о том, что в XVI в. окончательно сформировалось сознание,
составляющее, так сказать, прямую противоположность античного: если для
древнегреческого философа предел "выше" беспредельного, форма совершеннее
материи, завершенное и целое прекраснее незавершенного и бесконечного, то
для ренессансного сознания беспредельное (возможность, материя) совершеннее
формы, потому что бесконечное предпочтительно перед имеющим конец (предел),
становление и непрерывное превращение (возможность) - выше того, что
неподвижно. Это - совершенно новый тип миросозерцания, чуждый античному. И
поэтому не следует думать, что если эпоха Возрождения написала на своем
знамени лозунг: "Назад к античности", то она и в самом деле была
возвращением к античным идеалам. Этот лозунг был только формой самосознания
этой эпохи; он лишь свидетельствовал о ее оппозиции по отношению к
христианству церковному и о стремлении к секуляризации всех форм духовной и
социальной жизни. Но это была секуляризация именно христианского духа, в
ней получали своеобразное новое преломление и трансформацию те начала,
которые складывались в сознании общества на протяжении более чем
тысячелетнего господства христианской религии. И это не могло не сказаться
на специфике культуры и науки эпохи Возрождения.
Посмотрим теперь, как изменившееся содержание понятий материи и формы
сказалось на космологии Бруно, как оно привело к последовательному
пересмотру всей физики Аристотеля.
Вот космологический аналог размышлений Бруно о тождестве возможности и
действительности, единого и бесконечного, материи и формы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155